– Наверное, означает такую философию: «Не парься, все уже создано, ешь и веселись», – предположила Алека.
– А насчет гегемона: я встречала это слово только в комбинации «пролетариат – гегемон революции». Контекст такой, что гегемон первым все громит и захватывает, – сообщила Кола.
– А, понятно, значит гегемоны общества потребления – те, кто первыми опустошают магазины и сметают прилавки при больших распродажах. Видела я такое: гегемоны в большом количестве – страшное зрелище! Мана, продолжай!
– «В главе „От защиты чувств к свержению культуры“ прослеживается, как стремление погасить социальные конфликты выливается в благообразную цензуру и добропорядочный террор.
В главе „От Homo sapiens к Homo officium“ исследуется процесс ультраспециализации, потери общих навыков, эрозии рационального мышления и утраты восприимчивости к культуре – так массы тихо глупеют. Показано, как экономика и политика поощряют деградацию населения».
– О, стоп! – на сей раз Сэнк перебил Ману. – Вот уже третий раз автор употребляет слово слово «деградация» – оно и раньше все время у меня вертелось в голове, когда я ломал голову над этим тотальным, как это сказать… охрястом. Деградация вполне объясняет…
– Да не совсем объясняет, – возразила Мана, – ведь не могли же все как один деградировать. Кто-то наверняка жил вне города и умел работать руками и головой. Ну, пусть произошло что-то совсем ужасное, и что – умирать? Вышел мужик из дому, нарубил дров, прорубил лед, принес воды, где-то наверняка есть запасы еды – дотянуть до весны…
– Тетя Мана, ведь все так и было – новые поселения как раз основаны такими мужиками, – ответила Алека. – В новых поселениях спаслись миллионы. Почему они через два-три поколения вымерли, не возродив цивилизацию – отдельный вопрос.
– Да, я согласен, повальная глупость и беспомощность объясняет только часть случившегося. Должно быть что-то еще. Мана, прочти эту главу про деградацию. Может быть, там есть какие-то факты и цифры.
Цифр в главе было немного: если верить автору, цифрам была объявлена война. Всякие тесты на интеллект в большинстве стран попали под законодательный запрет, как и оценки успеваемости в учебных заведениях. Судя по всему, неспроста. Еще в начале XXI века в проведенных исследованиях проявилась крайне неприятная вещь: отрицательная корреляция между числом детей и уровнем образования человека. Как пишет автор, теперь (в начале XXII века) за публикацию подобных данных предусмотрена административная ответственность, но результат виден на глаз.
В дополнение автор привел длинный список административных запретов – от самовольного ремонта и установки бытовой техники до купания в естественных водоемах вне специально оборудованных мест. Не менее впечатляющим был список видов деятельности, подлежащих лицензированию, – от содержания домашних животных до высказываний в социальных сетях. А чего стоили примеры человеческой беспомощности?! Типичный случай: человек куда-то ехал, вышел из машины и уронил смартфон в кювет, полный воды. Навигатор в автомобиле затребовал пароль, который человек не помнил – он всегда передавал его со смартфона. Водитель-робот отказался ехать без включенного навигатора. Человек водить машину без навигатора не умел. Он сел за руль и заплакал. На следующий день его обнаружили полицейские – живого, но голодного и замерзшего.
– Ну что, поверим автору? – спросил Сэнк. – То, что он пишет, кажется малоправдоподобным, но то, что произошло через сто лет после него, – вообще неправдоподобно. Но ведь произошло!
– Есть одно утверждение, которое можно проверить прямо сейчас, – сказал Стим. – Автор пишет в 2112 году, что книга давно умерла. Значит, все остальные книги, которые у нас есть, должны быть изданы гораздо раньше. Мы ведь можем это легко проверить!
– Можем, но придется размораживать и снимать обложки. Ну почему никто не печатал на обложке дату издания?
– А сейчас печатают?
– И сейчас не печатают. Но от этого не легче. Начнем с мусорных книг.
Василий Игнатьев был прав. Последняя из двухсот книг, с которых были аккуратно сняты обложки, была датирована 2105 годом («10 лучших диет для молниеносного похудения»). Подавляющее большинство издано до 2080 года. Сэнк, конечно же, нарисовал распределение числа книг по времени издания. Распределение круто шло вниз после 2070 года – примерно по падающей экспоненте.
Грянули морозы, но добыча книг продолжалась при комфортной температуре около ноля. «Книжный рудник» все увеличивался, каждый день наружу вывозились десятки тачек пустого льда и два-три книжных ящика, прокладывались штольни – кривые и местами узкие, поскольку тут и там попадались бетонные плиты, которые приходилось обходить. «Мы книжно-ледовые черви», – любил повторять Крамб, работавший главным забойщиком.
Наступил март, еще морозный, но уже светлый. Произошло печальное событие – первое за всю экспедицию: исчезла Глоня. Когда Мана с девочками стали собраться на прогулку, собака в радостном возбуждении запросилась на улицу, Мана выпустила ее, надев упряжь, а когда через пару минут вышла с девочками, Глоня исчезла. Сколько ни звали собаку, сколько ни срывали голос – попусту. Через час с ледника приехал Инзор с грузом и сразу же рванул на снегоходе в погоню. Но из-за крепкого наста след был едва заметен и вскоре потерялся. Инзор долго кружил по гривам, но без толку.
На «Петербурге» наступил траур. Глоня унесла с собой те самые тепло, радость и веселье, что принесла летом. Девочки то рыдали, то тихо плакали, Мана ходила с каменным лицом, мужчины обсуждали план поисков собаки. Наутро Сэнк с Инзором на снегоходах отправились на поиск. Сэнк, поднявшись на очередную гряду, увидел в километре на другой гряде двух собак. Посмотрев в бинокль, он опознал в одной из них Глоню. Упряжь была на ней. Через полторы минуты он был там, но собаки исчезли. Остался легкий след, теряющийся в ельнике. Вскоре он снова увидел собак, гораздо ближе, – уже трех и Глоню среди них. Сэнк заорал: «Глоня!!!» – собаки, включая Глоню, дали деру.
– Бесполезно, – сказал Сэнк, вернувшись на «Петербург». – Она удрала и будет удирать от любого из нас. Это у нее свадьба – тут человек бессилен. Будем надеяться, что вернется сама.
Через несколько дней погода испортилась – потеплело, но поднялся ветер, метель. Сказочную дорогу замело, никто и не пытался ее обновить – казалось, она потеряла смысл. Прошло десять дней с момента исчезновения Глони.
– Наверное, она нашла себе стаю, – сказала Мана. – Собака выросла в дикой природе, зачем ей мы? И что она будет делать в жаркой Александрии, если останется с нами насовсем? Пусть уж гуляет на свободе в родной среде. А нам пора успокоиться и заняться делом.
Все шло как обычно – работали в забое, по вечерам реставрировали книгу «Откуда взялась Вселенная» 2022 года издания, Кола села за ее перевод. И вдруг вечером в дверь жилого отсека постучали – стук с царапаньем. Это была Глоня, которую уже перестали ждать – без упряжи, худющая, но веселая. Кана и Лема повисли на ней, лицо Маны будто оттаяло, а Кола провозгласила:
– Все, требую каникул! Мы испереживались и устали! Наши мужчины ни на что не способны – каждый вечер валятся с ног. Все стали бледные как призраки, вот уж воистину книжно-ледяные черви!
– Поддерживаю! – присоединилась Алека. – Завтра же проторить Сказочную дорогу – и всем в поход, а потом – грандиозная баня! Уже месяц не парились. Хотим веселья и любви.
– Что же, девочки, я тоже присоединяюсь к вам, – сказала Мана. – Сэнк, слышишь, к тебе сказанное тоже относится, и тебе необходима реанимация. Так что и я требую каникул.
– Тут уж я не могу противостоять, – ответил Сэнк. – Пять дней хватит?
10. Второе лето
Наутро наступил настоящий апрель с высоким ярким солнцем и ослепительным снегом. Инзор со Стимом и Крамбом отправились на трех снегоходах заново прокладывать Сказочную дорогу – на скорости, в тучах искрящейся пыли прошибали сугробы, неслись по озерам, взлетали на буграх. Потом впервые все вместе отправились в поход по этой дороге на лыжах и санях. Глоня усердно демонстрировала, какая он паинька, – ни разу не засмотрелась в сторону, тянула ровно и аккуратно. К вечеру Инзор со Стимом нагребли у борта «Петербурга» большую кучу пушистого снега и затопили баню. Стим с Инзором и Крамбом прыгали в снег с верхней палубы, остальные – с нижней. Мгновенно выскакивали с криком и неслись в парную, теряя по дороге мокрые снежные ошметки, опадающие на палубу и пол в коридоре.
– Знаешь, Сэнк, – сказала распаренная Мана, когда они улеглись в любимой позе. – Все-таки ты у меня молодец. Я думаю, этот мир бы выиграл, если бы в нем жило побольше носителей твоих генов. Между прочим, еще вполне в наших силах увеличить их количество в полтора раза.
– Ты хотела сказать: наших с тобой генов? Неужели думаешь, что я могу возражать?
– Да, наших с тобой. Мы же почти молодые! Представь, когда нам будет по семьдесят, как мы будем вспоминать то время, когда нам было сорок восемь и сорок шесть! Сейчас максимальная вероятность, давай уж поработай как следует! – последнюю фразу Мана произнесла шепотом на ухо Сэнку, будто не желая, чтобы какой-нибудь случайно пролетающий мимо ангел подслушал этот секрет.
– А я когда-нибудь работал спустя рукава? Думаю, наша молодежь прямо сейчас трудится над той же самой задачей. Если у них получится, число носителей наших генов возрастет еще больше.
В одиннадцать утра, когда все, кроме Стима, еще спали, раздался крик:
– «Маяк»! Быстро бегите слушать «Маяк»!
Стим включил приемник на полную мощность и стал барабанить в двери комнат. Глоня заскулила, потом залаяла. Народ, одетый во что попало, стряхивая сон, собрался в кают-компании.
– Внимание, говорит радио «Александрийский маяк». Теперь послушайте выпуск новостей полностью. Профессор Дават Харонг опубликовал феноменальные фотографии юго-восточного края Европейского ледяного щита. На фотографиях, сделанных с самолета, видны остатки огромного города, которые вытаивают из отступающего ледника. По словам профессора Харонга, это древний город Санкт-Петербург с десятимиллионным населением. Изначально он располагался в трехстах километрах к северо-западу от места, где экспедиция обнаружила его остатки. Снимки сделаны профессором Сэнколином Дардианом, руководителем экспедиции «Петербург», которая в настоящий момент продолжает свою работу. Фотографии опубликованы в сегодняшних газетах и будут показаны по телевидению в вечернем выпуске новостей. Мэр Александрии и президент Атлантического Союза выразили намерение срочно подготовить новые экспедиции для исследования сенсационных артефактов древней цивилизации. Президент Союза народов высказал мнение, что над территорией ледника и прилегающей полосой срочно должна быть установлена юрисдикция Союза. В настоящее время на территорию претендует Верхнеморская республика, но данная претензия не признается международным сообществом.
– Дават выдержал срок, – заметил Сэнк, – но я не думал, что в игру вступят такие боссы. Летом здесь может оказаться жарко. Насчет юрисдикции Союза народов – хорошо бы успели. Нам же вывозить кучу артефактов через таможню Ворот.
Тем временем подоспел перевод книжки про Вселенную. На сей раз зачитывал Сэнк. Начиналась она с общеизвестных вещей, которые учат в школе, – звезды, туманности, галактики. Когда Сэнк дошел до главы с названием «Почему ночью небо темное», Стим вскричал:
– А я знаю – потому что Вселенная расширяется!
– Ух ты, прямо знаток! А знаешь ли ты, Вселенная холодная или горячая?
– Конечно, холодная!
– А вот и нет! Здесь написано, что Вселенная – горячая. Это предположил некто Георгий Гамов. Потом подтвердили, зарегистрировав космическое микроволновое излучение, его назвали реликтовым. Оно идет со всех сторон, в точности совпадает с тепловым излучением при температуре три градуса. Реликтовое излучение – остывший свет ранней Вселенной, нагретой до тысяч градусов.
– Три градуса у них – это сколько?
– В книге они называются «градусами Кельвина», отсчитываются от абсолютного нуля. Как я понял, совпадают с нашими абсолютными градусами.
– Папа, я слышал про три градуса! Атлантийские инженеры говорят, что они не могут избавиться от микроволнового шума в антеннах космической связи. Я читал про это в журнале «Человек и космос». Они пишут, что интенсивность этого шума как раз соответствует трем абсолютным градусам, а его природа непонятна.
– Стоп! Здесь написано, что реликтовое излучение так и обнаружили – по шуму в антенне космической связи, и поначалу не могли понять, откуда он идет.
– Папа, мы сделали великое открытие! Надо передать радиограмму в редакцию «Человек и космос»!
Долгую минуту все молча переглядывались.
– Я ничего не поняла, но, кажется, мы ухватили фортуну за хвост! – нарушила молчание Кола.
Сэнк тяжело покачал головой.
– Никаких хвостов и никаких фортун! Никаких радиограмм! Это не наше открытие. Мы нашли книгу, пусть нам за нее скажут спасибо. Нашли по своему расчету и, можно сказать, за свой счет – пусть нам скажут двойное спасибо. Но это не наша книга. Не мы ее писали, не мы открывали то самое излучение. И не нам кричать об открытии, мы не вправе примазываться к тому, что написано в книге! Тоже мне, соавторы! А представьте, что будет, если все начнут охотиться за древними книгами, чтобы урвать свой кусок славы на достижениях той цивилизации?! Будут предлагать кому-то: у меня в руках решение твоей задачи, бери в соавторы, а я приторможу публикацию древней книги с этим решением. Тьфу, дерьмо козлиное!
– Но ты сам сказал Давату, чтобы публиковал переводы лишь по согласованию с нами! – сказала Мана. – Мне показалось, ты подразумевал как раз то самое – немножко примазаться.
– Тяжело жить с мудрой женщиной! Да, мне стыдно, что я потребовал от Давата дурацких согласований. Это был момент слабости – рефлекс собственника. Я слишком трясся за эти книжные ледышки, когда их грузили в самолет. И эмбарго до конца марта – тоже слабость. Там, на Большой земле, наверняка есть люди, которые криво ухмыльнулись в мой адрес, сопоставив дату публикации и время съемки. Не слишком достойная уловка, даже если за нее нас простят. От Давата надо было требовать совсем другого – быстрой публикации переводов и воздержания от любых предварительных комментариев. Понял, Стим! Вернемся, опубликуем перевод книги, и когда она попадет в библиотеки, можешь писать в «Человек и космос», можешь писать, звонить тем радиоинженерам, ссылаясь на книгу. Надо срочно связаться с Даватом, отменить договоренность и принять новую. Чтобы пресечь грядущее козлиное дерьмо в зародыше.
– Сэнк, ты не забыл, что у нас каникулы? А то, чувствую, сейчас поставишь всех на уши. Ты прав, но давай поспокойней.
– Хорошо, до завтрашнего вечера расслабляемся, а потом вызываем Давата. Инзор, слышишь? А я пока немного подумаю.
Вечером Дават сам появился в эфире.
– Сэнк, хорошо слышишь?
– Да, нормально.
– Сэнк, я нарушил договоренность. В Новых Афинах идет конференция по атомной энергетике. Позавчера мне попалась на глаза программа – там оказался доклад от Атлантического института атомной энергии, где предлагается новый, соблазнительно простой в изготовлении тип реактора – с графитовым замедлителем, с обычной водой в первом контуре, никакого корпуса и высокого давления – такой реактор, грубо говоря, может собрать простой водопроводчик. А теперь внимание! В одной из найденных вами книг описано, как однажды рванул реактор – именно такой: я почитал проект – в точности такой. Погибло много народа, пришлось городить огромную запретную зону. Я полетел в Афины и вчера выступил с комментарием после того доклада, сославшись на твою книгу. Пытался связаться с тобой, но не успел. Народ взволновался, началась ругань, возможно, проект похоронят. Извини, я не удержался, лучше бы подождал, пока не свяжусь с тобой, но не вытерпел.
– Ну и правильно сделал! Нашел, за что извиняться! Я отменяю свои идиотские требования. И книга – она вовсе не моя. Мы тут вчера нечаянно разыграли в лицах ситуацию, которая будет развиваться, если каждый усядется своим толстым задом на найденные книги и попытается торговать чужими знаниями. Поэтому сразу же публикуй все, что переведено, без всяких согласований и как можно быстрей. Я думаю, надо срочно сочинить декларацию о статусе древних книг и предложить подписать ее приличным людям.
– Согласен. У тебя есть идеи по поводу текста декларации?