— Дмитрий, — буркнул он.
— С-Саша, — немного заикаясь от волнения, робко ответил тот.
— Понятно, — отложил в сторону печатное издание инженер. — Я думал, ты знаешь.
— Что?!
— Тихо! — в голосе Барановского прорезались стальные нотки. — Николая Ивановича наша, с позволения сказать, пресса, склоняет на все лады очень давно. Даже Некрасов не удержался и проехался по нему. Помнишь, «ты поклялся как заразы, новых опытов бежать, но казенные заказы увлекли тебя опять»? [24]
— Я его ещё со школы терпеть не могу, — недовольно буркнул изобретатель, вызвав недоуменные взгляды собеседников. — А в чем конфликт интересов?
— Какое интересное словосочетание, — оценил инженер. — И весьма верное. А конфликт вот в чем:
Создав практически с нуля современный машиностроительный завод, Путилов столкнулся с проблемой завоза сырья и вывоза продукции. Дело в том, что Финский залив чрезвычайно мелок и все грузы, следующие в Петербург и обратно, приходилось сначала доставлять в Кронштадт, а уже там перегружать. Всё это, разумеется, занимало немалое время, да к тому же и стоило недешево.
Деятельная натура Николая Ивановича не могла с этим смириться, и он быстро нашел выход. Нужно прокопать канал… прямо в море! И тогда корабли с большой осадкой смогут проходить в Петербургский порт и разгружаться там, что самым благоприятным образом должно было сказаться на стоимости транспортных расходов. Казалось бы, всем от воплощения этого в высшей степени амбициозного проекта будет сплошная выгода, но не тут то было! Существовало огромное количество посредников, крупных и мелких оптовиков, привыкших работать и зарабатывать в сложившихся условиях. И вот для них этот план был смерти подобен.
И началась травля. Подкупались газетчики, давались взятки чиновникам, ставились всевозможные препоны. В конце концов, противникам канала удалось добиться отказа государства от финансирования стройки. Но Путилов был не тем человеком, чтобы сдаться и взял кредит. Однако, как это часто бывает, предварительные сметы оказались заниженными, а проект требовал все новых и новых вливаний. И перед одним из ведущих промышленников России медленно, но верно вставала перспектива банкротства.
— Однако не стоит беспокоиться раньше времени, — поспешил успокоить компаньона Барановский. — У нашего друга большие связи и ему наверняка удастся решить эти проблемы.
— Ты думаешь?
— Конечно. Давай лучше поговорим о твоем изобретении.
— А что о нем говорить, — отмахнулся Дмитрий. — Все заняты скандалом с Путиловым и на демонстрацию новых приборов никто не обратил внимания.
— А вот тут ты не прав. Посмотри на заметку на последней полосе.
— Что там?
— Александр Степанович, — обратился инженер к студенту, — сделайте одолжение, прочтите.
— Извольте, — отозвался тот, и, схватив газету, прочел срывающимся от волнения голосом: — Вчера в помещении Минной офицерской школы в Кронштадте, известный изобретатель Барановский продемонстрировал новинку — беспроволочный телеграф собственной конструкции. Хотя многие авторитетные ученые полагают изобретение не более чем техническим курьезом, последняя представляет немалый научный интерес…
— О, блин, а я и не заметил! — удивился Дмитрий. — Отзыв, правда, так себе, но все же.
— Да и бог с ним, — отмахнулся Владимир Степанович. — Тем более что в «Кронштадтском вестнике» и заметка побольше и полоса первая, и ты, мой друг, назван изобретателем. Так что упоминание в прессе есть, осталось сделать доклад на физико-математическом факультете Петербургского университета. Собственно, этот молодой человек и прибыл сюда, чтобы привезти приглашение для нас с тобой. Вы, кажется, уже познакомились?
— Александр Степанович Попов, — представился студент, вогнав Будищева в ступор.
Дело в том, что он совершенно не помнил как звали настоящего изобретателя радио. Ни Гильермо, ни Никола, ни Генрих Рудольф [25], ни другие имена ничего ему не говорили. В памяти осталось только «профессор Попов». А сколько их, Поповых, в России?
— Я считаю, что вы должны подать на газету в суд, — убежденно продолжал новый знакомый. — Написать о таком важном изобретении и не упомянуть его настоящего создателя… это свинство!
— Базара нет, — машинально согласился Будищев.
— Не стоит так кипятиться, — примирительным тоном заявил Барановский. — Надо обратиться в редакцию, и они опубликуют заметку с опровержением. Таким образом, будет второе упоминание в прессе, которое опять-таки не будет ничего стоить.
Пока Владимир Степанович утихомиривал разбушевавшегося Дмитрия, отставшие от старшего товарища Фёдор с Сёмкой помогали подняться и привести себя в порядок Глафире.
— Охти мне, — причитала она, — как есть убил, разбойник!
— Ну что вы, барышня, — конфузливо приговаривал Шматов, пытаясь помочь пышнотелой горничной и при этом не схватить её ненароком за какое-нибудь особенно выпуклое место. — Всё хорошо, ничего страшного не приключилось…
— Легко вам говорить, — куксилась та. — А я слабая женщина, меня всякий обидеть может…
— Да ладно тебе, Глаша, — прервал поток жалоб Семён. — Тебя конка не всякая переехать сумеет, где уж тут…
— Ах ты негодный мальчишка! — с полуоборота завелась Глафира. — Да я тебе…
— Что здесь происходит? — спросила привлеченная шумом хозяйка дома, с недоумением разглядывающая развернувшуюся перед ней драму.
— Доброго вам утречка, Паулина Андреевна, — радостно, будто родную матушку, поприветствовал её мальчик. — А мы вот с Дмитрием Николаевичем к вам зашли, а Глаша, значит, от радости чуть не упала!
— Это правда? — удивилась мадам Барановская и перевела взгляд на ошарашенную таким наглым заявлением горничную.
— Конечно, правда! — продолжал нимало не смутившись юный гальванер.
— А вы, простите, кто? — обратила она внимание на топчущегося рядом Федю.
— Шматовы мы, — сконфужено отвечал тот. — Барышня, вишь, упала, так я пособляю…
— Это сослуживец Дмитрия Николаевича, — поспешил к нему на помощь Сёмка. — Приехал из деревни.
— Очень приятно.
— Ага, душевно рад.
— Вот что, господа, — решительно заявила хозяйка дома, сообразив, что правды тут не добьется. — Немедленно раздевайтесь и идите в гостиную, а Глаша подаст нам чай. Я же пойду к Владимиру Степановичу и поговорю с ним.
Паулина Андреевна была женщиной решительной, а потому немедля выполнила своё намеренье, но, войдя в кабинет супруга, не обнаружила там ни малейших беспорядков. Напротив, Владимир Степанович и его гости беседовали самым мирным образом. Точнее, говорил больше Будищев, а инженер и студент внимательно слушали его.
— Для того чтобы увеличить дальность передачи, — уверено вещал Дмитрий, — нужна длинная антенна.
— Что, простите? — переспросил Попов, тщательно записывающий всё в записную книжку.
— Колебательный контур, — вспомнил правильный термин «изобретатель».
— И что эта самая антенна из себя представляет?
— Стальную проволоку, натянутую между… да чем угодно! В лесу можно на деревьях, на корабле между мачтами. В городе можно рамку деревянную сделать и поднять повыше.
— А какие размеры?
— Чем больше, тем лучше. А вот форму рамки и сечение проволоки нужно будет подбирать.
— Определить экспериментом, — понятливо кивнул будущий профессор физики. — И на какое же расстояние можно будет установить связь?
— Неограниченное! — почти прошептал Дмитрий, с таким видом, будто доверял собеседнику величайшую тайну.
— Господа, у вас всё в порядке? — прервала поток красноречия хозяйка.
Все присутствующие тут же встали, приветствуя её, а Будищев вдобавок отвесил ещё и церемонный поклон, который в иных обстоятельствах можно было бы назвать шутовским.
— Паулина Андреевна, — почти искренне извинился он. — Простите великодушно. Ворвался тут к вам, как хам Батый, Глашу перепугал, молодого человека оконфузил, а все оттого…
— Полно, Дмитрий Николаевич, — мягко прервала покаянную речь мадам Барановская. — Мы всегда рады вас видеть.
— Это правда, — поспешил подтвердить её слова хозяин дома.
— В таком случае, если вы закончили, то, быть может, соблаговолите попить с нами чаю?
— С плюшками? — жалобным тоном спросил Дмитрий, придав своему лицу максимально умильное выражение
— Разумеется, — сдерживая смех, отвечала Паулина Андреевна.
— Мне, право, неловко, — попытался отказаться студент, но его никто не стал слушать.
Хотя Барановскому почти удалось развеять опасения своего компаньона, душа того была неспокойна. Будищев привык доверять своим инстинктам, а сейчас они просто кричали, что дело нечисто. Однако как узнать, справедливы ли опасения?
Самые свежие новости, разумеется, у газетчиков. Другой вопрос — правдивы ли они, но тут Дмитрий надеялся разобраться и потому, выйдя из дома инженера, решил отправиться в одну знакомую ему редакцию.
— А нам куда же? — робко спросил Фёдор.
— Поезжайте в мастерскую. Хотя… вот что, дружище. Не в службу, а в дружбу, пойди к Путиловскому заводу, типа работу ищешь, да потолкайся среди мастеровых. Поспрашивай, как там дела?
— Хорошо. А зачем?
— Нужно узнать есть ли заказы, вовремя ли платят жалованье, и вообще, чем люди дышат?
— Понятно.
— Может лучше я? — недоверчиво глядя на Шматова, спросил Семён. — У меня среди тамошних учеников приятели есть. Я разом все разведаю!
— Эх ты, разведчик, — скупо усмехнулся разом переменившийся Фёдор и, посмотрев на армейского товарища, твердо сказал: — Сделаю, командир.
— Давайте оба, — решил Дмитрий. — Ты пацанву расспросишь, ты со взрослыми поговоришь, а я тоже поинтересуюсь тут в одном месте. Вот вам трояк на расходы. Мелким пряников купите, взрослым косушку, чтобы разговорить.
Протянув своим «агентам» деньги, Будищев свистнул извозчика и отправился прямиком в редакцию «Петербургского вестника». А те дружно зашагали в сторону завода. По дороге они сосредоточенно молчали. Шматов обдумывал, как ловчее выполнить данное ему поручение, а Сёмка — обидевшись на снисходительное отношение к нему.
— А почему ты его командиром назвал? — не выдержал первым мальчишка.
— Командир и есть, — пожал плечами, занятый своими мыслями Фёдор. — Мы ить с ним на войне были.
— Он же не офицер?
— И что с того? Их благородие господин поручик Линдфорс без совета с Графом ничего никогда не делал. Может, потому мы и живы остались. Почти все.
— Он что вами командовал?
— А то! Он, брат, унтером был, а это такое дело… им, иной раз, услужить важнее, чем ротному. Потому как у господина капитана забот много, а тут…
— И вы вместе турок били?
— Мы, Сёмушка, охотниками были. Разведчиками. Вот и сейчас в поиск идем. Понял?
— Ага.
— Тогда шагай и не мешайся.
— Это мы посмотрим, кто мешаться будет, — недовольно пробурчал про себя мальчишка, но в открытую возражать не посмел.
Ещё недавно «Петербургский вестник» был совсем уж заштатной газетенкой, лишь по недосмотру Божьему именуемой печатным изданием. Но за последний год дела пошли веселее, и теперь… нет, респектабельной газетой вроде «Ведомостей» или «Русского Инвалида» [26] она не стала, но финансовое состояние её значительно улучшилось.
Во всяком случае, Ефим Иванович Нарышкин — один из старейших сотрудников издания — именно так и думал, заказывая у разносчика свежую кулебяку. А ведь были времена, когда и дрянному бутерброду с заветренной ветчиной радовался!
— Мосье Постников, вы будете что-нибудь заказывать? — обернулся он к молодому коллеге.
— Пожалуй.
— Что изволите, барин?
— Пирог с вязигой, если можно.
— Отчего же нельзя, со всем нашим удовольствием!
— Благодарю, любезный.
— А водки, не желаете?
— Увы, — грустно заметил молодой человек. — Тот самый случай, когда желание есть, а возможности за ними не поспевают.
— Всё философствуете, Николай Николаевич, — поморщился Нарышкин, втайне надеявшийся, что его коллега окажется более платежеспособным.
— А что же остается в таком случае, — начал тот, но застыл на полуслове, заметив идущего в их сторону по коридору посетителя.
— Каком случае?
— Беру свои слова назад, милейший Ефим Иванович, — быстро заговорил Постников, воровато пряча пирог в ближайший ящик. — Сегодня мы будем обедать по высшему разряду.
— Здорово, акулы пера! — поприветствовал репортеров Будищев.
— Дмитрий Николаевич! Какими судьбами?
— Да вот шел мимо и решил навестить.
— Как это мило с вашей стороны!
— А что за дрянью у вас тут воняет?
— О! Это такая трагедия…
— Кто-то умер?
— Не исключено. Просто заходил этот каналья-разносчик, и все тут провонял своими мерзкими пирогами!
— Так вы уже пообедали?
— Нет! — почти закричал Постников. — Мы честные журналисты, а потому вынуждены влачить жалкое существование в мире, полном несправедливости. У нас нет денег даже на такую дрянь, как у этого мизерабля [27] с лотком.
— Сочувствую.
— Благодарю, друг мой. Только сопереживание прогрессивной российской общественности помогает выживать прессе в это нелегкое время. Как это у поэта, «бывали хуже времена, но не было подлей»!
— У вас какое-то дело? — вмешался Нарышкин, не выдержав словоблудия молодого коллеги.
— Да есть одно…
— Всегда рады вам помочь. Впрочем, здесь несколько неудобно говорить о серьезных вещах. Если угодно, я знаю тут неподалеку прелестный ресторанчик…
— А трактира вы тут не знаете? — поспешил урезать запросы репортера Будищев. — Неподалеку!
— Как не знать! — расцвел Ефим Иванович, предвкушая солянку и расстегаев под хлебное вино.
Трактир и впрямь был совершенно рядом. Более того, Дмитрий неоднократно бывал там с журналистами, но те с завидным постоянством пытались повысить ставки, а он не менее регулярно обламывал их ожидания. Это все давно превратилось в своеобразную игру, правил которой, впрочем, никто не нарушал.
Ели господа репортеры истово, как будто молились неведомому Богу. Чокнувшись и тут же опрокинув в себя рюмки с водкой, они торжественно заедали её горячим варевом, потом хватались за холодную буженину со слезой на срезе, хрустели солеными огурчиками, снова брались за ложки и без устали работали ими, пока, наконец, не покончили с угощением.
— Недурно, — довольным тоном заключил Нарышкин. — Так что вы хотели?
— Я хочу все знать про газетную кампанию против Путилова.
— И только то? — крутнул головой газетчик.
— А зачем вам это? — осторожно спросил Постников.
— Да так, интересуюсь.
— Похвально, — поспешил перехватить инициативу Ефим Иванович. — Вы ещё так молоды и потому вам все интересно! Что же, мы охотно приоткроем вам эту завесу…
Все сколько-нибудь крупные деньги в России, так или иначе, крутятся возле императорского двора. И чем ближе человек к священной особе государя императора, тем ближе он к этим потокам. Николай Иванович Путилов долгое время был к ним очень близко. Хорошие отношения с великим князем Константином, дружба со многими адмиралами и прежде всего управляющим морским министерством адмиралом Краббе позволяло ему решать множество вопросов, не тратя времени на бюрократические препоны. Прямым следствием этого стало изрядное количество врагов, которых он себе нажил. Ведь на свою беду, Путилов честный человек.
— Как это? — удивился Будищев.
— Очень просто! — улыбнулся репортер. — Ведь если некто не ворует, то и поделиться наворованным не сможет.
— Логично.
— Но и это ещё не всё. Будучи креатурой великого князя Константина, Николай Иванович напрямую зависит от положения своего патрона. А дела у партии «Мраморного дворца» [28] в последнее время идут неважно. Прежней близости с царственным братом у Константина уже нет. Наследник-цесаревич его ненавидит.