Сказка никогда не станет реальностью. Это только в мечтах все закончится хорошо, а в реальности будет осуждение и вот такие взгляды.
— Мира, ты чего плачешь? — к ней подошел Весий.
— Угорела, — ответила она. Попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу.
— А мне показалось обидел кто.
— Сама себя. Надо было мечту попроще выбирать.
— Ты все по Борису сохнешь? Он сложный человек. Тяжелый. Очень упрямый. Может он и красивый в твоих глазах, но по характеру как чурбан, который вечно всем недоволен. Но чурбан исполнительный. Дело он свое знает. Но вот душевного тепла от него ты не дождешься. Тебе это надо? Вот все эти страдания? Может найдешь другого человека, которому сердце отдашь, и который его топтать не будет?
— Да никому оно не нужно, мое сердце, — ответила Мируша.
— А вот это ты зря. Наговариваешь и занижаешь, — он приподнял ее за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Смахнул пальцем слезы. — Мы смотрим глазами. И первое впечатление делаем с помощью них. Но выбираем душой. Бывает человек красивый, а душа такая грязная, что с ним неприятно общаться, а бывает наоборот. Лицо не очень, а душа светлая, к которой так и тянешься. Ты светлая, красивая, веселая и достойна лучшего человека, что оценит тебя, а не этого сухаря, которого по недоразумению ты считаешь красивым. Вот поверь, не стоит он твоих слез, — он наклонился к ее уху. — А ножки у тебя симпатичные. И те царапины их не портят. Зря за них переживаешь.
После этого Весий подмигнул ей, сдвинул в сторону свою шапку и пошел в сторону дома, оставив Мирушу в полной растерянности. Вот такого поведения от князя она никак не ожидала. И таких слов. И этот человек ей говорил про такт! Но ведь его слова сделали свое дело. Теперь она утирала слезы и улыбалась. А ведь и правда, чего она так к этому сухарю пристала. Пусть и к красивому, но сухарю.
После этих мыслей на душе стало легче.
К вечеру у нее хватило сил лишь, чтоб самой помыться и доползти до своей кровати. Даже комнату прогревать не стала. Так легла в кровать. Накрылась с головой одеялом и попыталась уснуть, грызя сухарь и думая о Борисе.
Вначале раздался стук. Потом открылась дверь. Включился свет, от которого она спряталась под одеяло.
— Силий, ты решил опять ко мне в гости прийти? — спросила она.
— Вот возьму и останусь тут. Опять в холодной комнате лежишь.
— Устала, — ответила Мируша, не показывая носа из-под одеяла.
— Слышал о твоих сегодняшних подвигах, — сказал Силий.
— Просто работа, чтоб в крепости мы все не зачесались. А утром золу выгребала. Какая разница чем заниматься. Главное, чтоб польза была.
— Я на тебя сегодня смотрел и сказку вспоминал. Про одну девушку, которая все работала, работала и мечтала на праздник попасть. А ее на бал не взяла мачеха и злые сестры, — растапливая печку, сказал Силий.
— И чего было дальше? В сказках ведь все хорошо заканчивается.
— К ней прилетела крестная фея. Она и помогла попасть девушке на праздник.
В платье ее нарядила, туфельки ей подарила, а туфельки были велики, поэтому девушка одну туфельку потеряла, когда с праздника уходила. И по этой туфельки он принц ее нашел.
— Туфли — самая не практичная обувь. Лучше сапоги. Теплые и красивые. Знаешь, чтоб по ноге были в самый раз.
— У тебя это навязчивая идея.
— Нет. У меня давно не было хороших сапог. Настоящих. Раньше было много. А тут все какие-то плохие и не по размеру. Вот и подумала, что если я человеку не безразлична, значит ему будет не все равно в каких я сапогах ходить будут.
— Но это надо к сапожнику идти. По мерке шить. Ты же хочешь, чтоб они были по размеру.
— Да. Надо. Луиза говорит, что я и сама так могу сходить, а я не хочу.
— Пойдем завтра вместе с ходим. К празднику будут у тебя сапоги, — предложил Силий. Мируша выглянула из-под одеяла. На столе стояла плотно закрытая кастрюлька и две миски. Рядом лежал нераскованный кулек из ткани. Силий поставил кастрюльку на огонь.
— Это слишком серьезно, — ответила Мируша.
— Удобная обувь для праздника — это необходимость. Раньше как-то запросы у женщин было попроще. Колечко, сережки, платочек там. Это можно было купить не глядя. Но обувь как ты сделаешь не глядя, да и сразу в один день? Вот понравишься ты кому-то. Он к тебе со всей душой, а ты к нему с сапогами. Где тебе человек эти сапоги достанет, чтоб доказать, что к тебе неравнодушен? Да и нужны ли все эти доказательства чувств? — спросил Силий.
— Думаешь не нужны?
— Не знаю. Но на празднике я тебе точно сапоги не найду. Поэтому давай завтра мерки снимем. Если ничего не получится, то у тебя хотя бы хорошая обувь останется, в которой будет удобно танцевать.
— А что должно получиться?
— Ты мне нравишься, Поточка. Все должно быть иначе, но пока получается так, — ответил он.
— Я тебя не понимаю, — честно ответила Мируша, наблюдая за ним.
— Так вроде ясно говорю. Ладно, сейчас пока есть будем, заодно и поболтаем,
— сказал Силий. — Только за чайником схожу. Надо сюда постоянный принести. И посудой простой обзавестись. Уже начинает надоедать каждый раз все приносить от ложки до кружки.
— Я в столовой обычно ем.
— Ты там не ешь, поэтому и приходится кормить тебя здесь, а то с голоду помрешь.
— У меня сухарики есть, — ответила Мируша, но Силий так на нее посмотрел, что больше она спорить не стала.
Когда Силий вернулся, Мируша уже сидела на кровати и болтала ногами. В комнате стало тепло и валяться в кровати необходимость отпала. Да и такие разговоры, какие хотел вести Силий, лучше было встречать сидя. Так можно было себя уверенней почувствовать.
— Ты хочешь переехать ко мне. Жить под одной крышей, спать в одной кровати, — с ходу сказала она. — Правильно я тебя поняла?
— Хотелось бы, чтоб в будущем я мог тебя своей женой назвать, но до этого еще время должно пройти, — ответил Силий, ставя чайник и садясь на стул, рядом с печкой.
— Понятно, — растягивая слова, сказала Мируша. — А пока ты хочешь просто под одним одеялом погреться.
— А пока я хочу всего лишь за тобой поухаживать. И тебе не одеяло греть надо, а комнату. Для этого печку дровами топить надо, а не сопеть под одеялом в холодной комнате, — ответил Силий.
— Силий, если честно, то ты хороший мужик, но не мой. Может я и вызываю у тебя жалость, желание защитить, какие-то может отеческие чувства, но не надо все это путать с другими чувствами, — ответила Мируша. — Твоя забота приятна, но я не вижу тебя рядом с собой.
— Уж поверь, но я не вижу в тебе дочку, — он усмехнулся. — И не жалость это. Была бы жалость, то мысли были бы другие.
— Какие?
— Другие, — ответил он.
— Тебе может быть любопытно. Хотя… — она задумчиво прикусила губу. Достала из кармана дольку сухого яблока и начала его смаковать. — Ты меня раньше не знал. Поэтому тебе все равно. Да и женщин одиноких в крепости много. Любую бери. Чего-то я тебя не понимаю.
— А я тебя не понимаю. Бормочешь себе чего-то под нос.
— Пытаюсь тебя понять, — ответила Мируша. Наклонив голову набок, она внимательно посмотрела на Силия. Тот вопросительно поднял брови.
— Чего?
— Придется все так проверять, — горько вздохнув, ответила Мируша.
Она встала с кровати и решительно подошла к Силию. Ему на миг показалось, что так солдаты на вражескую крепость идут. Мируша положила ладони к нему на плечи и посмотрела в его глаза, словно давала время передумать. Он же решил выждать, что будет дальше. Меньше всего он ожидал, что она наклониться к нему и поцелует. Уверенно, решительно, как баррикаду какую взять решила. Такая проверка ему точно по душе пришлась. Он прижал ее к себе, продолжая поцелуй, который Мируша, уже хотела прервать. На какой-то миг все перестало существовать. Была только она и больше ничего. Ее тихий удивленный взголос, который тут же затих под его губами, теплое тело, которое так близко прижималось к нему, аккуратная грудь, что приятно ложилась в ладонь. Дурманящая кожа, что так и
манила прикоснуться, поделиться своим теплом.
Что-то во всем этом было дикое и неправильное. Он оторвался от ее губ и посмотрел на раскрасневшееся лицо. Почему-то они лежали на кровати. Мируша посмотрела на него сквозь полуприкрытые глаза, в которых пыталась скрыть страх. Кофта была задрана и открывала ее белый живот. Она даже не делала попыток прикрыть его, сопротивляться. Только вцепилась крепко в его плечи. Сейчас он чувствовал через ткань ее ногти, что впились ему в кожу, но не могли отрезвить, избавить от затмения, которое накрыло, стоило ей оказаться в его объятиях.
— Я не хотел тебя напугать, — он сам понимал, что это слабое оправдание, но другие слова не шли.
— Никогда не думала, что в вас, Силий, столько огня. Чуть не сгорела, — ответила Мируша. Дыхание сбито, страх в глазах не прошел, но она упрямо продолжала смотреть на него. — Мне часто говорят, что я наступаю на одни и те же грабли. Что я виновата. Надо быть тише и скромнее. Но так проще правду узнать, чем мучиться сомнениями. Я хочу до конца узнать.
— Что? — спросил он, опять не понимая ее. Она с трудом разжала руку.
Провела ею от его плеча до сердца. Забралась в вырез свитера.
— У тебя сердце готово из груди выпрыгнуть, — не скрывая своего удивления, сказала она. — Так и стучит, как будто в барабан бьют. Тук-тук-тук.
— Я как бы живой.
— Когда просто интересно, то сердце иначе стучит. Оно так сильно не заходится. Более спокойнее. Человеку ведь просто любопытно. А с тобой непонятно. Вот совсем непонятно. И целуешься ты иначе.
— У тебя есть какая-то планка по поцелуям? — спросил Силий.
— Люди каждый раз иначе целуются. Когда насильно берут, то словно хотят губы съесть. Дополнительно боль причинить. А если просто в кровать забраться, то холодно целуют. Это как не губы целовать, а свою руку. Когда жалость проявляют, то почему-то потом плакать хочется. Это чувствуется. Человек вроде с добром к тебе и свою выгоду получит, а все равно чувствуешь, что ему тебя просто жалко. А бывает, что еще любопытно. Это когда поцелуй неожиданный.
— Ты прям знаешь толк в поцелуях, — поправляя ее кофту, сказал Силий.
— Ты не думай. Одно дело целоваться, а другое дело вместе кровать делить. Я дважды кровать делила. Один раз когда нас похитили. А другой раз, нужно было прекратить всю эту череду зажиманий по углам. Мы с Луизой сбежали от похитителей сбежали. Я вернулась в растрепанном виде. И всем понятно стало, что честь потеряна. А любопытных много. Как это к хозяйской дочке под юбку залезть. Еще и так страшно было. Я и с одним кровать стала делить. Он сильный был. После этого они подходить боялись. Потом отец Луизу просватал за Весия, а я с ней уехала.
— Жуткие ты вещи рассказываешь.
— Я сейчас подумала, что расскажи вот это Борису, то он бы мне не поверил, — она рассеянно отняла ладонь от его груди и положила себе за голову. — Порой начинаю вспоминать всю свою жизнь, и она кажется какой-то страшной сказкой. Такой нереальной. И ведь на жалость не давлю. Для меня все это привычно. А люди или начинают жалеть, или не верят. Вот сейчас можешь сказать, что я все это придумала, чтоб меня пожалели. И никто не сможет моих слов подтвердить или опровергнуть, кроме Луизы. Но она ребенок еще. Борис так и вовсе может подумать, что это я план придумала, чтоб Луизу свести с князем, потому что я злая и коварная.
И мне даже отплеваться не получится. Вот смотрит он на меня, не верит, опять в чем- то обвиняет, а я не знаю, что сказать. А тебе все это говорю, так это только мою вину ухудшит. Я тебя настраиваю против друга. Дружинники — друзья. Голову тебе запудрила, сердце заставила биться сильнее, значит ведьма. Такими темпами я скоро на костре окажусь. Или в воде утопят. Как у вас с ведьмами поступают? Хотя Дижа приняли.
— Ты умная и смелая женщина. Такая же ведьма, как я колдун, — ответил Силий.
— А ты уверен, что не колдун? Может просто пока не знаешь, — покосилась на него Мируша, чем вызвала только улыбку.
— Уверен. Ты на меня не в обиде?
— Я тебя не понимаю. Ты — другой, — ответила Мируша.
— Мне кажется, я знаю ответ на твой вопрос, — сказал Силий. Мируша вопросительно на него посмотрела. — Ты.
— Что?
— Мне интересна ты. Не твой статус, не твое прошлое, настоящее или будущее. А ты. Птичка, которая рассуждает про поцелуи и пытается найти ответы на вопросы. Смелая, умная и желанная, — ответил он, наблюдая, как у нее на щеках появляется румянец. Но глаз не отвела. Силий посмотрел в сторону печки. — Чайник вскипел. Разговаривать с тобой приятно, но про еду забывать не стоит.
Они ели молча. Мируша то и дело ловила на себе взгляды Силия. От этого почему-то к щекам приливала кровь. Становилось жарко. Неправильно все это было. И вот так сидеть было неправильно. Вроде стол был довольно большим, но они то и дело сталкивались руками, когда одновременно тянулись за хлебом, солью или кружкой с ароматным чаем. Опять какие-то ягоды, от аромата которых приходило
лето.
— Ты сегодня дежуришь на стене? — спросила его Мируша, когда молчание стало тяготить. Еда была съедена, первая кружка чая выпита, а Силий и не думал уходить. Налил себе вторую порцию чая и теперь, удобно расположившись на стуле, поглядывал на Мирушу.
— Нет. Ищешь причину меня спровадить?
— А вдруг ты забыл, — ответила она.
— Не забыл. Хорошо, — он наклонился в ее сторону, сцепил руки замком. —
Вот я уйду. Чего ты делать будешь?
— Спать лягу.
— А уснешь?
— Я устала, — просто ответила Мируша. — Сегодня день был тяжелый. И…
— У тебя в глазах слезы. Плакать будешь. И похоже, что из-за меня. Уходить не помирившись, значит только между нами пропасть увеличивать.
— Утро вечера мудренее.
— Не для женщины. Вы за это время себе такое придумаете, что утром ужаснешься.
— Прям так хорошо в женщинах разбираешься, — хмыкнула Мируша.
— Есть какой-то опыт, — уклончиво ответил Силий. Она сидела напротив него.
С одной стороны, расстояние было вытянутой руки, а с другой — оно было очень большим, почти непреодолимым. И каждое его движение, каждый его лишний шаг, мог это расстояние увеличить. Он положил свои руки ладонями вверх. — Положи свои руки.
— Зачем?
— Просто положи. Не бойся, я тебе не причиню вреда.
— Не понимаю зачем это нужно.
— А ты проверь, — предложил Силий. Она улыбнулась и решительно положила свои ладони в его.
— И что теперь?
— У тебя руки холодные, — заметил Силий, осторожно поглаживая их.
— И?
— Их надо согреть. Сразу отвечу на твой очередной вопрос, чтоб они не мерзли. Ведь это плохо, когда холодно, темно, страшно и одиноко.
— Я не боюсь темноты. И одиночества. Если мне становится одиноко, то я найду себе отраду. Вот как с Борисом, — захорохорилась Мируша.
— Далекая звезда, до которой не дотянуться? Я понял.
— Ничего ты не понял. Если мне надо, я найду себе человека, но я не хочу.
— Потому что не хочешь ощущать все виды поцелуев, но не знать главного.
— Ты про любовь?
— Нет, — он поднес ее ладони к своим губам. Теплое дыхание огнем прошлось по коже.
— Силий, это…
— Знаешь, птичка, я очень давно не за кем ни ухаживал. Страшно представить, когда это было в последний раз. Мы были возраста твоей сестры. Именно в этом возрасте мне понравилась одна девочка, с которой я захотел прожить всю жизнь. Тогда как-то все было проще и сложнее.
— Почему?
— Потому что казалось, что второго шанса уже не будет. Что у меня только одна попытка. Да и тогда не было таких сомнений. Проще было сделать…
— Чем жалеть? — она понимающе улыбнулась.
— Можно и так сказать. А если берешь пример с храбрых воинов, то отступать сложно. Стыдно. Поэтому остается только идти вперед.
— И ты к ней посватался?
— Познакомился. Так как я давно уже наблюдал за ней, то знал, что ей нравится. Тема для разговоров нашлась быстро. Так и стали общаться. Общие интересы, потом семья. Но тогда мне наверное повезло. А вот сейчас сидит рядом со мной симпатичная девушка. И честно, даже не знаю, что же такое ей сказать, чтоб не обидеть.