— По вечерам здесь так тоскливо, надеюсь, сладкое меня утешит.
— Еще не хватало тараканов разводить! — нахмурилась старуха, вытягивая из моих рук поблескивающее глазированными боками лакомство и пряча в сумку, куда уже успели перекочевать остальные «объедки».
— Но я не буду крошить, — слабо возразила я.
Фани взглянула так, словно я и есть огромная беременная тараканиха, что вот-вот произведет на свет сотню усатых рыжих отпрысков. Желание спорить пропало. Уж лучше провести полдня, мучаясь от голода, чем дать старухе повод для размышлений. Я скупо поблагодарила за ужин и демонстративно уселась читать. Служанку мой надутый вид нисколько не тронул, она утащила сумку с коробом, набитым провизией, повозилась у выхода, закутываясь в плащ и бурча ругательства в адрес погоды, скрылась в мареве сгущавшихся сумерек.
Я еще несколько раз перечитала фразу о разрезающем небо огненном мече, о разделении мира, таинственных достойных, загадочных иных и отложила книгу.
Отец учил меня не верить плохим знакам, искать только добрые — тогда и судьба будет благосклонней. Мой новый опыт дал другой урок: землетрясение и диковинный всполох, сопровождавший приезд в поместье графа Боннт, выглядели дурным знаком, хочу я этого или не нет.
После ужина я переоделась в дорогу. Чуть поразмышляв, сунула домашние туфли в котомку. Мне придется ночь, а то и две провести в гостинице или трактире, наверняка захочу отдохнуть от тяжелых ботинок. Книгу вернула в сундук, мысленно извинившись перед няней, пообещала ей, что когда пришлют мои вещи, обязательно прочту святые тексты от первой до последней строки. Поверх книги положила записку:
«Уважаемые граф, графиня, виконт, вынуждена покинуть ваш гостеприимный дом и вернуться в замок по весьма срочным делам. Прошу извинить за то, что ушла, не прощаясь.
Аделия
p.s. Сундук прошу переслать с почтовой каретой»
Ну вот и все. Я выглянула в окно. Дождь перестал, но с ветвей еще капало. Тучи, истощившись, стали прозрачными, кое-где просвечивало темнеющее небо. Вряд ли Боннты улеглись спать. Вполне возможно, что кто-то из них совершает моцион, прохаживаясь по парку. Лучше будет, если я немного полежу, а флигель покину после заката.
Не разуваясь, растянулась на кушетке и закрыла глаза. Мысли мои были уже далеко, задремав, увидела тонкий сон: маму с крошкой Лу на руках, няню с грудным младенцем, запеленатым в старенькое каньевое одеялко, выстроившихся как для парадного портрета сестер. Где же папа? Он подбежал и встал позади мамы. Все как по команде улыбнулись.
Я успела подумать, что здесь не хватает меня, и хотела рвануться к ним с криком «Подождите, я тоже хочу фотографироваться!», Но ослепительная вспышка испугала меня, тут же все заходило ходуном, мои родные, цепляясь друг за друга, пытались устоять на ногах, но пол опускался, стены складывались, потолок рушился…
Проснулась от собственного вопля.
* * *
Я не рассчитывала, что ходить по незнакомому парку ночью будет легко, но трудности превзошли мои представления. Выйти за калитку, запереть, спрятать ключ в траве в расчете на то, что садовник, обнаружив пропажу, догадается пошарить там, и пойти по главной аллее в дальний угол, где, как я видела на подъезде к поместью, имеется спуск к веренице прудов — таким был мой план. Я надеялась преодолеть этот участок минут за пятнадцать. Возможно, так и было бы при свете дня. Но когда тебе словно завязали глаза и никто, как в игре в жмурки, не звенит в колокольчик, не покрикивает и не хлопает в ладоши, чтобы подсказать направление, двигаться почти невозможно. Повезло еще, что небо совершенно очистилось. Огромная, похожая на только что вымытое фарфоровое блюдо луна светила изо всех сил, но тени высоких деревьев создавали такую непроглядную тьму, что смотреть под ноги и по сторонам было совершенно бессмысленно. Я шла на ощупь. Направление держала по звездной полоске неба, разделявшей черноту крон — благодаря этому удавалось не сходить с выложенной плитами дорожки на мокрую траву. Однако невидимые ветви то и дело хлестали меня по лицу, орошая ледяной влагой. Наброшенный на плечи дождевик спасал спрятанную под него котомку и платье, но подол вымок и отяжелел. Попадавшиеся на пути бугорки и выбоины тоже доставляли неприятности. Я не подвернула ногу в самом начале дороги только благодаря высоким плотно зашнурованным ботинкам. К тому времени, когда деревья расступились, открывая вид на залитые лунным светом и подернутые туманной дымкой бесконечные поля, я превратилась в уставшую, почти безвольную и чуть не плачущую от злости на себя ворчунью.
Незачем было строить из себя гордую дочь гор! Чем пускаться в безнадежную авантюру, лучше бы зашла в графский дом и потребовала карету и сопровождение. Боннты не посмели бы отказать! В ту минуту я верила, что не посмели бы, хотя дни вынужденного затвора убеждали в обратном.
К узкой плотине между прудами вели белые, словно припорошенные снегом ступени. Эффект этот возникал из-за вкраплений кварцевой пыли в песчаник, из которого их вытесали. Немного постояв на верхней площадке, я успокоилась. Дышавший спокойствием и сонной негой простор внушал благоговение. Хотелось любоваться им, не тревожась ни о чем. Однако идиллию нарушил резкий писк молодого сапсана, усевшегося на ветвь ближайшего дерева. Был он жалобным и надоедливым.
— Ладно-ладно, — сказала я, отстраняясь от широких перилл, на которые до этого облокотилась, — сама знаю, что надо идти.
Спускаясь, я почувствовала тянувшуюся с низины прохладу. Мокрая юбка липла к ногам, от чего становилось холоднее. Ничего страшного, просто надо идти быстрее — движение согревает. Сияющая, словно начищенная до блеска, луна, несомненно, была добрым знаком. Жутко даже представить, как бы я пробиралась по плотине, а потом и полями, не будь у меня благожелательной небесной спутницы.
Оставив за спиной пруды, я озаботилась выбором направления. Передо мной расстилалось ровное, как характер моей сестры Лоты, пространство. Почему я вспомнила о ней, обычно державшейся в стороне от остальных? Лота единственная, кто просил меня не уезжать с Боннтами. И если Ванта и Зои — остальные слишком малы — откровенно завидовали моему путешествию, Лота украдкой смахивала слезы.
Задрав голову, я отыскала северную звезду и пошагала вправо от нее. Мой путь лежал на восток. Утром я буду двигаться навстречу солнцу, в полдень должна упереться в реку. Она берет начало на вершинах и мимо нашего замка несется стремительным, но неглубоким потоком, на равнине вбирает в себя воду многочисленных притоков и становится судоходной. Пройду берегом до ближайшего селения и там смогу переночевать, а уже на следующее утро увижу горы.
По счастью в нужном мне направлении нашлась исхоженная тропа. Идти по ней было легко и приятно. Я не спешила. Тут главное — не утомиться, ведь отдохнуть я смогу лишь после того, как утреннее солнышко подсушит траву. Чтобы скрасить долгий путь, мысленно беседовала с отцом. Даже спорила. В тот день, когда мне сообщили о сватовстве, я растерялась и не возражала. О-о, сейчас бы я нашла нужные доводы против!
На приезд Боннтов в наш замок никто бы не обратил внимания, если б не автомобиль. Отца частенько беспокоили деловые партнеры — договаривались о поставках шерстяных тканей и пряжи. Детей в это не посвящали. Возможно, будь кто-нибудь из нас парнем, отец готовил бы преемника, но по женской линии ни земли, ни другое имущество не передавалось. Невиданное чудо, оказавшееся во дворе, собрало вокруг себя целую толпу ребятишек. Вокруг авто вились не только мои сестры, но и дети работников. Те, кто посмелее, даже забрались в машину — тент был опущен. Один из проказников надавил на клаксон, резкий гудок напугал, и все прыснули в стороны, словно просыпавшиеся из мешка горошины.
Мне как взрослой девушке это было не к лицу, но тогда я еще не видела себя будущей женой и матерью. Мечты о собственной семье казались преждевременными — слишком хорошо жилось с мамой, папой и сестрами.
Получив приглашение на беседу в отцовский кабинет, я не сомневалась, что меня пожурят за неподобающее поведение, и готовила оправдания — привыкла отвечать не только за себя, но и за младших. Папа не был слишком строг, но огорчать его не хотелось, поэтому я состроила виноватую рожицу и надеялась, что разговор, как обычно, завершится объятьями и поцелуями.
Около кабинета меня встретила мама. Обычно она занималась младшими, поэтому ее присутствие удивило.
— С кем крошка Лу? — я огляделась.
Мама не ответила, обняла и едва заметно всхлипнула. Неужели все настолько серьезно, что она решила поддержать меня в разговоре с отцом? Я оторопела, стараясь припомнить, не повредили мы часом автомобиль гостя? Никакого видимого ущерба наша ватага не нанесла. Так что же нам предъявляют?
Порог мы перешагнули в обнимку, но в комнате мама прошла вперед и встала за спиной отца. Холодок пробежал по спине — они вдвоем станут меня отчитывать?
— Сядьте обе, — в отцовском голосе чувствовалось непривычное напряжение.
Я послушно заняла стул, стоявший около стены — хотелось смотреть в окно, избегая чересчур серьезных лиц родителей. Они говорили по очереди. Я молчала. Уж лучше бы меня ругали. Минут пятнадцать мама и папа убеждали принять приглашение Боннтов и познакомиться с их сыном. Я готова была спорить на что угодно: они, скорее, уговаривали друг друга, чем меня.
— Что скажешь, Аделия? — спросил отец, когда мое угрюмое сопение, наконец, заметили.
Я облизала сухие губы, вздохнула и попробовала возразить:
— Вы обещали, что до восемнадцати лет никаких женихов не будет. И потом, его величество приглашал…
— Кузен знает о сватовстве, — перебил отец. — Он будет рад, если все получится.
Мама не смогла усидеть, порывисто встала и прошлась по комнате, массируя виски пальцами.
— Любимый, — она обернулась к мужу, — уверена, что Деля должна узнать всю правду.
— Со временем, — хмуро отреагировал отец. Они никогда не спорили при нас, я напряженно выпрямилась, боясь упустить хоть слово. После паузы уже более миролюбиво отец пояснил: — Аделия, ты не обязана соглашаться на обручение. Съездишь, развеешься и вернешься.
— Но зачем?
Я не видела ни малейших резонов. Кроме того, прежний план с посещением столицы и знакомство с десятком лучших женихов страны устраивал меня куда больше, чем приватная встреча с неведомым виконтом.
— Это условие графа, доченька, — не выдержала мама. Она успела вернуться к мужу и примирительно положила ладонь ему на плечо. — Деля уже взрослая девочка, любимый, она все поймет.
Он погладил ее пальцы и посмотрел снизу вверх обожающим взглядом.
Как я мечтала прожить двадцать лет в браке, сохранить и даже приумножить взаимную любовь! Это возможно, ведь у моих родителей получилось!
Рассказ о причинах, из-за которых мама с папой согласились на мой брак с виконтом Боннт, ввел меня в ступор. Граф и графиня передали своего новорожденного сына нашей семье. Это должно остаться в тайне. Всем объявят, что супруги Далеор после восьми неудачных попыток родили наследника.
— Ты же понимаешь, Деля, — чуть не плача говорила мама, — в каком мы положении? Отец не вечен. Ты, конечно, успеешь выйти замуж, Лота, Ванта и Зои, скорее всего, тоже. Но младшие! Кто из ваших мужей согласится взять на себя такую обузу?
Отец остановил ее причитания, нежно похлопав по руке, и поставил точку в разговоре:
— У твоих младших сестер и матери будет защитник даже после моей кончины, Аделия. Думаю, поездка на авто в графское поместье небольшая плата за это.
— Правильно понимаю, — уточнила я, — если между мной и виконтом не возникнет взаимной симпатии, обручение не состоится?
— Правильно, — улыбнулась мама, — это наше требование. Граф его поддержал.
Могла ли я спорить?
К слову, я тогда не улавливала замысел Боннтов, а теперь, просидев месяц под замком, вообще засомневалась в их адекватности. Ну ничего! Все осталось позади. Через два дня буду в родном замке, перецелую сестер, крепко обниму отца, понянчусь с братишкой.
Горизонт порозовел. Скоро станет совсем светло. Шагалось все веселей!
Глава 2 Домой
С погодой повезло: солнце стыдливо прикрылось полупрозрачной фатой облачков, ветерок освежал, но не пронизывал до костей. Идти было хорошо. Порой путь преграждали прозрачные, напевавшие свежую песенку ручьи. Одни я перепрыгивала, через другие перебиралась по камням или бревнам, но из каждого пила приятную на вкус воду. Это помогало немного приглушить голод, но все же к полудню я ни о чем другом, как о еде, думать не могла. Мне представлялись то вчерашние пряники, которых пожалела для меня Фани Туут, то зажаренная баранья ножка, что подавали к празднику в родном замке, то печеная картошка. Было бы весело посидеть у костра где-нибудь на заднем дворе, пряча глаза от едкого дыма, а потом, обжигаясь, дуть на испачканные в саже пальцы и слушать страшные истории, рассказываемые нашими тайными друзьями из работников.
В просветах между зарослями ивы замелькали крыши невзрачных построек, я прибавила шагу. Радовало, что до деревни добралась раньше, чем рассчитывала.
По крутой тропинке поднялась на холм и остановилась отдышаться. За рекой зеленели заливные луга с высокой мягкой травой. Там паслось стадо коров. На этом, высоком, берегу реки стояла деревенька — не слишком большая, пожалуй, и трактира в ней не найдется, но я надеялась, что уставшую путницу покормят в любой крестьянской избе.
Прямая довольно широкая улица удивила пустотой. Не играли во дворах ребятишки, не купались в пыли куры, не спали в лужах свиньи. Только собаки высовывали носы в щели под глухими заборами, исступленно лаяли, разгоняя ощущение запустения.
Строили деревню какие-то шалопаи — Ддругого объяснения у меня не нашлось. Два или три хозяйства стояли, прижимаясь заборами, потом зиял пустырь, где вполне мог поместиться еще один двор, дальше опять постройки, за ним еще прогал. Создавалось впечатление, что дома разбрелись из общего хоровода: поодиночке, парами, группами.
У каждой калитки я пыталась докричаться до хозяев, но те либо не слышали меня за собачьим приветствием, либо не желали отвлекаться от насущных занятий. К одинокой женщине, бредущей по улочке, я бросилась бежать, будто боялась, что та рассеется в воздухе:
— Пожалуйста! Будьте добры! Остановитесь!
Крестьянка лет сорока с невыразительным лицом взглянула на меня исподлобья и задержалась, поджидая:
— Чего тебе?
— Мне бы пообедать и отдохнуть до утра. — Заметив, как женщина недовольно скривилась, я поспешно добавила: — Хорошо заплачу.
Сердце мое чуть не остановилось, когда крестьянка покачала головой и нырнула за ограду. Оттуда она объяснила:
— Парша на овец напала по всей округе. Что если на тебе зараза? Никакие деньги не захочешь.
— Я здорова!
Женщина пятилась, качая головой:
— Не пустят, не надейся. Все, кто мог сжалиться над тобой, сквозь землю провалились.
— Как провалились? — не поняла я.
— Видала пустоши? — женщина махнула в сторону пространства между домами, — жили там. И дальше, и еще вот там. По деревне, считай, полтора десятка семей исчезли вместе с живностью.
В ее тираде чувствовалось сожаление, что вместе с людьми пропало и добро.
Я даже на минуту забыла о голоде и усталости. Умом тетка тронулась?
Решила поискать другое пристанище.
Мне отказали еще в четырех местах, причин не объясняли, а вопросы мои игнорировали. То, с какой опаской поглядывали на меня и женщины, и мужчины, оставляло неприятное впечатление — самых бессердечных людей словно свезли сюда со всей округи. Окончательно потеряв надежду обрести приют, я двинулась за околицу. Полежу на берегу, отдохну и двинусь дальше.
Распахнутые ворота крайнего дома заставили остановиться и заглянуть во двор. На крылечке сидела старушка. Она уткнулась в колени и покачивалась, тихо завывая. Я не сразу решилась потревожить человека в его горе. Старый пес, гремя обрывком цепи, подошел ко мне и ткнулся носом в бедро.