Вот только, извини, ответа ты не дождешься, свои причины я оставлю при себе.
— По капусте, — я усмехаюсь и дергаю ее за косичку, — чтобы скучно не жилось.
Ян, обиженный, поскольку Красавчик в саморазбившийся аквариум почему-то не поверил, скептически хмыкает.
— Тебе или нам?
— Вам я думаю и так нескучно… — бормочу себе под нос, но монстры слышат и довольно переглядываются.
На секунду, а после Яна капризно топает ногой и объявляет:
— Нам скучно!
— Мы хотим гулять!
— И мороженного.
— Даша…
Я открываю глаза от того, что меня осторожно трясут за плечо, и вижу рядом с собой Кирилла Александровича. Он сидит на подлокотнике дивана и рассматривает меня с беспокойством.
— Добрый… — я зеваю и растерянно моргаю, в гостиной уже полутемно.
Сколько времени?
— Вечер, — Кирилл Александрович подсказывает сам, устало усмехаясь, — почти даже ночь, Дарья Владимировна.
— А, — я сажусь и ежусь.
После сна меня, как всегда, морозит.
И руку из-под головы Яны вынимаю аккуратно: суслики сопят рядом, по обе стороны от меня. Мы, ожидая дядю, смотрели про Кешу, ибо не знать блудного попугая — кощунство, я обязана была просветить монстров.
Вот только мультик закончился, а мы незаметно уснули: день у нас получился насыщенным.
Слишком насыщенный.
— Как зоопарк? — тихо и с откровенной издевкой интересуется Кирилл Александрович.
— Отлично, — сопеть начинают не только суслики, и на него я смотрю с обидой.
Вот обязательно спросить, да?! Что, сложно промолчать?!
Лучше б спросил, как его соседки, я ведь теперь всех, незамужних, знаю!
— Каких животных посмотрели? — этот вопрос звучит не менее ехидно, и даже в полумраке я вижу, как от смеха у него подрагивают губы, а в глазах скачут бесята.
Ясно, зоопарк мне помнить будут долго.
И чего в общем-то ухмыляться насмешливо, а?
Ну подумаешь, я слегка перепутала. Север-юг, запад-восток, один район, другой… бывает. Эх… а началось все так хорошо: не разнесли автобус, доехали до центра и… два квартала я предложила прогуляться…
Гуляли мы полдня, потому что после пятого километра и высоток, коих в центре нет, пришлось признаться, что мы ушли не туда.
Кирилл Александрович, которому тут же позвонили и разнылись, ябедничая, суслики, долго ржал. Сначала поинтересовался, как я себя чувствую и не болит ли голова, затем поорал, что не фиг по жаре шататься, а вот потом уже ржал.
Долго.
И с удовольствием.
И нет у меня никакого топографического кретинизма, просто я в зоопарке давно не была, забыла. Лавров не поверил, суслики тоже, а я обиделась.
Поэтому еще два часа суслики топали пешком, демонстрируя, что подыхают от жары, солнца и моей бесчувственности, которая отказалась покупать бедным детям мороженное и ледяную воду.
— Монстры объявили, что завтра мы снова идем в зоопарк, — я страдальчески морщусь и жалуюсь.
Все ж не зря я с детства его не люблю, интуиция всегда говорила, что ничего хорошего там быть не может.
— Они слона давно хотят посмотреть, — шепотом и с улыбкой просвещает Кирилл Александрович. — У Софьи Павловны аллергия, она категорически отказалась их туда вести, а нам все некогда.
— И мишку… — сонно бормочет Ян, — Даша обещала нам мишку.
Он переворачивается и, обнимая Яну, снова сопит.
Говорить при них мы больше не рискуем, и я принимаю протянутую руку, осторожно поднимаясь с дивана.
Не возражаю, когда, не выпуская моей руки, Кирилл Александрович тянет меня на кухню. И сажусь на уже привычное место, мое.
— Я кофе выпью и отвезу тебя, — Кирилл Александрович столь же привычно приваливается к кухонному столу и за его спиной умиротворяюще гудит кофемашина.
— Не надо, — я качаю головой и телефон без единого пропущенного откладываю в сторону.
Па приехал в обед, и я торжественно объявила, что сегодня остаюсь у Лины, а родители остаются без детей, поэтому от них звонков я и не жду.
А вот Лёнька…
Мой прекрасный принц до сих пор обижен.
И, пожалуй, впервые я не тороплюсь первой идти на мировую, звонить, оправдываться, объяснять.
Не хочу.
Я устала.
У меня были причины явиться в непозволительном виде на серьезное мероприятие, были причины уйти оскорбительно рано, и я не просто так долбила дверями его драгоценного спорткара и убегала, даже не попрощавшись.
— Дарья Владимировна, знаешь, ты когда молчишь и не споришь, бесишь гораздо меньше, — сердито ворчит Кирилл Александрович, вырывая из размышлений, и трет руками лицо.
— Я не спорю, но вам за руль нельзя.
— Штерн… — он угрожающе щурится.
— Нет, — я мотаю головой, — я вызову такси.
Иногда, я взрослая и убеждать в своей правоте умею. Или просто некоторые слишком устали для возражений и прислушались к голосу разума.
Такси вызывает Лавров и оплачивает он же.
И, выйдя на балкон в квартире Лины, я первый раз перед сном звоню не Лёньки.
Глава 8
Суслики, забравшись на выступ и впившись пальцами в прутья заграждения, с запредельным восторгом на рожицах зависают у белых медведей.
Уже минут десять зависают.
Следят за мишками с фанатичностью отъявленных маньяков. И про слона, о ком хором и наперебой жужжали мне всю дорогу позабыли.
Надеюсь.
К слону в противоположную часть зоопарка пробираться через толпу мам, пап, бабушек и прочих родственников с ненаглядными чадами я не хочу.
Да и клетки под открытым небом меня устраивают гораздо больше закрытых помещений. Второй раз мой нос похода к слону не выдержит, так что пусть лучше монстры глазеют на Айну с Умкой.
— Да-ша! Да-ша! Смотри! — Яна оглядывается и нетерпеливо дергает меня за край расстёгнутой рубашки. — Их кормят!
Возбужденно-радостного блеска в ее глазах слишком много, и я, перестав с тоской поглядывать на ларек с водой и мороженным, послушно смотрю на медведей.
Их не просто кормят, у них сегодня десерт и развлечение для публики. В бассейны опускают большие кубы льда с вмороженной рыбой.
Девиз дня: добудь, расковыряй и сожри.
Айна за добычей ныряет тут же, поднимая фонтан брызг, а Умка, лениво и презрительно, для начала поднимает голову. Он спал, скрывшись в тени от палящего солнца, и за едой не спешит. И в воду, пусть и обожает купаться, лезьте не торопится.
Умка комичен, артистичен, и для медведя у него слишком выразительная мимика. К водоему он подходит неспешно и добычу пытается подгрести лапой, время от времени с показной брезгливостью отряхивая когти от воды.
Суслики пищат от восторга, скачут, пытаясь разглядеть всё-всё, и на меня оглядываются, проверяя, смотрю ли я.
Смотрю.
Белых медведей при нелюбви к зоопарку люблю даже я. Они, правда, классные и, пожалуй, единственные, кто не выглядит несчастным в неволе.
У Умки с добычей ничего не выходит, противный лед отказывается ловиться, и белый медведь, глубоко вздохнув и поглядев на Айну, что довольно уже поедает рыбу, прыгает в воду.
И мерзко-довольное, резко-внезапное: «Бу!!!» раздается за моей спиной вовремя, очень вовремя для того, чтобы мой вскрик потонул в детских восторженных воплях.
— Черт! — я оборачиваюсь и врезаю аккурат в бок. — Ты идиот?! Нет, Вано, ты совсем идиот?!
Иван Максимович довольно лыбится и авиаторы свои драгоценные на золотисто-рыжий чуб сдвигает.
— Женщина, не ори, — Вано ухмыляется и, не слушая моего протеста, заграбастывает в медвежьи объятья, — и ты что, не рада видеть меня?! Меня не рада видеть?!
— Нет! — я рявкаю и наконец вырываюсь. — Ты чего здесь забыл?
— Так мы гуляли, — Ваня пожимает плечами и улыбается, — гуляли значится, и вдруг смотрим ты. И не одна. Познакомишь?
Улыбка у него слишком искренняя, радостная, и в глазах, светло-серых, кристально чистых с чистотой перебой.
Нет.
Я их прибью.
Вот сейчас подтвержу свои худшие догадки, выглянув из-за Вано, который мало того, что под два метра роста вымахал, так еще и в ширину косая сажень, и прибью.
Они ведь почти все здесь…
— Случайно гуляли в зоопарке? — я снова скрываюсь за спиной Вано и, задрав голову, уточняю с издевкой.
— Ага, — его улыбка становится во все тридцать два зуба. — Решили зверушек посмотреть, давно не видели.
— Молодцы, — я одобрительно цокаю языком и собираюсь послать… зверушек дальше смотреть, но требовательный голос Яна заставляет осечься.
— Это кто?
И, опустив голову, я вижу, что оба суслика стоят рядом и, подняв головы, с любопытством разглядывают нас. Или, что точнее, Вано.
- Это… — я перевожу взгляд с монстров на Вано.
— Друг, — он подсказывает сам и, неожиданно присев, протягивает руку Яну. — Ваня, для друзей Вано.
Ян удивлен и польщен, его губы разъезжаются в улыбке, но он закусывает щеку изнутри и важно кивает, протягивает руку в ответ и еще более важно и солидно произносит:
— Ян.
Его ладошка тонет в лапище Вано, и от смеха уже с трудом удерживаюсь я, особенно, когда Вано незаметно мне подмигивает, а потом он переключает внимание на Яну и врубает на максимум свое очарование.
Яна покорена и на нашего недо-Казанова смотрит почти влюблено.
И, когда в незаметно и стремительно завязавшемся разговоре с сусликами, Вано упоминает, что пришел с друзьями, то мне приходится сдаться под тремя парами глаз а-ля кот в Шреке и согласиться пойти к друзьям.
Помимо Вано, их восемь.
Ромыч со своей Милой.
Лина, которая сразу открещивается от того, что сдала меня, и вообще идея зоопарка была Ромыча.
Кто бы сомневался.
Нина. Она успела подстричься под каре и выкраситься в розовый. В сочетание с ярко-черной подводкой прозрачно-голубых глаз сморится дико, но Нина — это Нина. Мы привыкли.
Женя, которая по паспорту Женевьева. Она у нас самая умная и серьезная. И ответственная. В общем, человек благодаря которому у всей группы всегда стопроцентная посещаемость. Почему-то кроме нее на лекции по культурологии и гигиене никто не ходил.
Дина и Дина. Наши Ди-Ди, которые умудряются говорить синхронно, обижаются друг на друга за это и вечно спорят по любому поводу. При этом Ди, которая Альбертовна, высокая и худая до анорексии блондинка, а Ди Филипповна, маленькая и пухлая брюнетка.
Эль. Эльвин. Головная боль старосты, то бишь Лины, знаменитая личность в деканате, узнаваемая персона во всех тусовках, мой собрат по разуму и мой одногруппник еще и по детскому саду, куда нас зачислил Лавров. Да-да, все косяки у нас с Элем напополам.
И они — это почти все наша группа и это те самые друзья, с которыми случайно прогуливался в зоопарке Вано.
Суслики от них в восторге.
А я… я смиряюсь с неизбежным.
От кого и что я хотела скрыть?
Анекдот, что женщины умеют хранить секреты… группами человек по десять-двадцать, в нашем случае не анекдот. У нас правда все секреты только так и хранятся, пусть наш бабский коллектив и разбавлен тремя парнями.
Да и… с ними по зоопарку бродить гораздо интереснее.
И веселей.
У сусликов счастье окончательно переваливает через край и его можно смело отчерпывать поварешкой, ибо их катают на плечах Вано и Ромыч и им согласились купить сладкую вату, и мороженное, и фиговину-вертушку, и шарики… и Кирилла Александрович меня определенно убьет.
Его семь пропущенных я вижу, когда отказываюсь от еще одного заезда. Автодром и другие аттракционы на краю зоопарка оказались интересней птиц.
— Ян, возьми Эля, он у нас гонщик, — я с хохотом принимаю протянутую руку Эля и выбираюсь из машинки.
— Эй, Эль, спорим я вас сделаю?! — через всю площадку орет Вано.
Точнее «Лёва».
Помните серию «Ну погоди», где также на машинках катались и в одной сидел лев? Ну вот, наш Вано примерно тоже самое, без смеха на него смотреть невозможно.
— Мужик, — Эль хулигански улыбается Яну и за его спиной, убедившись, что дети не видят, быстро показывает средний палец Вано, — да нам тут вызов кидают. Принимаем?
Он подставляет Яну кулак, и суслик гордо кивает и по кулаку своим ударяет.
— Мы лучше! — с уверенностью объявляет он.
Я тихо фыркаю и с площадки ухожу. Смотрю, как Яна с Милой поднимаются на колесе-обозрение, что только из четырех кабинок состоит, и достаю из сумки телефон.
Семь пропущенных.
И, оказывается, уже четыре часа дня.
Даже от мамы пропущенные не так страшно выглядят, как от Кирилла Александровича. И я ныряю между клетками, ухожу в самый конец к тиграм и пока слушаю гудки, рассматриваю бенгальского белого.
Тигр — Раджахана — обстоятельно зевает, и мне хочется положить голову ему в пасть и подождать пока он щёлкнет зубами.
Что?!
Это будет куда безболезненней, чем разговор с Лавровым.
Кирилл Александрович отвечает, когда я уже собираюсь трусливо отключиться и отделаться сообщением.
— Да? — он спрашивает подозрительно спокойно.
Негромко, но отчетливо, словно за спиной стоит.
И хочется даже оглянуться, но я забираюсь, как суслики, на выступ и прижимаюсь лбом к прутьям и, с завистью глядя на сонного и беззаботного Раджахана, тоскливо отвечаю:
— Здравствуйте, это Даша.
Кирилл Александрович молчит, давая, видимо, проникнуться уровнем глупости. Ну да, я так-то у него в контактах забита как Штерн, сама видела, и представляться было лишним.
С его точки зрения.
С моей точки — для отсрочки смертной казни все средства хороши. Я могу еще про погоду спросить. В тени сегодня, например, двадцать семь.
И…
— Вы нас очень потеряли, да? — вопрос звучит храбро, отважно.
Ладно, жалко он звучит, и голос у меня дрожит, а сердце шумно ухает.
— Даже не знаю, Ште-е-ерн, — задумчиво тянет Кирилл Александрович, — вы в зоопарк уехали в девять утра. Сейчас сколько, Дарья Владимировна?
— Четыре.
Я отвечаю на выдохе, а в ответ снова тишина.
А он молчит, потому что матом крыть воспитание не позволяет, а культурных слов для меня нет, или потому что нож, дабы прирезать, выбирать удобней в тишине?
Их ведь много.
Ампутационный — большой, средний и малый, — мозговой Вирхова, резекционный Бергмана, резекционный Лисфранка, нож Эсмарха…
Тьфу, черт.
Здравствуй, топочка[1].
Лучше бы ты на паре так вспоминалась, как сейчас.
— Кирилл Александрович…
— Что, Дарья Владимировна? — он устало и тяжело вздыхает.
— А мы медведей смотрели, — говорю с полным осознанием, что заисикиваюсь, но жить хочется, — белых, и крокодилов, и бегемота, а еще обезьян и…
— А писца видели? — интересуется заботливо.
— Это намек, да? — я в свою очередь интересуюсь осторожно.
— Ну что ты, Дарья Владимировна, какие намеки в наших с тобой отношениях? — ласково вопрошает он…
И вопрос его звучит как-то странно близко.
Так близко, что я оборачиваюсь и утыкаюсь взглядом в солнцезащитные очки на темной макушке. Ниже лоб и брови черные нахмурены.
Глаза.
Опять почти черные.
— З-здрасьте… — я улыбаюсь.
И неловко оступаюсь.
— Штерн, объясни, почему от тебя вечно одни проблемы? — Кирилл Александрович злится и морщится.
Я же молчу и ледяную бутылку воды, обмотанную платком, ему протягиваю. Мы сидим на краю фонтана.
— Извините.
Падая, я заехала Лаврову рукой по глазу. В руке был телефон.
— У меня завтра врачебная комиссия, — бубнит он, прикладывая бутылку.
— Хотите тоналку одолжу? — бодро предлагаю я. — Или еще можно…
«Еще» предложить не успеваю, на меня выразительно смотрят, и я замолкаю.
Во избежание.
Купания в фонтане, например.
— Вы хотя бы ели сегодня? — отнимая бутылку, спрашивает наконец Кирилл Александрович.
— Угу, — я активно киваю китайским болванчиком, в тишине, какой-то нашей с ним, поскольку внешний мир шумит все также, мне сидеть надоело, — мы два раза в кафешки заходили. Один раз в пиццу, а второй в нормальную. Суслики даже суп съели!
Водой, кою некоторые решили столь невовремя испить, Кирилл Александрович давится и на меня ошарашенно смотрит.