Ох, не те выводы баба Лида сделает, не те!.. Но пирожки в тему.
Настя побежала умываться, невольно замедлив шаг на пороге ванной комнаты. А вдруг там оно, то самое отражение?.. Нет. Из зеркала смотрела сама Настя: лицо бледное, веки припухшие, под глазами темные круги. Не в концепции клиники утренняя мордашка доктора Морозовой, а что делать?!
Пирожки с картошкой и луком пошли на «ура», да так, что от горки осталось два, на которые уже не хватило сил. Надо будет поблагодарить бабу Лиду вечером, зайти к ней. Что бы сделать полезного до выхода на работу? Родителям звонить рано. Ах, да, свидетельство о смерти, надо сфотографировать и распечатать на работе. А лучше взять с собой и там уже сканировать…
На совесть приколочены полки в шкафу, теперь не отвалятся! После поисков конверта Настя складывала документы отдельно от фотоальбомов, в две стопы так, чтобы запомнить, что куда положила. Свидетельство должно быть вот тут, в темно-синей папке. Папка на месте, свидетельство и другие документы тоже, но… что это? Левая стопка на полке не была такой худой! Это не плывущее пятно на зеркале, Настя точно помнит! Чего нет?! Двух так называемых «общих» тетрадей в клеенчатых кустарных переплетах коричневого цвета. Где они?.. Они лежали сразу под папкой, Настя мельком в них заглядывала, какие-то то ли дневники, то ли записи о пациентах. Непонятно, что…
Что еще непонятно? Когда они пропали?.. Вызванная Лидией Михайловной полиция дальше прихожей и кухни не заходила. Посторонних в квартире не было.
Кроме одного человека, спавшего вот на этом диване в гостиной и ушедшего в шесть утра.
Глава 11.
Баба Лида
Первая мысль: «Как же так, ведь я доверяла!»
Вторая мысль: «Ну и глупо было доверять первому встречному!»
Было еще много мыслей, поспешно сменяющих и вытесняющих друг друга, будто мелкие суетливые птички, которые ссорились вокруг кормушки с семечками в зимнем парке. Но прошла минута, другая, и вот уже птички успокоились и, обвиняя, вытянули крылышки в единодушном порыве: «Ты сама виновата! И вообще посмотри, может, что-нибудь еще пропало!»
Кто-то из этих мысленных птичек затаился, а затем вполне удовлетворенно и ехидно царапнул острым коготком, словно факт пропажи тетрадей был очень даже приятен и полезен. И на уровне какой-то глубинной интуиции Настя поняла: сейчас лучше не смотреться в зеркало, будь то старое трюмо, зеркало в ванной комнате или всего лишь карманная пудреница. Потому что той, которая прячется в темных уголках разума, личность куратора совсем не симпатична. Не случайно при встрече на лестничной площадке возникло гаденькое чувство пойманной с поличным на месте преступления… И сейчас прячущаяся «та», эква, посторонняя сущность или как там ее звать, — она очень близко.
«Не поддаваться!»
А ну-ка, ну-ка, не произошло ли у нас каких-то неосознанных действий? И не спрятала ли Настя тетради от себя самой, будучи в неконтролируемом состоянии? Тогда их нужно найти, во что бы то ни стало! Но… сомнения остаются. Разве что набрать комбинацию нулей и знаков на смартфоне, пусть примчится Игорь Павлович, — он ведь может быстро, вчера проверено! — и задать ему в лоб вопрос насчет пропажи из шкафа!
Настя внимательно просмотрела все содержимое полок. Кажется, ничего больше не пропало, но если уж совсем придираться, то кажется, что нижний альбом с фотографиями задвинут к стенке шкафа не совсем аккуратно. К тому же, сбоку, между толстых плотных страниц, высовываются уголки двух фото. Сама Морозова никогда бы не оставила их так, потому что с детства привыкла все складывать «по линеечке», приводя в полное восхищение воспитательницу в детском саду и учителей в школе. Возможно, этот Игорь под фальшивой фамилией Нефедов листал альбом? Например, искал на старых других снимках лицо с того, изуродованного? Сличал, так сказать? Дал задание своей подопечной, но, допустим, не смог уснуть и занялся поисками сам.
Вряд ли. Сумочка, где лежит злополучный конверт, у Насти в спальне. Но сам снимок Игорь фотографировал на камеру смартфона при встрече в кафе!
Можно было ломать голову сколь угодно долго, но надо торопиться на работу, опаздывать нельзя. Главное, постараться держать себя в руках!
Благие намерения насчет «держать» удавалось соблюсти почти до обеденного перерыва. Одна из пациенток отказалась от процедур по причине болезни, и у Насти образовалось получасовое окно. Для начала был звонок маме с очень осторожными расспросами, поданными в весьма беспечной форме праздного интереса к истории семьи.
«Ой, а из бабушкиных подруг кто жив? Тут интересуются из телекомпании, снимают фильм, да, о врачах… Я бы дала контакты, помогла… Да, вспомни всех, кого хорошо знала…»
«Ой! Мам, а ты про моего дедушку случайно ничего не знаешь? Да, по той же причине, да и мне самой интересно. Не знаешь? Жаль…»
«Ой, а помнишь старое трюмо, зеркало так и продолжает портиться! Нет, выкидывать не буду, это же мебельный раритет. Помнишь, мне показалось, что там дыра в тумане, я ее даже трогала! Когда это было? Вспоминаю, и самой сейчас смешно, да…»
Она записала четыре фамилии — тех, с кем бабушка Женя водила дружбу, по мнению мамы. Это уже кое-что. О дедушке, естественно, ни слова — ни полслова. Не он ли на снимке с выколотыми глазами?! Случай про дыру в зеркале — мама вообще толком его не запомнила, что уж говорить про точную дату и какие-то там предшествующие события!.. Но зацепка-то была, причем такая, о которой Настя и сама смутно помнила! В то утро Евгения Викторовна торопилась на какое-то мероприятие: ее пригласили на торжественное предновогоднее собрание в медицинский институт при Сургутском университете. Тогда, правда, он назывался по-другому, не институтом, а медико-биологическим факультетом. Если там сохранились какие-то архивы, протоколы, фотографии, то дату можно восстановить!
Настя наскоро перекусила, а затем планировала также почитать о Холмогорском кладе и вороньих перьях, но не успела.
Медленно отворилась дверь в комнату для персонала. А на порог упала угловатая тень. Сердце так и екнуло, проваливаясь куда-то в желудок.
«Что, опять?! Хватит с меня теней!»
— Чума на все дома! — переиначил кто-то бессмертную строку Шекспира, и резкий властный мужской голос, произносивший ее в собственной авторской версии, был хорошо знаком доктору Морозовой. — Я-то думал, у меня сегодня выходной!
Принадлежал голос Кириллу Олеговичу, пластическому хирургу, именно тому, с которым у Насти поначалу как-то завязалось коротенькое приятное знакомство, не дошедшее до стадии бурного романа. Хирург обратил на новенькую внимание в первый же день совместной работы и уже не выпускал из поля зрения. Ухаживал Кирилл Олегович ненавязчиво, элегантно, умело, так что Морозова поначалу заинтересовалась сама, но…
Слагаемых неуспеха возможных отношений было много. Первейшее слагаемое — в соседнем Нефтеюганске у Кирилла обнаружилась супруга, с которой тот находился в вялотекущем состоянии развода: «уйти — остаться». То ли три года тянулись такие странные отношения, то ли, как утверждали злые языки, целых пять лет. Но даже если бы мужчина развелся, это вряд ли бы повлияло на решение Насти очень быстро прервать знакомство, кажущееся поначалу таким многообещающим. Дело отнюдь не касалось разницы в возрасте (Кирилл был на десять лет старше), нет!
Хирург вошел в комнату, картинно привалившись плечом к дверному косяку и сокрушенно вздыхая:
— Так вот, чума на все дома… Опять гименопластика, и опять срочная. Приехала домашняя девочка учиться в северный город… Родители дома остались, живет девочка у местной родни. Не всякая родня будет присматривать за студенткой денно и нощно. Свобода, соблазны, мальчики — башню сносит… Ну вот, там, дома, уже и мужа девочке присмотрели и просватали, и калым за нее дают хороший. Девочка в панике сознается про шило в мешке. Надкусанное яблоко могут вернуть после свадьбы, а на семье будет позорное пятно. Родители в бешенстве, но выход-то есть… Кто-то делает инъекции — от «гиалуронки» до ботокса, кто-то правит сломанный нос, кто-то убирает послеродовые растяжки с живота, а кто-то… латает собственную жизнь. Такая вот пластика.
Сокрушенному и огорченному виду Кирилла Олеговича позавидовали бы опытные актеры, знай они, что сочувствие на его лице — всего лишь привычная игра. Кирилл любил слушать свой голос, давать советы, авторитетно кивать головой — и тщательно следить за эффектом производимого на собеседника впечатления. Притом хирургом он был великолепным! Многие женщины, включая и администратора Юлечку, и даже Эллу-Гринча, пачками попадали в коварную ауру наигранного покровительственного обаяния и вполне привлекательной внешности. Они готовы были слушать оратора, с обожанием хлопая ресницами.
Насте хватило трех недель, чтобы разобраться, что к чему. Опыта у нее было с гулькин нос, а женского чутья, видимо, вполне достаточно, чтобы сказать твердое «нет».
Дело было также в немаловажной черте характера Кирилла, требующей у своего обладателя оставлять за собой последнее слово всюду и всегда, а в особенности — в отношениях с ближайшим окружением. Любая попытка несогласия с его мнением влекла незамысловатый сценарий поведения: «Я тебе сейчас уступлю, и только потому, что ты — девочка, молоденькая, глупенькая, а я — взрослый и умный. НО!.. Я хочу, чтобы ты знала — твои принципы для меня не стоят ни гроша. Ишь, вздумала проявлять свое «я»!
Морозова давно избегала флиртовать или вступать с ним в длительные беседы, ограничившись сугубо деловым общением. Но Кирилл Олегович так и не оставлял надежды сблизиться, периодически подступая к коллеге с предложениями сходить в театр или ресторан.
Сейчас он бросил на Настю откровенно восхищенный взгляд:
— Похорошела, Настенька, кроме шуток. Кому север хуже яда, а тебе — на пользу.
Обычно резкий голос смягчился, обзаведясь мурлычущими интонациями довольного домашнего кота, заинтересованно поглядывающего на аквариум с золотыми рыбками. Кирилл буквально пожирал девушку глазами.
«Только тебя тут не хватало!»
Раздражение, которое чувствовала Морозова, смешалось с каким-то острым, болезненным, несвойственным ей любопытством. Как будто собиралась наступить на жирную гусеницу, растоптать — а потом посмотреть, что осталось. Внезапно пришло осознание собственной силы и привлекательности — стоит только поманить пальцем…
Холодная змейка между лопаток пошевелилась, поднимаясь кверху, наполняя гортань знакомой уже хрустальной крошкой:
— Закрой дверь.
— Что?.. — хирург был удивлен и не стал это скрывать.
Левая ладошка Насти плавно прошлась по кожаной обивке дивана, поглаживая поверхность недвусмысленным приглашающим жестом. Правая — так же плавно и неторопливо расстегнула две верхние пуговицы на курточке медицинского костюма. Показалась белая кружевная отделка топа.
— Дверь. Плохо слышишь меня?
Не отрывая глаз от лица Морозовой, как будто находясь в глубоком трансе, Кирилл вступил в комнату и закрыл за собой дверь.
— Настя… Мне это не снится?
— Представь себе, нет. — Холодная змейка почти упивалась собственной властью, как будто приглашая хозяйку тела разделить эти ощущения. — Иди сюда.
Маленькие сильные руки уже тянули Кирилла Олеговича за ворот медицинского костюма. Ближе, ближе, еще ближе… Губы совсем рядом, почему бы и нет?
— Настя…
Дистанция для поцелуя — то, что нужно.
— Ты же этого хотел, да?
Взгляд снизу вверх — туда, в расширенные зрачки серых глаз мужчины, который перед тобой совершенно беспомощен, не способен противиться зову плоти…
Одна Настина рука уже отпустила ворот костюма, подбираясь к поясу брюк. Мужчина попытался отодвинуться:
— Ну не так же, что ты делаешь!
— А как? — почти свистящим шепотом объявила о себе холодная змейка. — Какая разница, где, если у тебя постоянно только одна мысль — кому присунуть без последствий? Получать удовольствие от уступчивости тех, что так и смотрят тебе в рот, ловя каждое слово самовлюбленного эгоиста, готового слушать только себя всю оставшуюся жизнь?.. Сколько вокруг женщин — и ни одной достойной настолько, чтобы не смотреть на нее свысока?
Настя чувствовала, как по рукам струится шелковистый невидимый иней, перетекая в кончики пальцев. Еще немного — и тонкие хрупкие иголочки переберутся на теплое мужское тело. Интересно, что с ним будет тогда?
«Какая разница, это всего лишь человек».
Как во сне, видела Настя приближающиеся черные зрачки, наполненные страхом, зрачки, в которых расцветал искаженный контур ее собственного отражения.
— Ты же хотел, правда?..
В ставшей невыносимой, опасно-смертельной тишине раскатом грома раздался звонок смартфона. Шелковистый иней, доступный только для восприятия доктора Морозовой, жалкой шелухой посыпался на пол. Женское отражение в расширенных зрачках перепуганного хирурга отступило назад, а сам Кирилл Олегович рванулся из разжимающихся девичьих рук, едва не упав навзничь.
— Да что с тобой?! Фу… ненормальная!
Его уже не было в комнате для персонала, когда Настя трясущимися руками застегивала пуговицы на своем костюме, а потом хваталась за смартфон, даже не посмотрев на номер, с которого пришел звонок. Она была уверена, что звонит Игорь, но ошиблась.
Ее слух больно резанул практически не узнаваемый голос Лидии Михайловны, невнятно бормочущей бессвязные слова:
— Плохо… Настюша… скорее… скорая, вызови скорую… плохо… и сама приди…
Замирая от страшных предчувствий, Настя кинулась к своему шкафчику с одеждой.
— Что, баб Лида?! — почти выкрикнула она, прижав плечом к уху смартфон и вытаскивая из шкафчика джинсы и жакет. — Что, сердце? Дверь в квартиру открывай, если сможешь, живее!
В ответ донеслось совсем уже нечленораздельное мычание. Настя разобрала только слова «давление» и «онемела». Неужели инсульт?!
В комнату вошла Дарья Коваленко, и изумлением уставившаяся на то, как полуголая Морозова на ходу переодевается, даже не зайдя за ширму.
— Даша! Подхвати мой первый прием после обеда! Там только консультация!
— А ты…
— Убегаю. С соседкой беда. Она здесь одна живет, родня, кажется, в Когалыме… То ли инфаркт, то ли инсульт! Вот, позвонила мне.
Коваленко сочувственно кивнула.
Кое-как Настя попала в рукава пуховика, поспешила в коридор, на бегу вызвала такси и, уже выскочив на улицу, набрала номер «сто двенадцать».
* * *
Дверь в квартиру соседки была не заперта. Видимо, Лидия Михайловна смогла ее открыть, прежде чем навзничь упала в прихожей. У пожилой женщины, слабо зашевелившейся на полу, была явно парализована правая сторона тела, давая возможность заподозрить левосторонний инсульт. Увидев Настю, соседка приоткрыла глаза и зашептала перекошенным ртом:
— Деточка… защитить хотели… сделала, что могла, защитить от … Женя на себе крест поставила, бросила… только работа… сколько она хлебнула… да что сделаешь…
Спутанность сознания — обычное дело в таких ситуациях.
— Я тут, баб Лида. — Ласково заговорила Настя, опускаясь на колени и понимая, как дорого время. — Сейчас давление измерим, скорая помощь уже в пути. В стационар поедем, а поправишься — пирожки вместе будем печь…
У нее заныло сердце при взгляде на неестественное положение и явный отек правой ноги бабы Лиды. Вывих или перелом голеностопа?.. Трогать нельзя, разве что повернуть голову на бок, чтобы несчастная не захлебнулась в случае рвоты. Морозова прекрасно знала, где у соседки лежит тонометр и, не разуваясь, бросилась на кухню.
И замерла.
Посреди уютной и чистенькой кухни лежало то, что осталось от старых тетрадей в кустарном клеенчатом переплете: истерзанных, изорванных, изрезанных на мелкие кусочки. Рядом стояло мусорное ведро, в которое уже перекочевала часть образовавшегося на полу бумажного мусора.
Вот как… Не Игорь взял, а баба Лида. Но как, когда?!
Некогда об этом думать. Форточку — настежь, чтоб холодный воздух свободно потек в помещение. Тонометр — вот, на столе, видимо, баба Лида уже измеряла давление, когда рвала и резала старые тетради. Настя одним прыжком метнулась обратно в прихожую. Пульс — давление, пульс — давление…