Джемма ахнула, и Тернер опустил книгу.
— Саламандра! — воскликнула она. — У Дэвина был ее скелет!
В глазах Тернера появился энергичный блеск.
— Значит, сможем снова запустить цепь сторожевых башен! — улыбнулся он.
А Джемма вдруг поняла еще одну вещь: жуткую, пугавшую ее чуть ли не до колик, но в то же время дававшую надежду на спасение.
— Два яблока способны развеять любую тьму, — прошептала она и взяла Тернера за руку. — Два целых яблока, которые появляются у вторых половин. Бен, мы должны пожениться.
ГЛАВА 24
У Тернера был знакомый священник в храме на окраине столицы, который мог обвенчать их, не задавая лишних вопросов. Но когда извозчик, поминутно осеняя лицо знаком круга и бормоча молитвы, довез их сквозь серую метель к крошечному храму, Джемма подумала, что в ближайшее время тут будет не до свадеб.
Храм был полон народа. На окраине столицы жили прачки и швеи, заводские рабочие и мелкие торговцы, сапожники и фонарщики, столяры и ткачихи — сейчас все они толпились под церковными сводами, пытаясь найти защиту у бога, и маленькие свечи в их руках казались россыпью созвездий, но не тех диких и страшных, которые плыли рядом с Вороньим королем, а теплых и ласковых.
— Примите святые дары и ничего не бойтесь! — Пробившись сквозь толпу за Тернером, Джемма увидела священника, который поднял над прихожанами золотую чашу с вином.
Кто-то из женщин заплакал. Святые смотрели с фресок с пониманием и сочувствием.
Тернер умудрился где-то достать свечу, протянул Джемме, и, когда их пальцы соприкоснулись, ей снова сделалось не по себе. Ведь их брак никогда не будет настоящим, потому что Джемма любит Дэвина и не хочет верить в то, что он умер. Они женятся лишь потому, что Вороньего короля нужно остановить.
— Подождем, — негромко сказал Тернер. — Скоро все разойдутся.
Им пришлось ждать полтора часа. Священник, отец Игерт, говорил с прихожанами — успокаивал, разгонял их страхи, находил для каждого доброе слово. Наконец люди разошлись, и в открытые двери Джемма увидела, что снег перестал. Летний вечер был темным — луна, которая вышла над городом, казалась какой-то больной, словно кто-то отравил ее.
— Пожениться? — удивился отец Игерт, когда Тернер рассказал, зачем они с Джеммой пришли в храм. — Надо же, не ожидал от тебя, честно говоря.
— Она — моя вторая половина, — сказал Тернер, и Джемма кивнула.
Отец Игерт понимающе качнул головой.
— Это меняет дело.
Джемма боялась, он скажет, что они не похожи на счастливых влюбленных, но отец Игерт лишь ободряюще улыбнулся и скрылся за неприметной дверью.
Тернер вздохнул и вытер ладони о штаны. Надо же, он волнуется! Впрочем, у Джеммы сейчас тоже все дрожало в душе так, словно вся она превратилась в туго натянутую струну, по которой мягко гуляли невидимые пальцы.
«Я не предаю Дэвина, — вздохнула Джемма и вдруг подумала: — Что, если он действительно умер?»
Вороний король принял его облик, но сам Дэвин уже далеко-далеко — не догнать, не дозваться.
— Это не по-настоящему, — прошептала Джемма. — Я люблю Дэвина.
Тернер усмехнулся.
— Я это уже запомнил, не сомневайся. — Он снова вздохнул и добавил: — Не волнуйся, я не собираюсь на тебя посягать. С меня довольно и прощения всех грехов.
Джемма улыбнулась и сжала его руку.
Она почти не запомнила, как прошла свадебная церемония, хотя раньше мечтала о том, как однажды войдет в храм со своей второй половиной и не забудет ничего из того, что там случится. Но память сохранила лишь густую тишину, золотой блеск окладов икон, теплое сияние свечей и надежду на то, что они смогут победить Вороньего короля.
«Дэвин жив», — с горьким трепетом души подумала Джемма, когда все закончилось, и священник объявил их с Тернером мужем и женой.
Она могла думать только о Дэвине. Если бы достучаться до него! Дотронуться хоть на минуту, сказать хоть слово! Если бы он мог ее услышать!
Она опомнилась только тогда, когда двери храма мягко закрылись за отцом Игертом. В церкви царила торжественная тишина, и казалось, что мир наконец-то сделался настоящим. В нем нет ни отравленной луны, ни серого снега, ни слишком темного для лета вечера, ни ужаса, который окутал север.
Тернер выглядел озадаченным. Они стояли в центре храма, взяв друг друга за руки, и Джемма вдруг подумала: «А что, если прямо сейчас я полюблю его без памяти? И забуду Дэвина?»
— Ты что-нибудь чувствуешь? — негромко спросил Тернер. — Что-то необычное?
Джемма прислушалась к себе. Сердце колотилось, к щекам прилил жар, но она понимала, что это лишь от волнения. Как не волноваться, когда обретаешь свою вторую половину?
— Не знаю, — сказала она. — А ты?
Тернер пожал плечами.
— Да вроде бы ничего… — Он осекся, выпустил руку Джеммы и растерянно дотронулся до груди.
В ту же минуту Джемму пронзило болью, острой и жгучей. Половина ее яблока, скрытая за возмущениями магических полей, пришла в движение. Джемме казалось, что она видит ее — не прозрачно хрустальную, а живую, пульсирующую огнем и кровью, дышащую, летящую к своей второй половине. Скоро они соединятся, и одно большое яблоко разделится на два целых. Два яблока, способных сдержать любую тьму.
Боль была такой, что сознание помрачилось. В бок ударили мраморные плиты пола — Тернер пытался было поддержать Джемму, но со стоном распластался рядом с ней. Его лицо побледнело, глаза закатились под веки.
Джемму охватило холодом. Судорожным движением, почти не осознавая, что делает, она нашарила руку Тернера на полу, сжала ее. В эту минуту снова дрогнула земля, и Джемма с ужасом подумала, что Вороний король мог почувствовать, как их яблоки пришли в движение. Что он будет делать, когда узнает об этом?
Церковь залило нестерпимо ярким сиянием, и Джемма почувствовала, как из нее что-то вырвалось — с болью, с кровью, с огнем. Грудь сдавило, и Джемма испугалась, что никогда не сможет дышать. Потом испуг прошел, и она обрадовалась: когда умрет, то встретится с Дэвином, и тогда все будет хорошо.
Но она не умерла. За болью и пламенем, наполнявшим грудь, пришло счастье — теплое, летнее, такое, которое поднимает от земли, уверяя, что ты можешь летать. Кажется, Джемма рассмеялась. Над ней светило июльское солнце, и шел теплый сильный дождь, и поднималась радуга. Мир наконец-то сделался совершенным, настоящим, и в нем больше не было никакого зла.
Радуга! Душа Джеммы танцевала и пела, она купалась в этом счастье и верила, что никогда не будет ничего другого — только счастье и детский, беспримесный восторг. Радуга! Радуга!
Должно быть, это и было полным очищением. Никогда еще Джемма не чувствовала себя настолько свободной и легкой. Все, что причиняло ей боль, ушло навсегда. Теперь она знала, что сможет выстоять и победить. Лишь бы Дэвин выжил и дождался ее.
Потом свет медленно угас. По церкви прошел ветер, задувая огоньки свеч, и как-то сразу вспомнилось, что за этими стенами город укутан серым снегом и над домами плывет мертвая луна. Джемма села, дотронулась до груди, и пальцы кольнуло: теперь яблоко ее души было целым. Она чувствовала, как оно медленно кружится, остывая и обретая спокойную прозрачность.
— Надо же, — едва слышно произнес Тернер. — Никогда не думал, что это будет вот так.
Некоторое время они молча сидели на полу, а потом Джемма сказала:
— Прости меня, Бен. Прости, пожалуйста.
Тернер махнул рукой.
— Перестань, — ответил он. — Все в порядке, Джемма.
На мгновение Джемме сделалось непередаваемо стыдно. Она была в храме со своей второй половиной, человеком, который чем дальше, тем сильнее казался ей хорошим, и понимала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет полюбить его.
— Правда?
— Правда, — кивнул Тернер. — Мы с тобой должны сделать очень важное дело. Только это имеет значение. А любишь ты меня или нет, станешь ли моей женой на самом деле… это не важно.
Джемма чувствовала, что он, мягко говоря, лукавит. Эти дни изменили Тернера — он сам удивлялся этим изменениям, даже сопротивлялся им, но понимал, что уже никогда не станет прежним, как бы ему ни хотелось. И еще Джемма ощущала, как на него надвигается беда. И они не смогут ее избежать.
— Я боюсь за тебя, — призналась она. Тернер дотронулся до ее руки — деликатным, чуть ли не чопорным жестом. — Мне кажется, с тобой случится что-то плохое.
Он понимающе кивнул, и стыд снова обжег Джемму.
— Вороньему королю нужен багряный всадник, — ответил Тернер, — а я так эффектно появился в Хавтавааре, что теперь без меня не обойтись. Надеюсь, не наберу новых грехов до нашей с ним встречи.
Тернер старался говорить беспечно, но за этой беспечностью Джемма улавливала и боль, и страх. Что за человек был ее второй половиной? Что она знала о нем? Ничего кроме того, что он, кажется, готов был умереть, чтобы заковать зло в цепи.
— Мы все выживем, — твердо сказала Джемма. — Все должно быть хорошо.
— Иначе я и не согласен, — весело откликнулся Тернер и, поднявшись с пола, протянул Джемме руку. — Идем!
Когда они вышли из собора, то луна висела низко-низко, цеплялась за дома, и Джемме почудилось, что из густых теней, пересекающих улицы, доносится хриплый больной шепот. Все окна в домах были озарены — люди не спали: разговаривали, надеялись, молились. На стене закрытого газетного киоска был вывешен огромный плакат; Джемма и Тернер подошли поближе и прочли:
«Колоссальный прорыв некротического поля на севере! Полностью потеряна связь с регионами Элонгар, Аттвельд, Малые и Большие Пустоши. Личным указом короля на север отправлены лучшие маги, которые смогут запечатать прорыв. Беженцам и пострадавшим будет оказана вся необходимая помощь. Ради вашей безопасности не покидайте дома без крайней необходимости».
— Да уж, весело, — ухмыльнулся Тернер, а Джемма испуганно спросила:
— Как же мы вернемся в Хавтаваару?
Она представила непроницаемую тьму на севере, дороги, запруженные беженцами, невыносимый запах гари — и Дэвина, который был в центре тьмы. Наверняка все, кто знает о том, что Принца-ворону сослали на север, сейчас обвиняют в прорыве именно его, темного мага, которого хлебом не корми, дай только подгадить добрым людям. И посланники его величества отправились в Хавтаваару не просто закрыть прорыв некротического поля, а убить Дэвина. Джемма была твердо уверена в этом.
— Да, поезда туда точно больше не ходят, — кивнул Тернер, — если вообще когда-нибудь пойдут. Ну ничего, на этот случай есть артефакторика. Артефакт перебросит нас в Хавтаваару за минуту.
— У тебя есть такой? — удивилась и обрадовалась Джемма.
Тернер отрицательно мотнул головой.
— Нет. Но я знаю, где его купить.
Дэвин понял, что Джемма соединилась со своей второй половиной, когда его собственное яблоко дрогнуло и шевельнулось: казалось, по нему пробежала сеть трещин, и хрустальная чистота замутилась красным, словно яблоку было больно и оно хотело расколоться, чтобы спастись от боли. На мгновение Дэвин почувствовал жар в груди и услышал:
— Да, я этого не ожидал.
Он не думал, что сможет открыть глаза, и все-таки смог. Северное сияние потухло — теперь над Дэвином нависало бархатно-черное небо. Он прищурился и увидел, как из тьмы проступают звезды: далекие, страшные, какие-то неправильные. На глазах выступили слезы, но потом Дэвин смог различить, как звезды сплетаются в огромное созвездие, которое занимает собой все небо. Откуда-то пришло его название: Древо Болотного Господа.
Вороний король сидел рядом. Дэвин смотрел на собственное тело и с непреходящим ужасом и тоскливым разочарованием понимал, что ничего не может исправить. Постепенно Вороний король расширит свои владения, поглотит мир, а он, Дэвин, так и будет лежать ледяной статуей на берегу океана.
— Что может быть непостояннее женского сердца? — усмехнулся Вороний король. — Впрочем, для вас это важно. Найти вторую половину, соединиться с ней и никогда не расставаться.
— Правильно сделала. — Дэвин не сразу понял, что это его заледеневшие губы шевельнулись, выпуская слова. Воздух наполнился мелодичным звоном — тем, который можно услышать морозной зимней ночью. — Надеюсь, они уедут как можно дальше.
Ему было одновременно очень горько и очень хорошо. Джемма обрела то, чего он никогда не смог бы ей дать при всем желании, но Джемма была жива, и Вороний король никогда ее не получит. Этому нельзя было не радоваться.
Вороний король усмехнулся, словно понял чувства Дэвина.
— Меня это, конечно, огорчает, — сказал он. — Но не останавливает. Я всегда получаю свое, хочешь ты этого или нет.
— Джемма не твоя. — Говорить было все легче и легче, и Дэвин подумал, что если так пойдет и дальше, то он сможет подняться. — И никогда твоей не будет.
Вороний король рассмеялся так, словно Дэвин сказал особенно удачную шутку.
— Она была моей еще до того, как появилась на свет, — ответил он. — Ее отец отдал мне первенца за то, что я свел его со второй половиной.
Дэвину захотелось рассмеяться. Вот, значит, почему Эдвин Эвилет возил Джемму на север… Чтобы привыкла к тому, что ее ждет в будущем. Неудивительно, что для него все закончилось плохо. Дэвин знал, что чудовища зачастую требуют именно детей в награду за то, что исполняют желания. Но то, что существуют люди, способные собственных детей отдавать, — это уже было страшно и недопустимо.
«А чудовищем всю жизнь называли именно меня», — подумал Дэвин и ничего не ответил. Вот такие добропорядочные господа, как Эдвин Эвилет, осеняли лица знаком круга, стоило Дэвину появиться, но их мысли и дела были беспросветно черны.
Вороний король посидел рядом с ним еще немного, а потом поднялся, и Дэвин почувствовал, что стало легче дышать. Монстр с его лицом ушел.
Некоторое время Дэвин лежал неподвижно, вслушиваясь в движения яблока в груди. От хрустального плода веяло теплом: там, за этой тьмой, снегом, стужей, было лето, свет и жизнь. Там была Джемма — и надежда на то, что однажды они все-таки увидятся. Дэвин, конечно, не приблизится к ней, просто убедится издали, что с нею все хорошо, и этого будет достаточно.
Он и сам не понял, как поднялся: просто вдруг обнаружил, что не лежит на берегу ледяной глыбой, а стоит на ногах — пусть покачиваясь, но все же стоит. Несколько минут Дэвин пытался выровнять дыхание и усмирить нервно стучащее сердце. Небесную черноту разрезало первое летящее копье северного сияния, и вскоре по небу разлилось зеленое и голубое зарево. Дэвин смотрел на него: вот дивная птица развернула крылья с розовыми краешками, вот огромное войско развернуло знамена, а вот воздвиглись сторожевые башни, которые защищали север от порождений мрака.
Потом Дэвин понял, что идет по берегу. В перьях зеленой птицы вспыхнуло золото, и, развернув крылья, она величаво поплыла вперед, словно указывала дорогу. Дэвин побрел за ней, и холод, который сковал его тело, постепенно отступал: он чувствовал, как от хрустального яблока разбегаются волны тепла.