— Злишься? Поверь, ты мне будешь благодарен. И она тоже. Я умею утешать несчастных женщин. Возможно, мы даже будем счастливы.
А если не в бочку?
Болото ведь рядом… и вряд ли кто найдет, если завести подальше и притопить поглубже.
— Полегче, — со смешком произнес Гевин. — Мы ведь сошлись на том, что выросли.
— Зачем ты мне все это… рассказываешь?
— Чтобы ты знал. Я не собираюсь тебе мешать. И ей тоже.
— А если я захочу жениться?
— Назло мне? — тонкая бровь приподнялась. — Поверь, нет мотива хуже. Да, наследство ты получишь, а с ним и жену, которая вряд ли будет снисходительно смотреть на твои приключения. Особенно те, которые с другими прелестными дамами. А значит, неизбежны слезы, скандалы, упреки. Ты станешь сбегать из дома. Она злиться. Кому это надо?
Самое поганое, что и он, и Дуглас были правы. И от этого в душе кипела обида. Неужели он, Кайден, в самом деле настолько предсказуем?
Бестолков?
— Она будет жаловаться твоей бабушке, та упрекать тебя, а заодно выговаривать, что следовало бы найти другую жену, посговорчивей. И более родовитую, да…
Он вернул бокал на стол. И сигару погасил. Убрал остатки, смахнул пепел на пол. Потянулся.
— И еще. Я попытаюсь удержать матушку и брата, но, боюсь, в данном случае мои советы могут быть не восприняты. Кевин всегда отличался несдержанностью. Но он мне все-таки брат. И надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда решишь от него избавиться.
Камень мигнул, и на долю мгновенья воцарилась темнота, такая невероятно хрупкая, какая бывает лишь на границе миров. Прислушайся, и услышишь, как тихо шелестит мертвый песок, а затем, к этому звуку, едва уловимому, но все же явному, добавляются иные.
Скрежет когтя по стеклу.
Хруст этого самого стекла, которое того и гляди рассыплется, выпуская тварей с той стороны. Скрип конечностей и влажноватое чавканье.
Пахнуло… той стороной.
И все вдруг оборвалось.
— Конечно, — Кайден закрыл глаза, пряча тьму, что готова была выплеснуться, то ли затем, чтобы защитить, то ли для того, чтобы сожрать. — Я буду помнить…
Почудилось, что ноги коснулось что-то твердое.
Панцирь?
Хвост?
Или…
— Вот и хорошо. Твое здоровье, — Гевин поднял бокал. — И что бы ты себе там ни надумал. Я действительно могу стать неплохим мужем.
Кайден ему поверил.
Почти.
Утро после грозы выдалось солнечным, ярким. Блестела зелень плюща, который, казалось, за ночь подрос и того и гляди перевалится в комнату, пустит тонкие побеги по стенам, укрывая жалкие их под нарядным глянцем листвы.
Пахло весной.
И черемухой. И кажется, самую малость сиренью, хотя ее-то Катарина в саду и не видела. Она села на кровати и потянулась, и рассмеялась, до того вдруг легко и хорошо стало на сердце. И тотчас замолчала, напомнив себе, что столь открытое проявление чувств неприлично.
И отбросила эту глупость.
Правда, тут же вспомнился труп, и тетушка, и гости, и… в общем, солнце поблекло, чудо исчезло, как и желание выбираться из теплой кровати. Катарина даже легла и подтянула одеяло под самые глаза. Правда, хватило ее ненадолго: под одеялом было жарко и влажно, и пахло оно так себе. Вот странность. Во дворце перины и пуховые одеяла постоянно проветривали, порой оставляя на день жариться под солнцем, чистили артефактами, перетряхивали и перебирали, зашивали в уголки лаванду, но от запаха это все одно не спасало.
— С добрым утром, — ныне мьесс Джио выбрала платье алое, как огонь. Цвет, если подумать, совершенно неприличный для женщины ее возраста и положения, но ей платье шло. Оно подчеркивало и худобу, и отсутствие груди, что, как ни странно, недостатком не казалось, и смуглость кожи. На шее сияли алым рубины.
Высокую прическу украшало перо.
А на щеке появилась мушка.
— Зачем? — поинтересовалась Катарина, тронув собственную щеку. Мушки еще до ее появления во дворе вышли из моды. Хотя Генрих упорно продолжал их использовать, то ли надеясь таким образом стать краше, то ли просто по привычке.
— Не идет?
— Идет, — вынуждена была признать Катарина. — А чулки опять черные?
— Обижаешь, — Джио задрала юбки. — Золотые. И тебе рекомендую.
И подала, что эти самые золотые чулки, которым место во дворце, и подвязки, расшитые мелкими топазами.
— Я не собираюсь… — Катарина покраснела, потому что подобного рода повязки надевала лишь для мужа.
— Ты, может, и нет, — Джио повертела подвязку, позволяя разглядеть вышитых на ней пчел. — Но за других я не поручусь.
Еще были с маками.
И с колокольчиками, которые шли в паре с такими же чулками из голубого шелка.
— Это… это… — Катарина выхватила подвязки. — Это непозволительно. Вот. И нельзя обо всех думать… так думать!
— Хорошо, буду думать этак, — согласилась Джио. — А цветок от кого?
И только сейчас Катарина заметила на подоконнике розу. Молочно-белую, столь совершенную, что казалась она ненастоящей. Но стоило коснуться теплых лепестков, и роза раскрылась.
— Мило. Но решетку в перспективе мы поставим. На всякий случай.
— Ваза нужна… — Катарина вдохнула чуть тяжеловатый сладкий аромат. — Это ведь не из нашего сада?
Конечно.
У них шиповник есть, красный и белый, но одичавший, а вот розы, если когда и имелись, давно исчезли. За розами ухаживать надо. И… и Катарина не сказать, чтобы их любила, ей скорее было жаль роз, как жаль и крохотных райских птиц, не способных жить вне клетки.
Она прижала цветок к груди. А Джио вздохнула.
— В другой раз дождись, пока я проверю. А то мало ли…
Катарина кивнула.
Мало ли… как-то ее пытались отравить. Нет, пытались ее отравить не один раз, но именно тогда едва не получилось. Ткани прислали.
Шелка.
И атлас. И тяжелый муар, что меняет цвет в зависимости от освещения. Расшитая золотом парча. Великолепный бархат, прикосновение к которому завораживало. И Катарина заворожилась. Она сидела, гладила эту ткань, восхищаясь ею, удивляясь тому, что та меняет цвет, становясь ярче и ярче. И последнее, что она запомнила — собственное желание узнать, получится ли сделать цвет алым.
Джио успела.
И была рядом, когда Катарина очнулась. Она не стала выговаривать или упрекать, как отец, не хмурилась, как Генрих, всем видом показывая, что от своей избранницы он ждал большего ума. Она просто дождалась, когда уйдут все, и, забравшись в постель к Катарине, обняла ее. Так они и лежали целый день.
— Извини, — Катарина не без сожаления вернула розу на столик.
— Магии в ней нет, но и без нее хватает всякой дряни, — Джио погладила цветок, закрыла глаза и ноздри ее чуть дрогнули. — Но это не тот случай. Владей на здоровье…
Розу Катарина оставила на своем туалетном столике. Подумала, что, будь она посмелее, пристроила бы в прическу. Но… это было слишком уж вызывающе.
Глава 20
Тетушка Лу мрачно расхаживала в холле, а Кевин — определенно, Кевин, уж больно растерянное у него выражение лица, — ходил следом за ней. Держался он в паре шагов, но все одно ходил.
Влево.
И вправо.
— Доброго утра, — сказала Катарина почти искренне, потому что утро и вправду казалось добрым.
— Как ваше здоровье?
— Уже много лучше, — тетушка коснулась лба и болезненно скривилась. — Я с трудом переношу перемены погоды…
— Понимаю, — согласилась Джио. — Возраст. От него не уйти.
На щеках тетушки Лу вспыхнули алые пятна.
— Может, все-таки целителя пригласить? — спросила Катарина больше для порядка.
— Не стоит, — отмахнулась тетушка. — Дорогая… я должна серьезно с тобой поговорить. Безотлагательно…
Говорить с тетушкой не хотелось совершенно, но ведь не отстанет. Жаль, что нельзя просто отписать им часть наследства. Правда, Катарина подозревала, что часть их не устроит.
Ей уже встречались люди, которым всегда было мало.
В ближайшей гостиной было… мокро. Вода, пробравшись за стекло, расползлась по подоконнику, чтобы спуститься тонкими струями. Лужа растянулась вдоль стены, добравшись и до старенького ковра.
— Дорогая… это приватный разговор, — тетушка Лу покосилась на Джио, которая делала вид, что больше всего на свете ее интересует темное пятно под потолком. А ведь и вправду интересует. Крыша-то ладно, крышу ремонтировать еще предстоит, но вот это пятно говорит, что дело не только в крыше.
Трещины в стенах не затянулись.
— Джио останется, — Катарина не без опаски опустилась в кресло. — Поэтому говорите смело.
— Господи, дай мне сил… — тетушка сложила руки в молитве. — Деточка… некоторые вопросы должны решаться внутри семьи.
— Джио мне как сестра.
Тетушка Лу фыркнула, показывая, что она думает по поводу подобного родства, но все же сдалась.
— Это… касается нашего соседа… конечно, Теодор может показаться весьма достойным молодым человеком…
Катарина сперва не поняла, о каком Теодоре идет речь.
— Но ты же помнишь, что я рассказывала тебе… — тетушка Лу мяла кружевной платочек, и движения пальцев ее были столь нервозны, что казалось: она того и гляди растерзает этот несчастный клочок ткани. — Его мать… повела себя недостойно. Его отец и вовсе был нелюдем.
— Не понимаю.
— Милая, — она порывисто вскочила. — Я видела, как ты на него смотрела…
Когда, интересно? За ужином тетушка отсутствовала, зато… присутствовал Кевин? Он у двери встал, к стене прислонился, что сделал, конечно, зря, ибо стена была грязновата и мокровата, а дублет у него светлый.
— Он совершенно неподходящая компания для юной девушки…
— Не столь уж я юна.
— Ах, оставь. Ты молода и хороша собой. Состоятельна. Ты легкая добыча для любого мерзавца.
— Думаете? — Катарина старательно округлила глаза, подражая Лорелии, которая имела обыкновение выражать подобным образом восторг.
Испуг.
Восхищение.
Обществу нравилось. И тетушка тоже подалась вперед, выдохнув почти в лицо.
— Конечно!
— И полагаете, что он тоже… — Катарина дважды взмахнула ресницами и округлила глаза еще больше. А оказывается, это не так и просто. Левый моментально зачесался, а правый заслезился.
— Естественно! Ах, милая, ты так еще наивна… — тетушка завладела ладонью Катарины. — Пусть он и богат, но… мужчинам его толка от женщин нужно лишь одно.
— Что?!
— Невинность, — громким шепотом произнесла тетушка. И тут же сама сообразила, что ляпнула глупость. Я имею в виду… невинность души… разума… репутации.
— А это как?
Катарине даже не пришлось изображать любопытство. Ей и вправду было интересно.
— Это… это… это очень сложно. Просто поверь мне, он уничтожит твою репутацию. И ты никогда не найдешь себе мужа, — это тетушка произнесла с горестным вздохом, долженствовавшим обозначить всю глубину трагедии.
— Ужас какой, — сказала Катарина, впрочем, весьма спокойно. Перспектива провести остаток жизни без мужа ее не то, чтобы не пугала, скорее даже вдохновляла.
— Именно, дорогая… именно… я не представляю, как это существо вообще допустили к людям! — истерзанный платочек прижался к левому глазу тетушки Лу. Правый же смотрел внимательно, оценивающе.
— Думаете, стоит подать жалобу?
— Кому? — удивилась тетушка.
— Не знаю… королю? — предположила Катарина.
— Зачем?
— Но ведь, если все обстоит так, как вы говорите, мы должны что-то сделать… защитить невинность… репутаций.
— Чьих?
— Всех, — решительно сказала Катарина. И поднялась. — Думаю, вечером мы с вами составим петицию. У нас, в колониях, очень любят составлять петиции. Главное, изложить все факты. Имена опять же…
— Чьи?
Тетушка смотрела снизу вверх и казалась растерянной.
— Опороченных дев. И свидетельства. Всенепременно понадобятся свидетельства. И свидетели. У вас они есть?
Фыркнула Джио, явно сдерживая смех.
— Но… это же невозможно!
— Почему? — Катарина чувствовала себя замечательно. — Нет ничего невозможного, я вас уверяю. Нужно просто постараться и понять, что значит для вас гражданский долг.
— Хватит, — тетушка поднялась. — Я вижу, тебе все это кажется смешным, но попомни мои слова. Когда ты останешься совершенно одна… лишенная семейной поддержки, отвергнутая обществом…
…Катарина вздохнет с немалым облегчением.
Одиночество давно уже перестало ее пугать.
Завтрак проходил в сосредоточенном молчании.
Луиза, которая за прошедшие годы изменилась мало, разве что стала несколько толще, мучила пудинг. Кевин, усаженный по правую руку матери, сердито буравил Кайдена взглядом, правда, не забывая есть. А ел он слишком уж много для человека, казалось, вовсе не замечал того, что находится на тарелке.
Гевин вот держался отстраненно, он и место-то выбрал в конце стола, откуда и наблюдал за происходящим. И судя по улыбке, увиденное ему доставляло немалое удовольствие.
Маг склонился над тарелкой, соусом вырисовывая одному ему понятную схему. А если и голову поднимал, то лишь затем, чтобы обвести комнату рассеянным взглядом. Дуглас рассматривал мьесс, которая тоже делала вид, что все-то ей не интересно и даже скучно. Разве что не зевала. А вот сама Катарина улыбалась.
Кому?
Не Кайдену. И это злило. Несказанно злило.
— К слову, не хотите ли рассказать, чем на самом деле занимаетесь? — Кевин, наконец, соизволил открыть рот. — Помимо поросят…
— Да так… всем понемногу.
— Королевский дознаватель он, — лениво произнес Гевин.
— Ужас какой! — живо воскликнула Луиза.
— Почему ужас? — Дуглас удивился.
А вот Катарина перестала улыбаться. И посмотрела… со страхом? Это она из-за трупа переживает? Кайден заерзал. И вот как быть? Прямо не скажешь, что труп ее волнений не стоит, потому что Кайден вообще об этом трупе знать не должен.
— Я слышала, что королевские дознаватели — кошмарные люди!
— Только если вы закон нарушаете.
В пухлых руках раскрылось полотнище веера, который затрепетал, тревожа тонкие веточки петрушки, что торчали по-над серыми комками мяса. Блюдо это было столь странно, что никто из сидящих за столом не рискнул его попробовать.
Луиза воздела очи к потолку.
— Ах… они творят такое… такое… грубы, невоспитанны… и всецело преданы короне.
— А кому еще? — поинтересовался Кайден и, дотянувшись до петрушки, которой украсили только эти вот серые комки неаппетитного вида, вытащил веточку.
Катарина прикусила губу.
— Мы служим короне. И закону.
— Но что, если интересы короны расходятся с законом? — тихо поинтересовалась Джио и голову склонила, а огненное перо, торчавшее из темных ее волос — ощущение, что в прическе похоронили птицу — качнулось.
— Тогда приходится выбирать.
— И что лично выбрали бы вы?
— Понятия не имею, — Кайден сунул петрушку в рот. — Я не могу судить о том, с чем не сталкивался. Это было бы весьма опрометчиво. Но думаю, все зависело бы от ситуации.
— То есть, ваша верность не абсолютна? — поинтересовался Гевин, не скрывая насмешки.
— Ничья верность не абсолютна, — Кайден петрушку разжевывал тщательно, как бабушка учила. — Даже кровная клятва оставляет… вариации. Скажем так.
Луиза сложила веер и посмотрела на него новым взглядом. Нехорошим взглядом. Будто впервые увидела и поняла, что именно этот, прежде казавшийся ничтожным человек, может быть ей интересен.
— И что вы делаете в этой глуши?
— Здесь не такая и глушь, — Дуглас подвинул блюдо с серым мясом и решительно ткнул в ближайший комок вилкой. Не проткнул. Нахмурился. — Это лишь кажется, что мы находимся далеко от крупных городов, а на самом деле Бристон лежит на пересечении торговых путей. Здесь до побережья пара десятков миль. А при том, что само побережье на редкость своенравно, то широкое русло Тайры выглядит весьма удобным убежищем. Корабли спускаются до Бристона, перегружаются и отправляют товары дальше по всей Британии. Кто морем, кто сушей.
— Интересно, — Луиза наблюдала за попытками Дугласа распилить мясо. Если это было мясом.
— А где торговля, там и деньги. В Бристоне хватает посредников, перекупщиков. Множество торгового люда вершит свои дела. Скажем, та же «Британо-индская компания» держит свое представительство, пусть небольшое, но сделки там проворачиваются весьма серьезные.