— Я ее случайно толкнула, — сказала она.
— Как можно человека толкнуть случайно? — с сомнением спросила Рода.
— Меня кто-то сзади толкнул. Всем же хотелось посмотреть, что там такое.
— И никто не заметил, что Мируша упала? — спросила Рода.
— А чего в этом такого? — невинно спросила Липа. — Ее все равно никто не любил.
— И не нравилась она никому! Ведьма ведь, — сказала Лила. — Даже воевода так говорил.
Борис после ее слов чуть не поперхнулся. Открыл глаза и посмотрел на трех девушек и Роду, которые сидели чуть в стороне от него и словно не замечали. Он поймал укоризненный взгляд Роды, что так и говорил о его вине в дурости девушек.
— Что стало с Мирушей? — спросил он. Ника испуганно прикрыла рот ладошкой.
— Не знаю. Сегодня такие страхи были…
— Где все это случилось? — тихо спросил он, но Ника почему-то испугалась. И другие прекратили разговоры. Посмотрели на них.
— Рядом с воротами. С правой стороны, где колокол, — ответила Ника.
— И никто из вас не пошел оказать ей помощь?
— Так она же улетела, — ответила Липа.
— Ее видели на метле. Она сделала круг над крепостью и полетела к уродам, — добавила Лила.
— Мне все это напоминает одну старую историю. Может знаешь ее, Борис? — спокойно сказала Рода. — «Айвенго» Вольтера Скотта. Когда один рыцарь поймал девушку и хотел от нее добиться любви. Она хотела прыгнуть с башни, в которой ее держал этот рыцарь. Потом когда был суд, ее судили как колдунью. Нашлись те, кто рассказал как она на метле вокруг башни облетела и назад в окошко залетела. Колдунья. А девушка пыталась всего лишь спастись от насильника.
— Ты эти сказки чернушкам рассказывай, — сказал Борис. Он допил чай, который показался горьким и ушел с кухни.
Было желание велеть открыть ворота и пойти ее искать. Только толку от этого не было. Выпал снег. Сколько прошло времени с того момента, когда ее столкнули? Почти сутки. Если она не погибла во время падения, то замерзла. Неприятное чувство поселилось в душе. Вина? Она ему не нравилась. Страшная и наглая. Он думал, что она может знать какие-то заговоры, чтоб расположить к себе людей. Обычно такие люди могли вызывать жалость или неприязнь, но при общение с ней приходило доверие. Для Бориса, который тяжело сходился с людьми, это все было колдовством. Вызывало настороженность.
Теперь Мируши больше не было. Весий, когда узнает, будет в бешенстве. И его обвинит. Но не может человек быть таким… А какой она была? Доброй? Бескорыстной? Веселой? Он попытался вспомнить хоть миг, когда видел бы ее грустной. Злой? Да. Бросающей вызов и не унывающей.
Неприятно получилось. Так не должно было быть. Стыдно, как когда он получал нагоняй от матери, за то, что травил младшего брата, который только и делал, что болел. Как же его это раньше бесило! А потом всегда бесила людская слабость. Только Мируша не была слабой. Она не просила жалости, была сильнее многих его знакомых. Но тогда чего он к ней так пристал? Да и думает так много? Забыть, как неприятность, поговорить с дурами и объяснить, что это преступление. Потом надо найти человека, который бы учил детей. Мируша была права. Ими нужно заниматься. Они об этом не думали, так уже выросло целое поколение неучей, диких до безобразия. Но все равно неприятно.
Он посмотрел на окна крепости и заметил, что в деловой комнате, где Весий обычно занимался счетами и расчетами, горел свет. Выругавшись, что этот неугомонный опять работает, вместо того, чтоб отдыхать, он пошел ругаться с Весием. Решив, что силком его отправит в кровать, если тот будет сопротивляться.
Когда Борис подошел к деловой комнате, то из-за двери почти не виднелось света. Лишь тонкая полоска светильника. Видимо князь головой ударился, чтоб вместо отдыха чего-то планировать. Он подергал ручку двери. Та оказалась запертой. Борис открыл дверь своим ключом. Свет шел от стола, но за ним никого не было. А вот на лавке сидела Мируша, в широкой рубашке, которая почти полностью открывала грудь. Волосы стояли дыбом, как у птицы хохолок. Она растеряно посмотрела на него, потом шмыгнула носом, вытерла его тыльной стороной руки и схватилась за одеяло, словно им защищаться собралась. Борис молча оглядел комнату. Кроме нее больше никого не было. Он прикрыл за собой дверь и прошел в комнату.
— Я только узнал, что тебя со стены кинули. Думал утром труп около стены поискать. А нахожу тебя здесь живой и невредимой.
— Синяки, ссадины и ребра болят. Живая, но невредимая, — ответила она.
— Вредимая, но живая!
— Это плохо? — спросила она, опять шмыгнув носом.
— Чего плачешь? — вместо ответа спросил Борис.
— А где причина радости? Все болит, есть хочу, а еще страшно. Знаешь как страшно жить дальше, зная, что кто-то может с лестницы столкнуть? Просто так. Потому что ты не нравишься. А я жить хочу. Всегда хотела, — прошептала она. Отвернувшись Мируша вытерла слезы.
— Я думал, что здесь Весий.
— Так и решила. Или ты подумал, что сюда кто-то забрался.
— Были такие мысли, — ответил Борис. Улыбнулся. — Ты как здесь оказалась?
— Весий в поле нашел. Побоялся, что меня прибьют вниз. Вот и закрыл здесь.
— Чтоб не прибили или чтоб не убежала?
— А куда бежать? Разве от себя убежишь? Там холод и снег. Была бы я колдуньей, то превратилась бы в ворону и улетела далеко-далеко.
— Думаешь, что вороны не бояться морозов и снега?
— Им прятаться легче и не надо жить среди людей. Не слушай меня сегодня. Я устала и расстроилась. Завтра лучше будет, — ответила она. Укуталась потеплее одеялом. — Или ты скажешь, что мне здесь не место? И надо идти искать угол? Я только дров подкинула. Тогда их надо затушить.
— Сиди, — он подошел к шкафу. Достал оттуда чайник. Налил воды. Из шкафа были вынута тарелка с сухарями, вяленым мясом и солеными огурцами. Он протянул ее Мируше. — Вниз не пойду. Там уже все спать легли.
— Спасибо, — забирая у него тарелку, сказала Мируша.
— Не реви. Наладится все.
— Знаю. Когда-нибудь все наладится. Рано или поздно. Если дождусь и раньше не помру.
— Мируша, ты меня пугаешь. Где моя знакомая ведьма, которой палец в рот не клади? Возвращайся. Без тебя скучно. И не надо в ворону превращаться. Оставайся собой, — доставая кружки и закидывая туда сухие яблоки, ответил он. Со стороны лавки раздался шорох. Он обернулся. Мируша выбралась из-под одеяла и, ступая босыми ногами по холодному полу, подошла к нему. Она шла немного согнувшись, морщась. Явно ей было больно. Рукой придерживая вырез рубашки, она остановилась почти вплотную к нему.
— Ну-ка нагнись. Ты высокий, а мне тянуться больно, — попросила она. Борис настороженно посмотрел на нее, но выполнил ее просьбу. Холодная ладонь легла на его лоб. — Жара нет, а такие слова говоришь. Может ты заболел или съел чего-то плохое?
— Мируша! — рявкнул он. Она улыбнулась и вернулась на свое место.
— Но правда странно от тебя такое слышать. Явно ведь заболел.
— Драниться будешь — уйду, — предупредил ее Борис.
— Так иди. Как я могу тебя держать? Ты вольная птица. Можешь летать, где угодно. Снегирь, с пятном на груди, — она тяжело вздохнула. Борису же показалось, что в комнате появилась Луиза.
— Не хандри. Мне не по себе становится.
Она не ответила. Молча хрустела сухарем, как мышь за печкой. Он разлил кипяток по кружкам и сел на скамейку рядом с лавкой. Мируша его словно не замечала. Задумалась о чем-то, а в глазах стояла грусть.
— Рука болит?
— Что?
— У тебя рука болит? — спросила его Мируша.
— Не сильно. Тебе чего сейчас моя рука сдалась?
— Ты молчишь. Терпеть будешь. Можешь проблемы не заметить.
— Уж поверь, что от заражения крови я бы уже помер, — хмыкнул Борис.
— А ты не помирай. Не надо это.
— Ты всегда такая странная?
— Я такая какая есть. Ты хмурый и серьезный, а я когда-то головой ударилась, поэтому рядом с тобой глупеть начинаю. И злить тебя, хотя не хочу, — ответила она. — Борис у нас есть где-нибудь койка? Ты ведь знаешь крепость.
— Все забито. Как отремонтируют башню, так места появятся.
— Значит надо просто подождать.
— А чего случилось?
— Так я к своему удивлению поняла, что у меня нет своего угла. Он раньше мне не был нужен. А сегодня подумалась, что у любого человека должно быть свое место, куда он может прийти и положить голову после рабочего дня. Где может оставить какие-то вещи. Не хранить их у Луизы и ждать, когда Весий выйдет оттуда. А иметь свое. Не на ящиках спать, а в кровати. Как думаешь? Тогда и страшно не будет. И не надо будет свет включать, чтоб не бояться. Я бы уехала, только ехать некуда. Отец меня назад не примет.
— Почему? — думая о своем, спросил Борис.
— Подбитая птица, что не может свить гнезда и завести птенцов не может быть его дочерью. Это просто так получилось. Он не знал, что потом женится второй раз и у него появятся крепкие сыновья. Тогда я была лишь поломанной птицей. А я больше так не хочу. Не хочу за спинами стоять. Летать хочу, не со стены, а на своих крыльях.
— Вот теперь мне нужно твой лоб проверить. Не жар ли у тебя?
— Жар. Я заболела. Простыла, пока в сугробе лежала. Поэтому и говорю, что думаю.
— Да ты всегда так делаешь.
Он все же коснулся ее лба. Горячий, как огонь. Она же сидела как ни в чем не бывало жевала мясо и смотрела на него доверчиво и спокойно.
— Эх, Мируша. Не можешь ты жить без приключений.
— Не могу. Только как ты понял?
— На тебя посмотрел и решил, что от тебя одни проблемы.
— Знаешь чего боюсь? Завтра разболеюсь и в горячку впаду. А когда проснусь, то второе крыло поломается.
— С чего бы?
— Но первое-то сломалось? Я в горячке лежала долго-долго. Потом открыла глаза, а крыло сломано и больше не восстановить. Ноги удалось починить. А плечо нет.
— Что с тобой случилось?
— Пожар был. Волнения. Отца не было дома. Он Луизу к тетке повез. За город. В тот день народ чего-то требовал от короля и не получил.
Да и все равно, что они требовали. Стали в дома ломиться. Наш дом в центре был.
Вот они в него и вломились. Слуги и охрана пыталась их остановить, но людей было слишком много. Злые. Они ругались и ломали все на своем пути, а еще смеялись. Я спряталась на чердаке. Они всех убили. Потом дом подожгли. Я думала, что он внизу прогорит, а до верха не дойдет. Но дошел. Тогда пришлось прыгать. Хорошо, что темно было. Днем бы испугалась и сгорела. Я упала и отключилась. А потом отец приехал. Нашел телегу и отправил меня к тетке. Они не думали, что я выживу. Никто об этом не думает, а я живу упрямо. Долго жар был. Казалось, что огонь меня съесть хочет. Если завтра не разболеешься, то найдем тебе угол. Только болеть прекращай, вороненок.
— Я совсем не маленькая. Не надо так, — возмутилась она.
— Ручки тонкие, лицо мелкое — до вороны тебе еще расти и расти, —
добродушно сказал он.
— Тебе спать идти надо. Завтра день тяжелый.
— А ты за меня не переживай. За себя переживай больше.
— Так чего я? Я нормально.
— Заметил, — отпивая отвара, сказал он.
— Ты изменился. Не рычишь на меня и не обвиняешь в ворожбе. Почему?
— Я остался прежний. Вот поговорю с тобой, потом умоюсь холодной водой и
всю ворожбу смою. Чего улыбаешься?
— Ничего. Если хочешь от ворожбы уберечься, то на ниточке повяжи несколько узелков и спрячь ее в кармане. Все ведьмы от тебя отвернуться.
— Откуда знаешь? — с подозрением спросил он.
— Слуги рассказывали, — улыбнулась Мируша.
Мируша уснула. Борис же развалился за столом в кресле и задумался. Они проболтали почти до рассвета. Разговор ни о чем и в то же время такой серьезный. Она рассказала ему, как оказалась за стеной. Как испугалась, когда ее кто-то схватил. Сильная Мируша оказалась не такой уж и сильной. Обычная молодая женщина, которая хлюпала носом и старалась улыбаться сквозь слезы, потому что слабость — это плохо. Они обсуждали, как разместить детей в крепости, потому что собирать по углам их было сложно. Потом надо было придумать, как организовать занятия, чтоб они были заняты делом. Она переживала за Луизу, переживала за князя, а когда узнала, кто ей зла желал, только грустно улыбнулась.
Прошептав, что сама виновата и не надо было спорить с чернушками, она зевнула и уснула.
А ему не спалось. Пришлось признать, что он вел себя как идиот. Поверил в свои вымыслы. Пусть и оставалась возможность, что Мируша обладала темными знаниями, но он от этих мыслей отмахивался, как от назойливых мух. Была бы она ведьмой, то так бы не пострадала. Нашла бы как себя уберечь.
Магия. Весий в нее не верил. Борис верил. Когда они попали в этот мир, он был еще подростком. Отец от них ушел, когда ему было двенадцать лет. Они продолжали с ним общаться. Он брал его с собой на выезды, фестивали. Они ходили в походы. Мать же считала, что отца любовница увела, обратившись к колдунье. Приворожила его. Иначе зачем тому было уходить из семьи? Мама часто бегала по ведуньям, колдуньям, которые обещали разбить привязку. Борис сам не заметил, как стал во всем этом разбираться. Заговоры, молитвы произнесенные в полночь на церковную свечу, склеенные чашки — мама пробовала всена собирала советы от тех, к кому ходила, потом купила книгу с заговорами, выполняла рецепты, которыми делились ворожеи по телевизору. Это было какое-то помешательство, но для Бориса такая жизнь была нормой. Носить на контрольные талисманы, которые особо не помогали, вставать с определенной ноги, чтоб удачный выдался день, и стучать по дереву, чтоб не сбылось чего-то плохое — он все это выполнял, веря, что такие действия помогут… Чему помогут? Принесут удачу? Сделают жизнь проще? Успокоят маму? Или все сразу и вместе. Борис не задумывался над этим. Отец семеялся над увлечением чертовщиной, а Борис лишь пожимал плечами и молча верил. Человеку ведь нужна вера, когда мир вокруг рушится. Когда привычное ломается.
А потом случился переход в этот мир. И как раз в тот момент, когда мама решила поехать вместе с ними, а новая жена отца осталась в городе. Когда стало понятно, что назад дороги нет, а придется жить здесь, то родители сошлись и стали жить вместе, простив прошлые обиды. Чем не колдовство?
Колдунья в представление Бориса была несимпатичная женщина. Почему-то казалось, чем человек страшнее, тем он злее. Разве может красивый человек желать зла другому? Он и так счастлив. А вот обиженный жизнью, тот вполне. Сейчас же Борис столкнулся с неразрешимой задачей. Он понимал, что от Мируши не исходит зла, но разве такое могло быть? В его представление это было невозможно. Хотя и перенестись в другой мир было тоже из разряда невозможного, но это произошло. Теперь оставалось привыкнуть к этой мысли. Борис редко когда признавал свои ошибки. Для него это было сложно. Но если он их признавал, то старался исправить. Тут же он ошибся, теперь оставалось понять, как все наладить.
Мируша же сладко спала, не зная какие мысли крутились в голове у Бориса. Несмотря на тяжелый день, ей понравилось, как он закончился. И пусть мучила простуда, но было так приятно, что человек, который дорог сердцу больше не считает тебя врагом. Ведь за все время они даже не поругались, что ее радовало. Иногда для радости надо было совсем немного.
В комнате лекарки спал Весий, которого поймала в свои лапы лихорадка, а медсестра Лера пыталась его вытащить с того света. Она пришла в крепость вместе с последним потоком беженцев. Из крепости она ушла следом за любимым человеком.
Гриша был другом ее брата, который увлекался реконструкцией. Они состояли в одном клубе. Лера ездила вместе с братом, чтоб была всегда возможность оказать первую помощь. Когда ребята разыгрывали битвы, то так увлекались, что забывали об осторожности. Они вживались в роли, видели врагов и соперников, а потом с этими врагами и соперниками могли после битвы из одного котелка есть. Но когда махали мечами, то могло случиться страшное. Коле всегда не везло в этом плане. Он мог то руку сломать, то ногу. Для него это было обычным делом. Гриша же был осторожнее в этом плане. И все равно погибли оба. Давно погибли. Коля провалился под лед на речке еще в первые года их новой жизни. А Гриша вначале женился. Не на ней. На другой. Для него Лера была сестрой, которой он пытался заменить брата. Но не смог, как и не смог стать тем человеком, который взял бы ее замуж. Лера относилась к этому спокойно, решив, что на все воля судьбы. Но когда встал вопрос остаться в крепости или уйти, она ушла за ним. За человеком, который один из первых решил создать свою деревню, которая была бы независимой. И один из первых погиб во время первого нападения уродов. Они пытались сохранить независимость. До последнего не обращались за помощью в крепость, хотя те и предлагали ее, но слишком тяжелым был уход. Люди уходили с гордо поднятами головами и желанием доказать, что им не нужен князь. А в итоге пришлось вернуться побитыми и без всего.