— Да! — поддержал ее Вениамин. — Действительно, мы столько говорим, столько готовимся непонятно к чему. А на самом деле, готовимся ли мы? Целые дни мы проводим в болтовне и взаимных упреках. Знаете, я не говорил вам, но у меня такое ощущение, что нас сюда собрали совсем не для того, чтобы мы сохраняли искусство и готовились вернуть магию. Нас просто убрали из мира, из Края, почему-то нас не убили, может быть, это невозможно или опасно, поэтому нас собрали тут, чтобы мы не мешали кому-то творить свои дела в мире без нас…
— И не удивительно, кстати, что Богдан пытался нас отравить, — подхватил Борис. — Мы столько времени проводим вместе, в этом доме. Иногда мне кажется, что каждый из вас что-то задумал против меня. Иногда краем глаза я вижу, как кто-то крадется к моей постели…
— Да не отравлял я никого! — возмутился Богдан. — Да ну вас! Даже говорить не хочу об этом. А вот насчет того, что мы тут просто штаны просиживаем, это точно. Тут Матильда права.
— Конечно, я права! — воскликнула девушка. — Надо уходить отсюда!
— Ты права, Матильда, — после некоторого молчания сказал Миролюб. — Ты права так, как бывает правым только одно Солнце на Земле, которое появляется утром на небосклоне, а вечером уходит от Земли. Мы ничего не сделаем. Кроме разговоров. Точнее даже: вы ничего не сделаете. Все вы останетесь здесь и не сделаете ни шагу отсюда. Больше того, именно здесь вы и подохнете, глупые маги. Здесь подохнете, скабрезные твари, которые только и могут, что с утра до ночи собачиться между собой. Посмотрите на себя. Давно ли вы делали что-то стоящее, да ну хоть что-то вообще? А? Ты, Матильда, не забыла, что ты стихия? А ты, Богдан, курей умеешь создавать, хороша наука. А ты, Ярушка? Ты-то вообще что такое, а? Ну-ка, Веня, наморщи лобик, да сделай что-нибудь. Что? Что ты сказал, Венечка? Ах, это ты просто пёрнул от натуги. Ну что же. Хороши маги, нечего сказать. Все — в дом. Я ваш убийца! Теперь я знаю вас всех и всех вас убью.
Все бывшие при этом замерли от удивления, глядя как заходится смехом их добрый и такой всегда смешной и веселый товарищ.
Первой пришла в себя Матильда:
— А вот и не забыла! Все помню! — крикнула она, поднимая бурю.
Верхушки сосен заволновались, ветер кидался сотнями иголок в Миролюба, но ни одна из них не могла ему навредить. Буря начала вырывать из земли сначала молоденькие деревца, а потом и вековые, однако не смогла поднять с места того, против которого начала бушевать.
Матильда упала без сил.
— Глупые мои, важные мои, каждый сам за себя из вас, — почти по-отечески ласково проговорил Миролюб. — Так вы каждый собой гордитесь, так вы себя цените. А надо вам было научиться сообща, вместе действовать. А вы, глупенькие, каждый друг перед другом хвосты павлиньи распускали. Все теперь.
— Но как?.. — удивленно протянул Богдан.
— Все в дом! — крикнул Миролюб вместо ответа.
Глава 3
Королева явно нервничала. Она быстро ходила по комнате от одной стены к другой, мычала и мотала головой, выражая недовольство кем-то или чем-то невидимым. Второй день она так и не притрагивалась к еде. Бледная, с горящими глазами она, казалось, бредит. Иногда она яростно что-то шептала, а временами забиралась с головой под одеяло и не высовывалась оттуда несколько часов.
— Кто он? — бормотала королева прохаживаясь по коридорам дворцам.
— Кто этот человек? — задавала она вопрос отражениям зеркалах.
— Да кто же это? — искала она за тяжелыми портьерами в залах.
— Кто бы это мог быть? — спросила королева проходившего мимо кареглазого юношу.
— Кто он, сударыня? — удивился молодой человек.
— Ах, да-да, что же, вы куда-то шли? — спросила королева, словно очнувшись от забытья.
— Моя королева, — ответил ей он. — Позвольте усладить вас музыкой, она как никто врачует душевные раны и сокращает ожидания. Она одна — помощница и в заботах, и в праздные минуты.
Юноша настолько был хорош собой, его темные карие с искорками глаза захватывали внимание и поглощали смотрящего в них. Королева, как и любая женщина каких угодно кровей, не удержалась и поддалась обаянию прекрасного флейтиста.
Словно завороженная, она двигалась с ним по коридорам к своему кабинету, не отводя своих глаз от его лица.
Флейтист, напротив, как и положено низшим чинам, не смел поднять головы на королеву. И чем больше он отводил свой взгляд, тем настойчивее королева стремилась стать ближе к нему.
Когда дверь кабинета закрылась за ними, и они остались одни, флейтист повторил свой вопрос:
— Моя королева, о ком же вы спрашивали, когда я встретил вас?
Евтельмина знала, что никому на свете не может поверить своих тайн. Никому на свете. Но эти глаза были настолько чарующе красивы, дурманяще близки, им нельзя было не доверять. И королева, забыв обо всех осторожностях, поведала юному музыканту все свои планы, все печали и надежды.
Королева болтала без умолку, как самая обычная торговка на рынке, говорила обо всем, постоянно сама себя одергивая и не могла остановиться.
«Вот, что значит женская натура! — рассуждала она сама с собой, пока язык молотил чечетку, выдавая этим ясным карим глазам все секреты. — Что ж это делается? Всю жизнь! Всю свою жизнь я презирала этих моих болтливых фрейлин, сплетничающих на каждом повороте обо всем, что происходит. А вот, оказывается, я и сама такая же, как они. Вот, что значит быть женщиной».
Мысленно Евтельмина уговаривала себя перестать, а язык, отпущенный на волю, не унимался, а карие глаз так одобрительно смотрели, и королеве ничего не оставалось, кроме, как попотчевать гостя особенным чаем.
Обливаясь слезами, ругая себя на чем свет стоит, она подала ароматное зелье с мелким порошком, пахнувшее миндалем в самые поры его цветения, в резных перламутровых маленьких чашечках.
— Почему вы плачете, моя королева? — изумился флейтист.
— Нет, это не объяснить, это так, это просто, впрочем, не важно…
— Мне кажется я знаю, кто он! — сказал флейтист, поднося чашечку ко рту и нежно фукая на поверхность горячего напитка, чтобы остудить его.
— Кто? О ком вы говорите?
— Я говорю, что, кажется, знаю, кого вы ищете, кого имела ввиду деревенская девушка, — и юноша прищурил глаза, защищаясь от горячего пара, приготовляясь сделать глоток. — Дело в том, что я был воспитанником вашей няньки, Рогнеды. Долгое время, в тайне от вас, она держала при себе, как это сейчас принято называть, талантливую молодежь. Я был одним из них. И представляю себе, по крайней мере, двух юношей, что были со мной и полагаю, что именно о них шла речь в записке…
Евтельмина со скоростью скаковой лошади, жестом широким как западные горы с размаху врезала по маленькой чашечке, задев прекрасное лицо флейтиста:
— Не смейте пить!
— Истеричка, — прошептал флейтист и бросился бежать.
Королева ринулась за ним. Юноша, конечно, был гораздо быстрее и дворец знал гораздо лучше, все переходы и тайные лазы были ему известны. А королева путалась в подъюбниках, застревала в рюшах, задыхалась в высоких воротниках, поэтому она прибегнула к женской хитрости:
— Держи вора! — закричала она.
И через несколько мгновений раздался тяжелый удар и какой-то несуразный хлопок. Бывший за поворотом лакей остановил флейтиста.
Королева велела внести юношу в ее покои и позвать к нему врача. Через некоторое время после траты нескольких щепотей нюхательной соли, ледяных компрессов музыкант пришел в себя.
Евтельмина облегченно выдохнула и велела выгнать всех из комнаты.
— Наконец-то, наконец, дорогой ты мой! Зачем ты побежал? Зачем? Ты понимаешь, что ты мог вообще не выжить?
Флейтист растерянно улыбался.
— Кто вы? — спросил он, хлопая большими карими глазами.
* * *
Иннокентий ругал себя на чем свет стоит, как он мог забыть такую ценную вещь.
— Все потому, что легко она мне досталась, вот если бы с трудом добывал, уж не забыл бы….
— Об чем ты, сынок? — ласково спросила его баба.
— А! — Иннокентий в сердцах махнул рукой. — Ни об чем. Ты кто такая, тетенька? И как я сюда попал?
— Аксинья я, милый. Здесь, в корчме, работаю. Нас тут двое: хозяин да я. А тебя солдатики привезли. Прохожий им про тебя рассказал, что ты у тракта лежишь, так солдатики за тобой съездили. А Гога тебя подобрал, обещал выходить.
Что-то знакомое чудилось Иннокентию в говоре бабы, как будто давно забытое что-то проступало в памяти.
— Ак-синь-я, — проговорил он по слогам, как будто жевал это слово. — Ак-синь-я-а-а.
Что-то вдруг до такой ясности припомнилось ему, что он вскочил на кровати:
— Сходи, малец, скажи Аксинье, чтоб хлеба дала и вина…
— Что? — рассмеялась дородная баба у его постели.
— Нет-нет, ничего, — Иннокентий судорожно припоминал все произошедшее, как будто смотрел спектакль, где все актеры играли быстро-быстро, проговаривая монологи и молниеносно производя действия. — А нет ли у корчмаря друга такого, знаешь ли, старый, седой вояка… Казимир…
— Да! Есть конечно! Это ж они друзья те самые и есть! Гога да Казимир. А ты откуда знаешь?
— А я, тетенька, друг, ну не совсем друг, а ученик того самого Казимира.
— Вот уж не слыхала я про учеников у него, да кто знает, что с людьми в старости случается, вишь, может, и этот на исходе-то жалеть о жизни стал. Вот и хорошо. Казимир скоро придет, уж как рад он тебе будет. А пока что спи, выздоравливай.
— Да мне идти надо, я одну вещицу в дороге позабыл.
— И-и, милый, как же ты пойдешь? Белье твое все на веревках сушится, да и сам-то ты слабый совсем. Куда уж. Лежи пока, — баба собрала тарелки от обеда и повернулась к выходу.
— Не уходи, тетенька, — жалобно сказал Иннокентий. — Поговори со мной, посиди тут еще…
— Да что ж тебе рассказать, — улыбнулась Аксинья. — Ну вот разве что чудные дела сейчас в мире делаются. Вчера, а то и раньше… Дай-ка подумать… Да! Вчера оно и было, забежала к нам в корчму девушка молоденькая, хорошенькая. Я толком ничего не поняла, только что услышала, пока мимо проходила, что та девушка очень важная, ее сама королева ищет. А она от королевы сбежала. И сама тоже ищет. Ищет жениха своего. Как бишь его звали-то? Имя такое какое-то редкое. Ну да потом припомню. Имя редкое, потому что жених ее сын магов, и королева об этом знает, и очень его ждет. Иннокентий! Вот как!
— А ее? — взволнованно спросил юноша.
— Да, вот как ее-то звали я и не знаю как раз. Знаю, что-то нехорошее эти двое молодых задумали. Мой-то Гога, хозяин в корчме, он таких нехороших магов заставляет их от магии отказаться. А Казимир твой, ну сам знаешь, магов этих ловит. Так вот он за той девушкой и пошел. Стало быть, заговор какой-то в Краю, самой королеве грозит. И гвардейцы за нею охотятся, и наши с тобой.
— А когда Казимир уехал?
— Вот утром этим, до зари еще. Как вернется, того не знаю, он на несколько дней пропасть может. Непростое дело — врагов рыскать-то. Они ловкие, прячутся хитро. Ух, как я их всех ненавижу. Ведь все беды от них! Все беды из-за этих магов.
— Аксинья, — тихо сказал Иннокентий. — А что ж…
— Тихо! — перебила она его. — Слышишь? Слушай! Шаги слышишь?
Аксинья быстро подошла к окну:
— Ну вот же он, Казимир приехал! И девчонку привез! Какой молодец. Осталось только жениха его выловить. А то погибнет Край-то. Кабы не наши с тобой Гога да Казимир, может и Края не было бы никакого уже. Что сказать ему, кто нашелся? Звать-то тебя как?
— Борисом.
И Аксинья вышла за порог, а Иннокентий бросился к маленькому окошку, выходившему на двор.
Там, внизу, действительно стояла лошадь, через спину которой была переброшена хрупкая связанная женская фигурка. Иннокентий тут же узнал ее:
— Лея! Милая! Как же так-то!
Как-то защемило у сердца, стыдно было перед ней и в то же время жалко ее. Страх тут же не замедлил себя ждать. Иннокентий понимал, что Лея захвачена опытными убийцами, а он, хотя пока и свободен, но все же заперт в этой комнате, как птица в клетке, в одних подштанниках и каждую секунду готовый упасть в обморок.
Он просчитывал возможные пути отхода. В первую очередь нужно было выбраться из спальни, где он оказался. Но как? Через окно? Нет, оно было слишком мало, даже если постараться и выдавить стекло, все равно плечи застрянут в проеме. Спрятаться под кровать? Они зайдут, а его нет, пожмут плечами и уйдут. Нет, конечно, старый Казимир был очень опытен и просто так не ушел бы.
Но вот уже послышались на лестнице шаги: одни быстрые, болтливые и легкие, а вторые тяжелые, уверенные в себе. Иннокентий юркнул с головой под одеяло и сделал вид, что спит.
Через мгновение дверь отворилась и зашли Аксинья и Казимир.
— Вот он, здесь, смотри-ка, уснул, а так тебя ждал, — шепотом проговорила Аксинья, поправляя одеяло на Иннокентии.
— Иди, Аксинья, мне с ним потолковать надо, я подожду, пока проснется. Иди, Георгий вернется, отдай ему девку, у седла которая.
Когда дверь затворилась Казимир наклонился к Иннокентию и прошептал:
— Борис, я такую девку нашел, она не маг, но что-то точно знает, что-то такое о каком-то Иннокентии, а тот — то ли внук, то ли сын Светозары. Малец-то у меня этот тоже в лапах был, да утек. Ничего, он мне доверяет, я его к вам на болота приведу. Георгий из девки сегодня-завтра все вытряхнет, она долго не выдержит. Так что скоро совсем конец будет.
Иннокентий обливался потом под одеялом от страха и возмущения. Ему хотелось встать и заорать на старика, кричать на него, сказать ему, что он предатель. И в то же время так горько ему было, ведь все, что он себе представлял, все подвиги и песни бардов теперь были простой выдумкой, а не планами на ближайшее будущее.
— Спишь, Борис? — громче спросил Казимир. — Ну спи-спи.
Послышались шаги к двери, потом по лестнице. Иннокентий моментально подскочил к двери, резко распахнул ее, чтобы петли не успели скрипнуть, и кошкой прокрался вниз, на двор.
Предстояло пройти через кухню, в которой возилась Аксинья, подогревая обед Казимиру. Иннокентий мысленно прикинул: всего пять шагов. Пять шагов — и Лея, и свобода!
Аксинья сновала от кастрюли к тарелке, от тарелки к ведру, выписывая совершенно непредсказуемые петли, в которых нельзя было уследить логику, чтобы точно отмерить себе минуту, в которую следовало начать побег. Уже пару раз Иннокентий бросался к двери, однако баба резко и ловко, несмотря на свою тучность, разворачивалась в его направлении.
Медлить дальше было нельзя. В любой момент мог вернуться корчмарь и снять Лею с лошади, и тогда, чтобы удрать, пришлось бы действительно придумывать самый настоящий план.
И тут он заметил в углу, у помойного ведра, маленькую мышь, вцепившуюся в огромный капустный лист. Любой мальчишка знает, что надо делать, когда толстая тетка порхает с грацией бегемота по кухне, а под рукой возится маленький серенький детонатор, способный взорвать эту жирную бомбу. Мышь приземлилась прямо перед носом Аксиньи. И в следующую минуту все бросились врассыпную: Аксинья — на печку, мышь — в кастрюли, а Иннокентий — к выходу.
«Только бы не упасть, только бы не упасть!» — думал Иннокентий, чувствую слабость во всем теле.
Отсмеявшись, Казимир помог Аксинье слезть с печи.
— Ну, Аксинья, скажу Георгию, чтоб поставил мышеловку… Погоди-ка-а… Погоди-ка, погоди-ка! А где лошадь?! Лошадь где?!
* * *
Все медленно попятились в дом. На дворе остались только Миролюб и Борис.
— Скажи, ты тоже знаешь Казимира?
Миролюб замялся, не зная, что ответить. В эту минуту Борис заговорщически зашептал:
— Все нормально. Мы с тобой на одной стороне. Надо было бы придумать какой-нибудь пароль или отзыв, но меня просто не предупредили, что будет еще кто-то! Совершенно не понимаю, может быть, гонец не дошел. Но ты пришел позже меня, может, что-то изменилось, надо менять наши действия?..
Миролюб молча, не глядя на Бориса отрицательно мотал головой.