— Как думаешь, она рассказала ему о нашем предложении?
— Не знаю. Он вел себя совершенно обычно.
— Ну, это как раз ни о чем не говорит. Выдержки ему не занимать.
— Послушай, я никак не возьму в толк, зачем она тебе нужна? Мало ли экзальтированных барышень в наших рядах…
— Помилуй, мадемуазель Берг никак не назовешь «экзальтированной барышней». Напротив, она весьма не глупа и умеет держать себя в обществе. Такие как она могут быть полезны в нашем деле. Но ты прав, меня интересует вовсе не она, а её жених.
— Будищев? Но он ведь абсолютно аполитичен!
— Не скажи. Скорее, абсолютно скрытен.
— Но отчего ты так думаешь о нем?
— Ты слышал о группе Крашенинникова?
— Разумеется!
— Я почти уверен, что Будищев входил в неё.
— Это невозможно!
— Почему?
— Но он…
— Осторожен? Замкнут? Хорошо стреляет?
— А при чем тут это?!
— Видишь ли, в чем дело, — начал объяснять мичман, плеснув себе и Павлу коньяка из графинчика, — Во всей этой истории с убийством великого князя Алексея есть одна неувязка. Как вчерашний студент Назимов ухитрился попасть с такого расстояния, да ещё из револьвера? Прозит!
— Прозит! Так ты думаешь…
— Я вполне уверен, что у него был хороший учитель.
— Но почему именно Будищев?
— Из-за его невесты. Я не говорил тебе прежде, но она тоже входила в группу Крашенинникова.
— Невероятно!
Всё услышанное Сутолминым было настолько неожиданно и интригующе, что он даже отставил в сторону столовые приборы и, возбужденно вскочив, несколько раз прошелся туда-сюда по занятому ими кабинету.
— Каково?! — воскликнул он.
— И это ещё не всё, — продолжил Дружинин, довольный произведенным эффектом. — Именно после этого они и сошлись с Гедвигой.
— Это точно?
— Совершенно. До этого она была подругой самого Ипполита. Именно он нас и познакомил.
— И что же ты хочешь?
— Чтобы он сделал то, что до сих пор никому не удавалось. Убил царя!
— Тише, прошу тебя, — переполошился Сутолмин. — Нас могут услышать!
— Хорошо-хорошо, — с лёгкой усмешкой отозвался Дружинин.
— Ты думаешь, он согласится? — спросил инженер-механик, устыдившись своего испуга.
— Полагаю, да. Особенно, если не оставить ему иного выбора.
— О чем ты?
— Да так. Наш общий друг, кажется, очень увлечен этой модисткой…. Чего не сделаешь, ради любимой женщины!
— Ты меня пугаешь.
— Что-то ты, Павел, стал слишком пугливым! Ладно, не делай такое лицо. Тебе не о чем беспокоиться. Просто устрой нам встречу с твоим соседом, а все что нужно я скажу ему сам.
— Хо-хорошо, — нервно кивнул Сутолмин. — Когда?
— Лучше всего — завтра. Не будем терять время.
— Я, я передам.
— Ты уже уходишь?
— Мне пора, — заторопился тот. — Думаю, что Будищев уже вернулся домой. Самое время с ним поговорить.
— Вероятно, ты — прав. Что же, ступай, коли так. Всего доброго.
— До свидания.
Оставшись один, Дружинин вызвал полового и заказал ещё коньяка. Хорошо выпив, он с удовольствием закончил трапезу. Затем расплатился и, не забыв щедро оделить прислугу чаевыми, и отправился к себе.
— Не прикажете ли извозчика кликнуть? — согнулся в почтительном поклоне швейцар — могучий старик из отставных матросов с медалями на груди.
— Не стоит, братец, — благодушно отозвался офицер. — Хочу пройтись.
— Как вам будет угодно.
Идти ему и впрямь было недалеко, мороз только начал придавливать после дневной оттепели, под ногами мягко поскрипывал снежок и подвыпивший мичман погрузился в размышления. Мысли у него, надо сказать, были самые возвышенные. Мечталось о свободе и о всеобщем благе, на алтарь которого лучшие люди России и он в том числе, были готовы положить свои жизни. Надо же дать, наконец, свободу многострадальному народу.
— Помогите, барин! — вырвал Дружинина из размышлений чей-то простуженный голос.
— Что! Кто здесь?
— Я это, — взмолился какой-то бородатый оборванец. — Помогите, ради Христа.
— Фух, напугал, скотина!
— Чего тебе?
— Барин, не дайте пропасть без покаяния. Пожалуйте на опохмел, а то Богу душу отдам…
Выпей Дружинин чуть меньше, он, возможно, обратил внимание, что местность для попрошайничества не самая подходящая и что пропойца какой-то подозрительный, но французский алкоголь горячил кровь и туманил разум.
— Пшел вон! — замахнулся он на нищего, но в этот момент что-то ударило его по затылку и мир, бывший только что таким ярким и разноцветным, погрузился во тьму.
Теме временем, простуженный оборванец и его неведомо откуда появившийся сообщник подхватили потерявшего сознание офицера и потащили его за угол. Затем раздался звук ударов, после чего злоумышленники вышли, и как ни в чем не бывало, пошли по улице. Удалившись от места происшествия на достаточное расстояние, нищий снял с себя свой ужасный дранный армяк и бороду, мгновенно превратившись таким образом во вполне прилично одетого мещанина.
— Спасибо, Федя, — поблагодарил его сообщник. — Выручил.
— Не за что, — хмуро отозвался тот. — А он и впрямь, бунтовщик?
— Хуже, дружище. Он — провокатор. Ходит тут — людей с толку сбивает. Потом их в кандалах на каторгу, а таких как он в худшем случае в другое место переведут.
— Ладно, граф, мне за тебя не в первый раз грех на душу принимать. Одним больше, одним меньше…
— Господь с тобой, Фёдор! Ты за кого меня принимаешь? От переломанных ног не умирают, разве что пропаганду вести труднее становится. Хотя я ему, кажется, ещё и челюсть сломал.
— Так ты его не того…
— Да что я, изверг какой? Пусть в больнице полежит, да к нам с Гесей не лезет с разными глупостями.
— А он нас не признает?
— Братан, да тебя с этой бородищей родная матушка бы не опознала, где уж тут пьяному офицеришке!
— Тогда ладно.
— Ну, вот и славненько. Пойдем, Федя, пока ветер без сучков.
— Погоди, Граф…
— Что ещё?
— А ежели он от вас госпожой Гедвигой не отстанет?
— Даже не знаю. Тогда случай будет признан неизлечимым и их благородие отправится под лёд.
— Так может и не надо ждать? Одним разом…
— Интересное предложение! Вот за что я люблю простых русских мужиков, так это за их доброту и неистребимую склонность к милосердию.
— Ну а чего лишний раз мучать, все же христианская душа, хотя и заблудшая!
— Блин, шевели копытами, гуманист хренов, а то пока чухаемся, этого убогого и впрямь найдут!
— Ой!
— Что опять не слава Богу?
— А он не замерзнет?
— Ё-ё-ё… всё, у меня цензурные слова кончились. Ты уж определись, твою дивизию, чего хочешь, добить или спасти!
Сутолмин, придя домой, к своему удивлению не застал Будищева, а потому не смог с ним переговорить. Мадам Барская, не смогла или не захотела пояснить своему постояльцу причину отсутствия Дмитрия. Старушка, вообще, в последнее время, крайне неохотно общалась с инженер-механиком. Похоже, она считала, что тот поступил не по-товарищески, устроив Дружинину встречу с невестой своего друга. Прочие постояльцы тоже не горели желанием поговорить, к тому же, они скоро разошлись, оставив Павла одного.
Идти к себе в комнату не хотелось, поэтому он присел возле камина и стал ждать возвращения Будищева. В какой-то момент он задремал, а когда проснулся, увидел рядом с собой Дмитрия, мостившего на огонь медный чайник.
— Агусеньки, Паша, — засмеялся тот. — Приснул, брат?
— Немного, — смутился Сутолмин. — А ты где был так долго?
— Служба, — пожал тот плечами. — Проголодался, сил нет, а домой опоздал. У Елизаветы Петровны, сам знаешь, не забалуешь. Вот, купил колбасы и ситного, да чайник ставлю. Присоединишься?
— Благодарю, — помотал головой инженер-механик, — но я сыт. Пообедал в ресторане.
— Ну, нам так не жить, — с комическим видом пожал плечами кондуктор. — Мы люди маленькие, нам в рестораны путь заказан. [58]
— Меня, собственно, Дружинин пригласил. Нам нужно было кое-что обсудить.
— Наверное, цены на эликсир бессмертия?
— Что?!
— Ну, средство такое. Выпил, и умереть нельзя. Или покойнику в пасть залил — он и подскочил, как ошпаренный. Типа живой воды, только для внутреннего употребления.
— Прости, ты серьезно? Это же сказки!
— Да неужели! То есть, ты хочешь сказать, что у вас нет эликсира бессмертия?
— Ну, разумеется, нет!
В какое-то мгновение дурашливо улыбавшийся Будищев измелился в лице и уже серьезно сказал своему соседу по квартире:
— А если вы с ним не бессмертные, то какого, простите за мой французский, хрена лезете к моей бабе?
— Что?!
— Ой, Паша, я тебя умоляю, только не надо вот этой комедии. Артист из тебя, прямо скажем, так себе!
— Господи боже, но ведь не думаешь же ты, что мы имели какие-то неприличные намеренья? Это же просто нелепо!
— А вы что, не по этому делу?
— Нет, конечно!
— Да ладно! Что, оба? В смысле, с Дружининым.
— Погоди, ты меня совсем запутал. Что ты имеешь в виду?
— Ничего. Ты сам всё сказал. Вы с мичманом — сладкая парочка!
— Нет. Ты всё не так понял.
— Значит, вы всё-таки приставали к мадемуазель Берг?
— Ты опять?! Это, наконец, просто невыносимо! Послушай, ты всё не так понял. Ни у меня, ни у Дружинина нет никаких намерений по отношению к твоей невесте. Просто нет. Ни плохих, ни хороших, никаких. Но мой друг хотел бы поговорить с тобой об очень серьезных вещах.
— То есть, на самом деле вы ко мне подкатываете? Ладно-ладно, шучу!
Рассмеявшись над ошарашенным видом Павла, Дмитрий вернулся к успевшему закипеть чайнику и кинул туда приготовленную заранее щепотку чая. В воздухе тут же поплыл густой аромат свежей заварки, а Будищев принялся нарезать колбасу и хлеб.
— Точно не будешь? — переспросил он Сутолмина.
— Нет. Лучше скажи, что мне передать Дружинину?
— Слушай, вот вы странные! Ну, надо мичману со мной переговорить, так чего политесы разводить. Если надо — пусть приходит. Потолкуем.
— Так ты не против?
— Нет, — помотал головой юнкер, смачно откусывая от бутерброда. — Валяйте.
— Вот и хорошо, я ему передам.
— Блин, как вкусно, — почти промурчал Дмитрий. — Вот за что я люблю это время, так это за продукты. И хлеб настоящий, и колбаса из мяса. Вкуснотища!
— А из чего ещё может быть колбаса? — изумился инженер.
— Ой, лучше тебе не знать!
Через две недели после взрыва Зимнего дворца Будищева вызвал к себе Пилкин. Вообще-то, они нередко встречались и без того. Например, в Минных классах или иных местах, но между адмиралом и кондуктором на самом деле лежит настоящая пропасть, так что вряд ли они сказали друг другу хоть пару слов, с момента знакомства. Дмитрий при виде его вытягивался и вставал во фрунт, отдавая честь, Константин Павлович небрежно козырял в ответ, вот и всё общение. Но на сей раз, адмирал захотел увидеть его лично. Кроме него в кабинете присутствовал капитан-лейтенант Макаров, с которым адмирал что-то оживленно обсуждал.
— Здравия желаю, Вашему превосходительству! — гаркнул юнкер.
— Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, — кивнул Пилкин. — Садитесь, и давайте без чинов.
— Слушаюсь, — напряженно отозвался тот и аккуратно присел на краешек мягкого кресла.
— Мы тут со Степаном Осиповичем говорили о предстоящей экспедиции на Ахал-Теке. Вы верно слышали, о его назначении на Каспий?
— Никак нет! — подскочил Будищев, но, заметив выражение лица адмирала, тут же сел обратно и добавил уже спокойным голосом: — Я слышал только, что туда всяких разгильдяев и проштрафившихся отправляют.
— Бывает и такое, — захихикал в бороду Константин Павлович и обернулся к Макарову. — Слышали, Степан Осипович, что молодежь о вашем новом месте службы думает?
— Генерал Скобелев, — пояснил с лёгкой улыбкой Степан Осипович, — попросил меня возглавить флотилию, которая займется доставкой грузов для его войск.
— Поздравляю.
— Благодарю.
После этих слов в кабинете повисла тишина. Старшие офицеры с интересом рассматривали юнкера, а тот усиленно делал вид, что ничего не понимает. Наконец, им это наскучило, и Макаров продолжил:
— Дело предстоит не простое и, вполне вероятно, опасное. Наши катера будут вооружены. Мне нужны толковые офицеры.
— О каком вооружении идет речь?
— Предполагаются картечницы системы Фартингтона и Энгстрема, а так же митральезы вашей конструкции. Или как вы их там называете?
— Пулеметы.
— Хорошее название. Русское и вполне понятное даже простым солдатам и матросам из крестьян.
— Вы предлагаете мне отправиться с вами?
— Да. Никто лучше вас не знает возможности вашего детища. Если пулеметы проявят себя должным образом в настоящем бою, это, несомненно, поспособствует скорейшему принятию их на вооружение. Вы ведь заинтересованы в этом, не так ли?
— Конечно.
— Я все это время следил за вами, — вступил в разговор Пилкин. — И могу сказать, что вы очень хороший гальванер. Может быть, даже лучший. Но давайте говорить прямо. Морской офицер из вас может и не получиться. Вам не хватает множества элементарных знаний для этого. Но вы храбры, порукой чему ваши знаки отличия, предприимчивы, талантливы, наконец. Такие люди нужны нашему отечеству. Есть только один способ обойти экзамены. Получить офицерский чин за военное отличие. Что скажете?
— Скажу, что очень ценю доверие Вашего превосходительства.
— Что вас беспокоит, Будищев?
— Прошу прощения, но мне кажется, что вы мне что-то не договариваете.
— Что же, очевидно к списку ваших достоинств следует добавить редкую проницательность. Да, есть ещё одно обстоятельство.
— Какое?
— В последнее время, вашей персоной заинтересовались жандармы. Не знаю, чем вызвано это любопытство, но оно становится все более назойливым. Так что мы полагаем, что для вас было бы крайне полезно, на некоторое время исчезнуть из круга зрения этой публики. Теперь вам все ясно?
— Так точно. Кроме одного.
— Однако! И что же ещё мне следует разъяснить для вас?
— Прошу ещё простить меня за дерзость, Ваше превосходительство, но часто ли вы, лично напутствуете юнкеров флота?
— Ха-ха-ха! — не выдержал Пилкин, — вы неподражаемы! Ступайте, наконец. Более подробные инструкции получите от капитан-лейтенанта Макарова.
— Есть!
— Свободны.
Будищеву ничего не оставалось, кроме как по-быстрому откланяться и пулей покинуть кабинет адмирала, который сегодня и впрямь проявил редкостную терпимость к одному ушлому кондуктору. Так что своего будущего начальника он дождался уже на улице.
— Ну, где же вы? — строго спросил Степан Осипович. — Немедленно отправляйтесь в Минные классы и сдавайте дела. Затем, не теряя времени, получайте предписание и отправляйтесь по новому месту службы.
— Я полагал, мы выступим все вместе.
— Нет. Вы отправитесь на Каспий немедленно, и будете ждать нас там. Чем скорее вы покинете Балтику, тем лучше для вашего же блага.
— Слушаюсь.
— Ступайте, — козырнул ему на прощание Макаров, а затем, как будто что-то вспомнив, доверительно наклонился к своему новому подчиненному и шепнул: — Вы правы. Константин Павлович, совсем не часто принимает подобное участие в судьбе юнкеров. Однако должен заметить, что далеко не за всеми кандидатами на чин офицера просят присмотреть и великий князь Константин Николаевич, и одна весьма влиятельная фрейлина покойной императрицы.
Глава 12
Есть мнение, что чем свободнее страна, тем проще её жителям приобрести для своих надобностей оружие. Определенный резон в подобных рассуждениях есть, ибо, если её правительство позволяет гражданам свободно покупать винтовки и револьверы, так уж видно, что оно их вовсе не опасается. Судя по всему, русский царь всецело доверял своим подданным, поскольку даже недавние печальные события не заставили его правительство хоть сколько-нибудь ужесточить продажу приспособлений для убийства себе подобных.