— Даже не думай об этом, - на всякий случай предупреждаю я.
Кел’исс усмирил тьму во мне, но я чувствую, что тварь еще слишком сильная и может снова взять надо мной верх. Лучше не подкармливать ее злостью.
— Мне… не хорошо, господин.
— А мне плевать на твое «нехорошо», - абсолютно от души признаюсь я.
Надеюсь, ей хватит сил не лить слезы и не пускать пузырями сопли, ведь то, как я собираюсь ей воспользоваться – мелочь и баловство в сравнении с тем, что будет потом.
Я приподнимаюсь на локтях, одной рукой сильно сжимаю ее грудь, а другой подтягиваю к себе, заставляю наклониться. Не самая удобная поза, чтобы научить мою дикую кошку ублажать меня ртом, но я просто не дойду до кровати: усталость и алкоголь сделали свое дело.
— Не надо… - слабо просит Дэми.
— Заткнись, - уже почти рычу я.
Только поэтому слишком сильно прикусываю ее вторую грудь: белую кожу прямо над соском, идеальную мгновение назад, а теперь с отпечатком моих зубов и глубокими вмятинами от клыков. Северянка вскрикивает, но, кажется, скорее от стыда, чем от боли.
Я чуть не сошел с ума, пока она с наслаждением протыкала меня иглой, так что теперь получу свое. В точности так, как хочу.
След на коже наполняется кровью, будит во мне то, что я уже и не знаю – мое ли, или часть той сущности, что сидит у меня под кожей. Я слизываю языком выступившие алые капли, и прежде чем Дэми снова открывает рот, обхватываю губами ее сосок, на этот раз нежно посасывая его и проводя языком по чувствительной плоти.
Она дрожит сильнее, до побелевших костяшек мнет в кулаках платье.
И чтобы не затягивать с играми, приходится буквально силой разжать ее ладонь и опустить ее ниже, себе на живот. Она одергивает пальцы, но я отрываюсь от ее груди и на всякий случай говорю прямо:
— Поблажек не будет, кошка. Я устал от твоего дурного нрава. Сделай все, что я хочу, и все закончится быстро. Или я сверну тебе шею.
Я готов это сделать.
Вероятно, даже с осознанием того, что это будет еще один из тех немногих поступков, о которых я буду жалеть, если и не всю жизнь, то довольно долго.
Она послушно обхватывает мой член ладонью где-то посередине.
— Сожми сильнее, - бормочу я, откидываясь на спину.
Северянка сглатывает и исполняет приказ.
— Сверху вниз, - подсказываю, что нужно делать. Если придется разжевывать все, я сдурею, пока дождусь расслабления.
Она делает это крайне нервно: как будто боится, что любое неосторожное движение приведет меня в ярость. Не такая уж это и неправда. Я до такой степени устал, что не хочу тратить драгоценные минуты ясного сознания на бестолковые разговоры.
Приходится положить свою ладонь сверху и показать ей, как нужно. Несколько движений по моему члену мы делаем вместе, и я начинаю привыкать к ощущению тонких мягких пальцев и нервным вздохам каждый раз, когда она задевает мою мошонку.
— Не останавливайся.
Превозмогая слабость, приподнимаюсь на локтях, чтобы наблюдать за тем, как от ровного хода руки покачивается грудь. Облизываю губы, предвкушая все, что смогу сделать с этими крепкими сосками и белой кожей. И как она будет стонать подо мной. Но не сегодня.
Сегодня она не заслужила ничего.
Демон задери, еще немного, и я просто выключусь.
Я завожу ладонь Дэми в волосы, сжимаю их на затылке и разворачиваю так, чтобы мы смотрели друг на друга через дрожащие тени от огня в очаге. У нее огромные глаза и искусанные губы: не полные, не выразительные, не большие и обещающие удовольствие. Рот простой женщины, которая понятия не имеет, как им пользоваться.
— Брать до конца не обязательно, - говорю я, мысленно упиваясь тем, как расширились ее зрачки. – Пользуйся языком. Лучше прячь зубы. Поверь, тебе будет намного неприятнее, чем мне, когда я разозлюсь.
— Нет! – вскрикивает она.
— Нет? – переспрашиваю я, натягивая волосы так крепко, что у нее немного ползут вверх брови. – Уверена, что нет?
Я дал ей все: тряпки, защиту, свободу. Я подарил ей жизнь.
Я был терпеливее, чем когда-либо.
Так что получу взамен ее рот, хочет она того или нет.
Дэми сглатывает, выжидает еще немного, но все-таки перебирается ниже, усаживаясь у меня между ног прямо перед моим готовым разорваться членом.
— Ты будешь смотреть? – уже как-то совершенно спокойно спрашивает она, когда я еще немного подаюсь вперед.
— Я люблю смотреть.
И не только смотреть.
Она понимает это, когда открывает рот, чтобы обхватить губами мой член, но я надавливаю ладонью ей на затылок, проталкиваясь глубже в теплую влагу. Предупреждающе с шумом выдыхаю, когда северянка задевает меня зубами. Она пытается вырваться, но я еще немного опускаю ее голову, чувствуя характерное сопротивление упругого горла.
Сам отвожу ее голову, даю глотнуть воздуха – и снова насаживаю ее на себя.
Чтобы она там ни думала, я мог бы не играть в эти «уроки любви», а просто поиметь ее в рот так, как мне нужно, заботясь лишь о собственном удовольствии.
Мне приходится контролировать ее движения, направлять и подталкивать, когда где-то в кончиках пальцев зарождается колючее покалывание предстоящего расслабления. Приходится сдерживаться, чтобы не вогнать ей по самые яйца туда, где горло сомнет меня плотными стенками. Это было бы идеально, но остатками разума понимаю, что все это – для другого раза. Даже выносливую лошадь можно загнать, если стегать слишком сильно.
Дэми что-то невнятно мычит, когда я, придерживая ее голову двумя руками, начинаю двигать бедрами навстречу.
Мне нравится брать ее рот.
Это все равно, что впервые высадиться на неизведанную землю и кончиком меча скосить бутон невинного цветка.
Голова начинает кружиться.
Я едва ли соображаю, что давно потерял контроль.
Есть только плотно натянутые вокруг моего члена губы, горячая влага строптивого рта и горло, в которое я упираюсь твердой, готовой разорваться головкой.
Еще всего одно движение.
Я прижимаю голову северянки, когда кончаю в нее. Нужно остановиться, нужно дать ей выдохнуть, но спазмы продолжают выплескиваться из меня снова и снова, и снова, как будто я впервые в жизни узнал вкус женского рта.
Только когда Дэми сама вырывается и мигом встает, я чувствую, что демоны вот-вот погасят свет в моей голове. И все же не могу отказать себе в удовольствии посмотреть, как она морщится и яростно трет губы рукавом платья.
— Ты… ты… - Два коротких слова, но я чувствую себя густо политым сверху донизу всеми северными проклятиями.
— Доволен тобой, - заканчиваю за нее. – В следующий раз, если не будешь такой глупой, я покажу тебе, что мужчина тоже знает, как использовать язык между женскими ногами.
«И даже с удовольствием покажу», - добавляю про себя.
— Мне это не нужно, - фыркает дикая кошка. – Я… лишь выразила свою благодарность тебе… Тьёрд. Как… послушная и хорошая жена.
— Ну и хрен с тобой, - зеваю я, подтягивая штаны и поворачиваясь набок. Я слишком устал, чтобы дважды делать такие щедрые предложения. – Тогда, послушная жена, сделай так, чтобы десяток воинов, которых я завтра оставлю в замке, были сытыми и довольными. На тот случай, если к тебе забредет какой-нибудь медведь.
Это ты хотела услышать?
— Да, Тьёрд, как прикажешь.
Уже почти проваливаясь в сон, я стаскиваю с кровати тяжелое покрывало из шкур, накидываю его на плечи и думаю о том, что мой брак будет либо дьявольски острым и интересным, либо очень коротким и бессмысленным.
Глава двадцать шестая
Я всю ночь ворочаюсь и не могу уснуть.
Не потому, что рядом, на полу, на расстоянии десятка шагов, спит чудовище с лицом человека, а потому что я вся… испачкана им. Я словно использованная продажная девка, которую купили слишком дорого, чтобы она помыслила сопротивляться.
И самое ужасное – я знала, что так будет.
Я шла в собственную спальню, словно кролик в западню, из которой торчал лисий хвост.
Я была готова выполнить его прихоти, даже более ужасные, лишь бы у проклятого халларнца развязался язык.
Но есть еще одна мысль, которая грызет меня и заставляет чесаться, словно по коже разлили липкую грязь.
Несколько лет назад, как раз перед тем, как халларнцы впервые ступили на нашу землю, моя подруга детства вышла за вождя могущественного клана. Он был много старше ее, и о нем ходили странные и иногда пугающие разговоры, но их брак был решен с ее родителями, и моей несчастий Кари пришлось переехать в его дом.
Когда я увидела ее в следующий раз, на пушной ярмарке, она похудела, ссутулилась и едва перебирала ногами. Я попыталась заговорить с ней, но подруга просто сбежала от меня, словно пугливый зверек. Только вечером, когда воины успели набраться молодого вина и орали скабрезные песни, Кари нашла меня и со слезами, чуть не на коленях, начала просить уговорить ее родителей забрать ее обратно. Она рассказывала, какие ужасы делает ее северянин, как отдает ее своему военному побратиму и смотрит, как тот забавляется с его женой, и как они вдвоем…
Даже сейчас мне больно вспоминать ее заплаканные глаза.
Родители Кари и слушать меня не захотели, а мать, когда узнала о моей выходке, впервые в жизни посадила под замок на несколько дней.
Через месяц я узнала, что Кари случайно упала с башни, когда кормила там птиц.
Мой будущий муж – бессердечная тварь, которая на таких, как тот северный вождь, смотрит, словно на падаль. Он куда более жесток, он убивает просто потому, что ему легче проткнуть непокорного мечом, чем убедить речами.
Он мог сделать со мной все, что угодно.
Но не сделал.
Почему?
Чтобы приручить? Приманить лаской, словно зверушку, а потом свернуть шею, когда она будет есть с его руки? Ему это не нужно, он волен избавиться от меня просто так, без суда и разбирательства, и на всем Севере не найдется ни единой живой души, кто бы вступился за меня. Даже Торульд, потому что дяде я нужна только чтобы получить кусок земли.
Я не настолько наивна, чтобы думать иначе.
Уже под утро, когда серый холодный рассвет заглядывает в окно, я спускаю ноги с кровати и на цыпочках, чтобы не разбудить спящего дракона, иду до двери. Но останавливаюсь, когда слышу сонное бормотание.
Поворачиваюсь, уверенная, что зверь проснулся и готов вцепиться мне в шею за любой неосторожный шаг. Но Тьёрд спит. В расслабленной позе, на спине, раскрывшись до пояса и забросив обе руки за голову. Шрам на его груди стал белым и сухим, как будто прошли месяцы с тех пор, как я всаживала иглу в его тело.
Он настолько беспомощен, что мой взгляд тянется к очагу, рядом с которым стоит тяжелая кочерга. Я могу одним ударом размозжить ему голову. Мне хватит сил. Я могу одним ударом решить все, избавить северные земли от убийцы.
Я могу…
Тьёрд неподвижен. Грудь мерно поднимается и опускается, темные волосы в беспорядке лежат вокруг головы. Он выглядит абсолютно беззащитным. Настолько беззащитным, что просто не верится, что это может быть взаправду.
Я хочу сделать это, хочу избавить от страданий многих людей и себя саму, но просто цепенею, парализованная тем, насколько умна и хитра эта тварь. Он знал, что мне не хватит смелости рискнуть. Он знает это даже сейчас, во сне, лишь краешком бодрствующего сознания чувствуя мое испуганное дыхание.
За дверью спальни я натыкаюсь на Намару, которая «случайно» отказывается под дверью и очень неумело делает вид, что просто проходила мимо. В башне, где всего несколько жилых комнат, и ни одна из них не принадлежит ей, случайно оказаться невозможно.
— Пришла раздвинуть ноги перед чужим мужем? – Моя злость, которая, словно дурная кровь, копилась всю ночь, наконец, находит выход. – Думаешь, ему нужно твое тело?
Намара сжимает кулаки, но из последних сил прижимает их к бедрам, боясь занести руку. За любой удар по мне она лишится жизни, и мы обе это знаем.
Она пришла в надежде предложить себя в обмен на покровительство. Думала, что муж побрезгует мной, потому что я слишком строптивая и все равно не могу зачать от него. Не удивлюсь, если всю ночь караулила за углом, поджидая, пока я сбегу - и путь будет свободен.
— Ты просто забава для него, - дрожащим от злости голосом говорит Намара. – Наиграется и бросит с башни башкой вниз. Ни одному воину не нужна бесплодная земля.
— И перепаханное поле тоже, - тут же отвечаю я.
Намара сбегает, наверняка про себя желая мне все то, что я прошу у богов для своего ненавистного мужа.
И пока дракон спит, а вместе с ним в эту пору спит почти весь замок, я должна отправить птицу Торульду. И верить, что скоро я буду свободна.
Глава двадцать седьмая
Тьёрд уехал три дня назад: на рассветет, с припасами, которые практически выпотрошили все кладовые замка. Остались только запасы на первое время, и перед отбытием Тьёрд приказал своим воинам – тем самым десяти, которые остались в замке – объехать соседние деревни и напомнить жителям, что они находятся под его защитой и должны за это платить.
Я стою на стене замка и, кутаясь в меховую накидку, слежу за тем, как восемь всадников скрываются за кромкой леса.
Ветер забирается мне под одежду и выстуживает остатки терпения.
Торульд должен быть рядом.
Еще до того, как взошло солнце, он прислал птицу с письмом. Написал, что его армия стоит неподалеку и ждет, когда замок опустеет. Что я должна дать знак, когда ворота будут открыты.
И что тогда его армия зайдет в Красный шип и займет оборону до того, как генерал узнает, что он потерял свой оплот.
Я еще раз проверяю, крепко ли привязана записка, достаю ворона из клетки и подбрасываю его на руке, отправляя в полет.
Сегодня все закончится.
Сегодня…
Темное пятно ворона на фоне серого неба неожиданно делает крутое сальто. Свист стрелы приходит с опозданием, как звук грома после давно отгоревшей молнии. Птица на миг как будто замирает, еще трепещет в смертельной агонии, но через мгновение камнем падает вниз. Тонет в густом свежем снегу.
И на белом полотне перед замком, словно из ниоткуда, вдруг появляются всадники: не в шкурах и кольчугах, а в темных нагрудниках и потертых кожах.
Халларнцы. Несколько сотен ленивой расслабленной вереницей следуют за всадником впереди.
Это мое проклятие.
Мой Тьёрд.
Правит лошадью одной рукой, а второй, словно ему очень лень, сжимает за волосы отрубленную голову.
Я не вижу, чья это голова – я ощущаю это подкожно, осознаю и понимаю, как будто по моей шее прошелся меч Потрошителя, и это мою голову он небрежно, словно не знает, что делать с такой безделицей, тащит за волосы.
Страх гулко стучит в виски. Удар за ударом, словно в моей голове не осталось других звуков и мыслей. Руки дрожат - и промозглый ветер совсем не при чем.
Во мне что-то кувыркается и с грохотом падает на дно желудка, превращая внутренности в лед.
Так страшно мне не было никогда.
Жрица, оставившая на моих ладонях руны избранной, теперь вспоминается как бледная тень давно забытого дурного сна. Что она такое по сравнению с этим вездесущим монстром? Как он может быть везде? В моих мыслях, кошмарах и страхах, и даже здесь – на девственно чистом снегу. Словно чертит кровавые руны своего очередного триумфа: вот он, халларнский генерал, которого невозможно убить или обвести вокруг пальца.
Между тем, процессия скрывается в распахнутых воротах.
Я слышу – или это лишь еще один шепот ужаса? – ровный неторопливый шаг где-то по лестнице. В моем направлении, вверх, на башню, с которой меня через минуту сбросят, словно опостылевшую перчатку.
Мне нужно выдохнуть, вспомнить слова молитвы и попросить предков замолвить за меня слово перед богами, потому что я не слишком-то заслужила место рядом со своими родичами, погибшими в славных битвах. Они точно не стояли на коленях перед захватчиками. И не выскребали жизнь бесстыжими способами.
Тьёрд появляется за моей спиной: я вздрагиваю и невольно сжимаю шею двумя ладонями, как будто это сможет защитить меня от смерти. Он отрубит мою голову вместе с пальцами. Может быть, уже сейчас, этот шелест… Звук вынимаемого из ножек меча. Мягкий шепот металла.