Теперь тошнота снова подкатывала к горлу. От дурацкого слова «герой» дрожали руки. Тогда в четырнадцать он мнил себя героем, спасителем, человеком, совершившим подвиг, а теперь ничего кроме слова «придурок» в голову не приходило.
Выходя из лагеря и опираясь рукой о горячие, не остывшие за полночи камни, он всматривался в застывшую в ночи пустыню и снова видел страшную запись с камеры, где он бросается на мужчину, рвет ножом ему глотку – да, скорее рвет, чем режет, − а потом этот ужасный безумный удар в глаз.
В голове снова всплывают вопросы следователя. Кто надоумил? Кто научил?
Сейчас безумно хотелось вернуться назад и выбить из собственной дурной башки всю героическую чушь. Теперь выть хотелось от собственной глупости.
– Я принял решение сам и ни о чем не жалею, – говорил он тогда, не признавая ничье влияние.
Он злился, когда отец на суде пытался доказать, что его сын не способен сам до такого додуматься, злился и вообще ни с кем не хотел говорить. Единственное, что его тогда волновало − это понял ли хоть кто-то, что он спасал людей, а не убивал префекта; понял ли хоть кто-то, что он герой.
Теперь он был уверен, что поняли, только совсем другое: он дебил, на которого можно все свалить. Он вспоминал теперь Питера, что был на последнем заседании суда и подмигивал ему. Это было высшим одобрением, а теперь ядом, от которого Шефу хотелось долбануться башкой об камни скалы. Теперь он был уверен, что обязан был потянуть Питера за собой. Ему больше чем кому-то еще место в Пекле.
– Оливер Финрер признается виновным и приговаривается к высшей мере наказания, – машинально шептал Шеф ночному ветру, а сам вспоминал, как стойко он держался после суда.
Главное ведь, что жертва его не напрасна, так?
А потом неснятые наручники, капсула, Ястребы и можно орать, плакать, умолять, делать что угодно, но вряд ли хоть что-то удастся, когда стоишь на коленях со скованными за спиной руками, а сильная рука вжимает голову в песок. Тут главное не захлебнуться Пеклом.
Стоило ли оно того?
На этот вопрос он так ни разу себе и не ответил.
«Может быть, хоть немного», – утешал он себя, глядя в небо и тут же выдыхал, видя огненную вспышку во тьме, словно над головою что-то взорвалось, а затем подобие огненной кометы полетело в песок.
– Капсула, – прошептал он машинально и тут же крикнул: – Капсула! – рванул к лагерю и тут же начал отдавать приказы, будто ничего не произошло, будто не уходила у него земля из-под ног и руки не дрожали. – Карин, спрячься. Кирк, готовь машину. У нас новенький и мы не должны отдать его Ястребам! Не сегодня!
Сказав это, он тут же бросился к вышке, чтобы оттуда точно увидеть, где именно во тьме мерцает красный маячок. Новые люди им были нужны так же, как вода.
Глава 21
Вывеска «Веселый БОБ» дрожала от ветра, отстранялась от стены, а потом ударялась об нее, отбивая причудливый ритм.
– Достала она меня, – ворчал Тоби.
У него этой ночью отчего-то особенно разболелось раненое когда-то колено, заныло и заставило хромать, вот он и придирался ко всему.
– Не ворчи, – отвечал ему Боби, пинцетом собиравший мелкие шестеренки старых механических часов. – Лучше просто выпей настойки.
– Это все бухло Демонов, вот однозначно оно во всем виновато, – продолжал ворчать Тоби, осматривая полки с банками и флаконами, в которых хранил подобие лекарств. – Надо снять эту долбаную табличку, из-за нее не поймешь, что на улице творится.
– Ты что? Это же наша музыка, единственная музыка Пекла, – возмутился Боби и даже отложил пинцет, чтобы дополнить ритм щелчками пальцев. – Ну же! Тоби!
Он встал и шагнул было к Тоби, желая обнять и отвлечь от боли любым возможным способом, но, поднявшись, понял, что стол под его рукой задрожал. Ритмичный стук и вой ветра с едва уловимым песчаным шелестом вдруг заполнился гулом.
– Черепахи? – испуганно спросил Боби, обернувшись в сторону окна. – Разве не рано?
– Рано, – коротко ответил Тоби и захлопнул ящик с банками, чтобы взять ружье, оставленное на столе. – Иди наверх.
– С ума сошел! Положи оружие! – тут же возмутился Боби, отбирая у него ружье. – С ними нельзя воевать. Это невозможно.
– Только ничего хорошего нас не ждет. Если они узнали о Демонах…
– Да откуда они могли узнать? Может, им просто что-то понадобилось. Может, они за деталями. Им же всегда что-то надо.
– Они приезжают строго раз в месяц, сколько бы деталей ни было нужно!
Гул приближался, превращался в рокот, и голос дрожал даже у Тоби.
– А тут что-то понадобилось раньше. Срочно! Так тоже бывает! – убеждал его Боби, укладывая ружье обратно. – Я их встречу.
Он быстро побежал к двери, открыл ее и в этот миг треклятая табличка сорвалась, ударилась о козырек над дверью, лязгнула и рухнула в песок у входа.
– Будет ковриком, – попытался пошутить Боби, чтобы хоть немного избавиться от внезапно охватившего его ужаса.
Он видел Демонов, Волков, Ястребов, но при всем безумии этих ребят считал их сущими котиками против Черепах. Те не жрали людей, не превращали людей в рабов наркотой из кактуса, не трахали друг друга или трахали, но скрывали это, зато они обладали техникой и действительно опасным оружием. Боби его видел, потому не сомневался: если Черепахи захотят, они даже пепла от них не оставят.
Только он подумал об этом, как из песчаного бархана показался бур. Вращающийся шип, быстро разбрасывая песок, выскочил на поверхность, а следом за ним и черная машина, похожая на танк без башни.
Видя ее, Боб тут же сглотнул. Он предпочел бы, чтобы явилась машинка поменьше, такая на какой обычно приезжал их технарь: маленькая и светлая, а не эта огромная и черная; но все равно натянул на лицо приветливую улыбку, даже не дрогнул, когда открылась боковая дверь, и на песок шагнул мужчина в черном комбинезоне и маске с трубками, словно где-то за спиной мужчины были баллоны с воздухом, но таких ни у кого здесь не было. Боби знал, что трубки просто крепятся на спине к комбинезону и не предполагал, зачем они могут быть нужны, зато не мог не замечать воздушные фильтры в этой маске и немного завидовать этим парням. Им не приходилось вдыхать песок в бурю.
– Я же говорил, – тихо сказал Тоби из-за его плеча, заряжая ружье. – Они пришли нас убивать.
– Прекрати, – шикнул на него Боби, понимая, что так оно и есть.
Пять бойцов в комбинезонах и все с автоматами – это точно не мирный визит, но он все равно делал шаг, ступал на упавшую табличку и разводил руками.
– Я рад вас видеть, парни, кто у вас старший? Кому я могу торжественно пожать руку?
Вместо ответа один из них быстро забрался на своего «крота» и пустил очередь по окнам второго этажа.
– Моя мастерская! – взвизгнул Боби, дернулся было вперед, обернулся, опомнился и едва не взвыл. – Зачем? Что вы делаете?
– Да не станут они говорить, – шикнул Тоби, вскидывая ружье.
Он просто хотел умирать не в одиночку. Ему было важно унести с собой хотя бы одну жизнь, но Боби резко отвел дуло в сторону.
– Стойте, – просил он. – Давайте поговорим. Тоби, угомонись! Парни, я вас умоляю, у меня есть для вас как раз важная информация. Думал, сообщу вашему технарю, очень важная!
– Связанная с визитом непонятно кого на нашу землю? – спросил наконец один из мужчин, даже опустив автомат.
– Вы о наших гостях? – уточнил Боби.
– Мы позволили вам здесь жить не для того, чтобы у вас были гости, – тут же сообщил мужчина, вновь наводя на него оружие.
– Да! Да, конечно! – тут же воскликнул Боби, поднимая руки.
– Не позорься, – шикнул Тоби, но уже не пытался стрелять.
Момент он считал уже упущенным, потому ему было достаточно просто достойной смерти, и эта суета Боби его раздражала, казалась мелкой, позорной и даже унизительной, а тот не унимался.
– Простите. Это Демоны были. Не знаю, как они нас нашли. Им помощь была нужна, но я соврал, что не могу помочь. Они там пытаются технику починить, чтобы выделаться перед бабой. У них там баба есть, живая, настоящая, понимаете?!
– Боби, блять! – выругался Тоби. – Что ты творишь!?
Но Боби только отмахнулся и шагнул еще ближе к Черепахам.
– Мы же их в дом пустили, чтобы разговорить. Знаем же их, поняли, что что-то не так. Вот и посидели с ними, выпили. У них патрульный крейсер рядом упал, а там штурман женщина была. Техник, еще и женщина. Это же по вашей части, разве нет?
Черепахи не отвечали, и это совсем не нравилось Боби.
– Умоляю, не убивайте нас. Мы же полезные. Я же стараюсь. Я же любую деталь… всегда…
Он даже рухнул на колени, пытаясь выразить свою покорность, и руки сложил в мольбе.
– Вы же умные, вы же знаете, что нам нет смысла идти против вас ни в чем и никогда. Мы просто хотим тут мирно жить.
– Про бабу он правду сказал? – спросил внезапно все тот же мужчина, но не у Боби, а у Тоби, стоявшего с недовольным видом.
Тот даже отвечать не стал.
– Конечно, правду я говорю! – вскрикнул Боби. – Они просили никому не говорить, само собой, но это правда. У Демонов в лагере есть женщина.
– Мы проверим, – сказал один из Черепах и жестом велел своим ребятам вернуться в машину.
Те быстро подчинились, а их командир, ничего больше не говоря, ушел последним, закрывая за собой дверь.
Черный танк с буром вместо носа чуть повернул, а потом, накренившись вперед, стал зарываться в песок, с гулом исчезая в земле.
Боби выдохнул, закрывая лицо руками.
– Не знал, что ты сука, – шикнул презрительно Тоби.
– Ты идиот!? – Боби вскочил на ноги и бросился к нему. – Я жить хочу! С тобой, здесь! Демоны о нас не думали, когда сюда приперлись!
Он схватил Тоби за потертую майку, попытался его встряхнуть, но силы хватило, только чтобы натянуть ткань на сильной груди.
– Парни просили никому не говорить, потому что теперь начнется настоящая бойня, – строго сказал Тоби, брезгливо отрывая от майки руки человека, с которым прожил больше десяти лет почти счастливо.
– Нас с тобой это не касается! – почти слезно воскликнул Боби. – Это их проблема. Мы же ушли не просто так! Мы с тобой…
– Да пошел ты!
Он ударил бы Боби. Он успел занести кулак, но не успел ничего, потому что земля под ними содрогнулась и превратилась в чистый огонь, раскалывающий старое строение пополам и сметающий людей, как песчинки.
Взрыв прогремел с такой мощью, что громом пролетел по пустыне и ударился о скалы у лагеря Демонов.
– Опять херня какая-то где-то творится, – сказал Кирк, всматриваясь в темноту.
Вспышки он не увидел, даже всполоха не успел различить, а на вышку не поднялся ни он, ни кто-то еще. Демонам было не до каких-то страшных звуков пустыни. Они хотели как можно быстрее выехать из лагеря за новеньким из упавшей транспортной капсулы, а там, на другом конце Хайбы за черной скалой до самого рассвета пылало пламя, пожирая остатки двух жизней на табличке с потертой надписью «Веселый БОБ».
Глава 22
С новичками всегда было трудно. Для каждого, кто оказался в Пекле, первые сутки становятся самыми страшными. Даже транспортная капсула буквально создана, чтобы наводить ужас на осужденных.
Шеф до сих пор помнил тот миг, когда его вывели из карцера космического корабля. Он не знал, всех ли осужденных держали в карцере после зала суда или это ему так повезло за пометку «особо опасен». Что в нем такого опасного было, он тоже не знал и у других не спрашивал. В Пекле никто не любил говорить о своем суде и полете сюда, только о прошлом, изредка, по пьяни, когда вдруг кажется, что от слов станет легче. Легче обычно становится только от боли, когда разум вспоминает, что надо выживать и некогда страдать о том, что значения уже не имеет.
– Мы с каждым годом все больше превращаемся в зверей, а кто не превращается, тот здесь не живет, – говорил ему когда-то прежний Шеф, интеллигентная натура которого изредка выползала перед рассветом, как змея из-под камня и шипела на эту реальность, озираясь печальным взглядом, и жалила больно словами.
Оливер любил делать вид, что не понимает, о чем ему говорят, тянулся за сигаретой и вызывался в дежурные, потому что от яда этой змеи не спалось. В такие дни он всегда вспоминал суд, а теперь – только когда дело доходило до новичков, и то память услужливо опускала приговор, даже вопль матери стерся в этой жаре и теперь было не ясно, был ли он. Зато наручники запястья помнили до сих пор и карцер такой маленький, что он в свои четырнадцать не мог вытянуть ноги на полу. Он закидывал их на стену, подкладывал под голову руки и храбрился. Только от храбрости мало что оставалось, когда трое бойцов вздергивали его на ноги, заламывали руки за спину, уткнув носом в стену, застегивали наручники и зачем-то еще мешок на голову надевали, как будто он мог хоть кому-то потом что-то рассказать.
Оттуда не возвращаются – это все знают, а ничего не видеть очень страшно, особенно когда на последнем шаге мешок все же срывают и толкают тебя в капсулу, как в комнату, будто в новый карцер, но еще меньше, уже. Ему еще и наручники не сняли.
– Пусть этот звереныш получит свое, там его быстро объездят, – сказал кто-то с хохотом.
Что все это значит, Оливер не понял, обернулся, хотел даже возмутиться, хотя после суда не проронил ни слова за весь месяц, а ничего не успел. Дверь перед носом захлопнулась, а стены внезапно раздулись, обхватив все тело.
Уже в этот миг кажется, что пришел конец всему, но это лишь начало приговора. Сначала падение, как комета, так быстро, что уши закладывает и в пустом желудке все в узел связывается, а потом от раскрытого парашюта тебя подбрасывает, и сердце выскакивает из груди. Удар о землю и треск открывающейся двери заставляет тебя поверить, что ты все же еще жив, но при первом вдохе в легкие врывается такое количество раскаленного воздуха с песком, что жалеешь что не разбился.
Оливер Финрер был сброшен в пески Хайбы в разгар дня, еле выполз из капсулы, задыхаясь, и едва не взвыл, осознав, что вокруг нет ничего, кроме пустыни, совсем ничего. Теперь он часто думал: что было бы, не спрячься он от жары в капсуле. Убило бы его пекло или он смог бы сбежать от Ястребов? Одно он точно знал: до Демонов он никогда бы не дошел, только если до Волков, а было ли это лучше – не ясно. Зато всякий раз, когда кто-то падал ночью, еще и как этот – ближе к Демонам чем к кому-то еще, он этому новенькому завидовал, хоть и понимал, что едва ли он чувствует себя лучше, чем каждый из них в самый ужасный день своей жизни.
Мало кто из новичков остается у капсулы и ждет хоть кого-то, не многие радуются.
Шеф любил подбирать раненых, с ними было просто. Приезжаешь, забираешь контуженного, привозишь в лагерь, пока подлечил он вроде и смирился, что жить ему теперь тут, среди вот этих странных типов.
Другое дело – гоняться по пустыне за обезумевшими от ужаса.
Почти все новенькие в первые дни опасны для себя самих. Шеф их много перевидал и как лидер Демонов, и как его помощник. Были те, кто рыдал, как например Роберт, кто-то пытался раздолбать голову о стену, кто-то поубивать всех, кто-то был готов бежать, а кто-то тихо сидел на месте и смотрел в одну точку. Последние почему-то всегда оказывались самыми отмороженными и опасными. Именно это наблюдение больше остальных заставляло Шефа коситься на Тибальда. Того пришлось взять с собой. Не рискнул его Шеф оставить в лагере с Карин после выпивки.
Теперь недовольный Тибальд сидел на переднем сидении рядом с Вильхаром и почему-то зло хихикал. Кирк и Кастер с оружием расположились сзади, а сам Шеф сидел прямо на капоте с веревкой в руках, край которой был заранее затянут петлей. Он лучше других справлялся с этим самодельным лассо и не одного новичка поймал вот так, набросив на него петлю с методичным хладнокровием. Как бы это не пугало остальных, а сам Шеф предпочел бы, чтобы его вот так же поймали в тот день, а не трахнули, вытащив из капсулы, прямо на гребаной жаре.
Фары едва заметно освещали песок только под самыми колесами. Они не должны были лишать способности видеть в ночной темноте. Мотор гудел, а где-то впереди отблески встающей Зены сливались с последними всполохами пожара. Если бы хоть кто-то прямо сейчас посмотрел в небо и заметил темную полосу дыма, то происходящее в другой части пустыни волновало бы всех много больше, особенно Шефа, прищурившись смотревшего в темноту.