— Я слишком боюсь уколов, чтобы позволить тебе ввести мне сыворотку правды, — саркастически замечает он. — А мое лицо слишком красивое, чтобы выбить из меня правду.
Я заставляю себя рассмеяться. — Хватит об этом. Это… Это что-то из Ривьеры.
На лицо Джека падает маска. — Не уверен, что могу доверять хоть чему-то в психбольнице.
— Это простая процедура. Ты погружаешься в грезы, и у нас есть мониторы, которые показывают, говоришь ли ты правду. Все очень просто, — качаю головой. — Я это уже говорила. В любом случае, просто сделай это. И тогда я пойму, что ты…
— Говорю правду или нет? — заканчивает за меня Джек.
— Псих ты или нет.
— Та же разница, — эта глупая улыбка снова приклеилась к его лицу.
— Ты сможешь сам добраться до Ривьеры? — спрашиваю я. — Сегодня вечером?
Джек кивает. Он почувствовал настойчивость в моем голосе. — Встретимся в нашем старом доме.
Я тупо смотрю на него. Что-то темное вспыхивает в глазах Джека. — Точно. Ты же не помнишь наш дом.
Я качаю головой.
— На крыше.
— Часть его исчезла, — говорю я. — Он взорвался.
Глаза Джека слегка расширяются. Не думаю, что он осознавал, насколько близко к дому было нападение.
— Но сад цел, — говорю я. По крайней мере, я так думаю. Джек пристально смотрит мне в глаза.
— Я не доверяю ментальному спа. Но я доверяю тебе, Элла.
— Даже если я тебе не доверяю? — не могла не спросить.
— Даже тогда.
Глава 34
Джек показывает мне скрытый лифт внутри одной из колонн, на которых держался мост Верхнего города Новой Венеции. Он явно предназначен для рабочих, которые должны обслуживать электрические и канализационные потребности города, но мне все равно; я просто благодарна, что мне не нужно подниматься по лестнице, чтобы вернуться домой.
Лифт останавливается у триумфальных башен, и когда я прохожу мимо площади, меня поражает странная смесь цветов и пламени. На мраморе и известняке площади есть глубокие черные шрамы, огороженные желтой лентой. Толпы людей собираются на небольшом пространстве между отделенной зоной и воротами в Центральный сад, и оставляют цветы и записки, свечи и молитвы.
Я стараюсь избегать толпы. Мне достаточно пересечь Центральный сад, чтобы вернуться домой, но тут я вижу знакомое лицо.
— Она была вашей дочерью, не так ли? — тихо спрашиваю я.
Человек в мятом грязном костюме смотрит на меня. Глаза представителя Белл сухие, но это только от того, что уже больше нет слез. Он смотрит на белого плюшевого мишку с розовыми бантиками, точно такого же цвета, как платье его дочери.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает он хриплым голосом. Интересно, как давно он здесь сторожит свою дочь?
— Я узнала ее по вашему профайлу, — вру я. — Тот, который был для ваших грез.
Представитель хватает меня за локоть и отводит подальше от толпы. — Грезы, — говорит он, и свет заполняет его пустые глаза. — Могу я снова увидеть ее в мечтах?
— Э-эм… — я колеблюсь. Сейчас ему, наверное, будет легко погрузиться в задумчивость, и это идеальное прикрытие для меня, чтобы проникнуть в его мысли и увидеть, что он скрывает от ПМ Янг. Но это так… так неправильно. Так неправильно пользоваться горем человека из-за потери жены и дочери, чтобы шпионить за ним.
— Пожалуйста, — говорит он, и теперь я замечаю осунувшееся лицо и темные круги под глазами.
Мой позвоночник напрягается. Независимо от того, кого убили террористы в этом восстании машин — и кто они такие на самом деле — вина за то, что он сделал, лежит у его ног, точно так же, как плюшевый мишка с розовыми бантами и увядающими цветами, усеянные мерцающими свечами. Я не могу позволить жалости скрыть от меня тот факт, что он был связан с изменническими заговорами и террористами, и что его семья заплатила за это. Это он играл с огнем, думал присоединиться к террористам. Я не могу думать о Зунзане, террористах или правительстве — мне просто нужно найти убийц.
Моя цель — остановить их.
Это то, что я могу сделать.
— Идемте со мной, — зову я. — Мы можем провести сеанс грез сейчас.
Когда мы добираемся до Ментального Спа Грез, я вздыхаю с облегчением, что мисс Уайт здесь. К ее чести, она немедленно поглощает представителя сочувствием, уводя его в комнату грез, давая мне время ускользнуть и войти в потайную комнату.
Руки трясутся, пока я готовлю кресло для грез, чтобы войти в сознание представителя Белл. Сглатываю комок в горле. Я не могу позволить себе погрузиться в кошмары, как раньше. Я не могу позволить себе галлюцинации, ни здесь, ни сейчас.
Слабый гул наполняет мои уши, когда ультразвуковой шлем нагревается. Это напоминает мне звук, который издавали андроиды перед тем, как взорваться. Я опускаю ультразвуковой шлем на голову и отключаюсь.
В голове представителя Белл бушует ураган. Как только я вхожу в его сон, я чувствую это. Воздух тяжел от запаха теплой влажной земли, и я слышу, хотя и не вижу, грохот волн и отдаленные крики, наполненные страхом. Там темно. Этот мощный шторм заливает улицы и топит лодки. Поначалу, из-за темноты, я боюсь, что это то, что старики называют хита тал-амриджа — шторм, когда песок из пустынь на юге переносится облаками и осыпается на Мальту. Постепенно мир проясняется. Свет жуткий, почти зеленый. Город заброшен — я даже не вижу здесь представительниц прекрасного пола.
Огромная капля дождя падает мне на плечо. Я вытираю каплю рукой, и та сразу становится красной. Определенно, это пылевая буря — иногда люди называют ее кровавым дождем, потому что Земля красноватая и оставляет все — окна, машины, одежду — в пыльном, темно-розовом цвете.
Снова идет дождь, словно стена из воды. Липкий, вязкий — не зернистый, как шита тал-амриджа. И тут я понимаю: это не грязная вода, падающая с неба. Это, буквально, кровь.
Я поднимаю голову, и капля крови попадает мне прямо в глаз. Ругаясь, вытираю лицо, пытаясь стереть кровь, но она повсюду, словно я пытаюсь высохнуть посреди океана. Прикрывая лицо ладонью, смотрю в небо.
Я в центре циклона.
Гигантские белые облака кружатся надо мной, как спиральная галактика, глаз — крошечное темное пятнышко. Буря набирает обороты, хлещет кровавым дождем, как удары кулаков, ветер столь свирепый, что рвет одежду и режет кожу.
В голове представителя Белл крутятся мрачные мысли — кровавые мысли — и они вызвали самую большую бурю, которую я когда-либо видела. Я закрываю глаза, когда над головой раскатывается гром, молния шипит и потрескивает так близко, что волосы на руках встают дыбом. Представитель Беллз здесь, где-то в этом шторме. Я должна найти его. Я должна остановить циклон. Я должна погрузить его в мирную задумчивость, что-то, за что он сможет держаться, пока я роюсь в его мозгу в поисках ответов.
Я сосредотачиваюсь на том, чтобы остановить кровавый дождь. Капли падают все медленнее и медленнее. Делаю глубокий вдох, представляя, как облака распадаются, превращаясь в пушистые кусочки сахарной ваты. Я не открываю глаз до тех пор, пока шум дождя не стихает и я не чувствую тепло средиземноморского солнца на своем лице.
Однако когда я поднимаю глаза, вихрь все еще никуда не делся — это просто яркие белые облака, никакого дождя. Он нависает над нами, напоминая о том, что сознание представителя не может быть полностью очищено от его насущных мыслей. Но так как больше не льется кровь, а гром и молния прекратились — я оставляю его.
Солнечные лучи из облаков прекрасно освещают представителя. Он лежит на земле, весь в крови. Поначалу я думаю, что он ранен — редкое зрелище в мечтах, будь они счастливыми или нет. Но потом он моргает, белки его глаз невозможно ярко выделяются на темно-красном лице, и я понимаю — он не пропитан собственной кровью. Эта буря была хаосом его разума; кровь была кровью его жены и дочери, лежащих мертвыми на земле перед ним.
— Простите меня! — он кричит на их тела. — Простите меня!
Представитель хотел снова увидеть жену и дочь, но не для того, чтобы вновь пережить счастливые воспоминания. Это было извинение, а извинение означает, что он помнит, что произошло, а это значит, что он оказался в ловушке кошмара, который уже сбылся. Я должна заставить его погрузиться в другую задумчивость, такую, чтобы он мог забыть.
Я закрыла глаза и сосредоточилась.
— Что ты делаешь, мальчик? — спрашивает грубый голос.
Представитель смотрит на деда. Пока он смотрит на него, город растворяется в апельсиновой роще, а печаль представителя Беллз постепенно тает, откидывая его воспоминания в то время, когда он еще не стал отцом, до того, как у него появились обязанности, до того, как он стал виновен в их невыполнении. Но тела по-прежнему там. Он почти спотыкается о них, приближаясь к деду.
— Они ушли, — глухо говорит представитель Белл.
— Семья никогда не исчезает, — говорит дед.
На моих глазах кровь медленно блекнет, а вместе с ней и последние страхи и тревоги представителя Белл. На какое-то мгновение он погрузился в задумчивость. Он заново переживает свое детство. На горизонте темные тучи — он еще не все забыл — но и этого уже достаточно.
— Я могу приступать к работе.
Глава 35
В прошлый раз я искала вслепую, надеясь наткнуться на что-нибудь полезное. Но в этот раз, когда я сама лично леплю образы и мечты представителя Белл, я точно знаю, что ищу.
Я направляю сознание представителя Белл в кабинет, заполненный шкафами с картотекой. В каждом шкафу есть папка. В каждой папке — память. Хрустнув костяшками пальцев, я начала копаться в его мозгу.
В воздухе разносится музыка. Я… я знаю эту песню… «Лунная река» — любимая мелодия отца. Я медленно поворачиваюсь. Вдали, почти вне поля зрения, представитель беседует со своим дедом. Но здесь, рядом со мной…
— Папа? — неуверенно спрашиваю я. Но там никого нет. Только музыка и ощущение, что за мной наблюдают.
Я пожимаю плечами и снова возвращаюсь к мыслям представителя Белл. И, наконец, вижу именно то, что искала. Картотечный шкаф с написанной от руки, зелеными чернилами того же цвета, что и наркотик грез, этикеткой.
«Джек Тайлер».
Заперто. Мои напряженные пальцы дергают ящик, но он не поддается. Не могу его открыть.
— Как думаешь, почему? — интересуется голос. Я оборачиваюсь, сердце бешено колотится. Вдали, почти вне поля зрения, представитель беседует с памятью своего деда. Но здесь, рядом со мной…
— Папа? — зову его. Папа не останавливается, кружа маму — молодую маму, здоровую — в такт музыке. Они раскачиваются вместе, кружатся, смеются и игнорируют меня.
Сон смазывается. Их движения становятся дергаными, как при помехах. Изображение родителей, танцующих, останавливается и возобновляется на несколько секунд, как поцарапанный диджи файл.
Они не реальны. Я знаю, что они не настоящие. Здесь, во сне, нет ничего реального. Но они не являются реальной частью мира снов.
Нет, конечно. Они не являются частью мечты представителя Белл. Они — часть меня.
— Уходи, — говорю я как можно тверже.
Я слышу тихое жужжание в глубине сознания.
— Не могу! — кричит он через мамино плечо. Она прислоняется к нему, словно не замечая ни меня, ни папу. — Это твои мечты. Ты контролируешь нас.
— Это не мои мечты! — я подхожу ближе к родителям, но с каждым шагом они становятся все дальше и дальше, будто изящное движение, часть танца. Но они всегда вне досягаемости для меня.
— Как и этот картотечный шкаф, — добавляет папа, кивая головой туда, где я работала. Я разворачиваюсь на каблуках как раз вовремя, чтобы увидеть, как запертый шкаф с именем Джека исчезает в клубах зеленого дыма.
— Это не мое, — словно оправдываюсь я. — Я в грезах представителя Белл.
— Ты, Элла. Это ты видишь сны в картотеке, — папа поворачивает маму на каблуках, и она хихикает. — Картотечные системы устроены так же, как и компьютеры. Давным-давно, когда их только изобрели, разработчики организовали систему тем же образом, каким устроены обычные картотеки, потому что именно это они использовали для классификации и ведения записей. Мы больше не используем картотеки, но компьютеры по-прежнему используют. Это эффективный способ организации.
— Спасибо, папа, — говорю я, проходя мимо него. — Будто я андроид с компьютером вместо мозга.
— Именно на этом были сосредоточены мои исследования. Мозги андроидов и наноботов, наноботов и мозги андроидов.
— Я знаю, — пытаюсь отодвинуться от мамы и папы, но, они все так же кружились вне моей досягаемости, но теперь они, наоборот, начали наступать.
— Уходи, — повторяю я, на этот раз в моих словах слышится отчаяние. — П-п-п-пожалуйста, — заика-придурок-придурок. Мое тело дергается. Я то появляюсь, то исчезаю. Боже. Я вглядываюсь в ярко-белые клубящиеся облака циклона, затмевающие все мои мечты. Что, если я проснусь, пока буду в мыслях представителя Белл? Что будет с ним?
Что будет со мной?
— Эл-ла-а-а! — зовет отец, продолжая кружить маму. Ее платье развевается вокруг лодыжек, черно-красное, расшитое бисером, постепенно превращаясь в пушистое белое свадебное платье, которое тут же испаряется на моих глазах, оставляя после себя пропитанный соленой водой саронг (Прим. ред.: Саронг — традиционная одежда ряда народов Юго-Восточной Азии и Океании.). А следом и он падает с ее бедер, обнажая обтягивающую шелковую сорочку.
— Па-а-ппа? — я начинаю заикаться.
Я хватаюсь за голову. — Что про-про-происходит?
Музыка смолкает. Родители исчезли. Тишина. Что это было?
Я делаю глубокий вдох. У меня нет времени сходить с ума. У меня есть работа, а представитель может проснуться в любую минуту. Я снова поворачиваюсь к шкафам. Ящика с именем Джека больше нет, но я открываю ящик с надписью «Z».
Неуместная папка с файлами — неуместная память — шлепается на пол, будто движется по собственной воле. Поднимая ее, зачитываю этикетку.
«Наноробототехника и управление «Киборг» в теории Андроида: связь между биологией и технологией».
Что-то похожее на каплю дождя падает мне на шею. Я потираю ее, вскидывая голову вверх: тучи сгущаются. Неужели представитель Белл выходит из задумчивости и попадает в кошмар? Но когда я смотрю мимо своего рабочего места, то вижу, что он все еще разговаривает со своим дедом, совершенно не зная о темнеющем небе.
И тогда я понимаю от чего небо начало темнеть. Рой пчел опускается в воронкообразное облако. Надвигающийся циклон состоит отнюдь не из облаков, нет. Он состоит из пчел. Вихрь черно-желтых, жалящих насекомых. Они гудят так громко, что все мое тело начинает вибрировать.
Я кричу и тут же падаю на землю, закрывая голову.
Пчелы роятся надо мной. Я снова кричу, и тогда они заполняют мой рот. Пушистые тела давят на внутреннюю часть щек, жала стучат по зубам. Они проваливаются мне в горло, и я, почти задыхаясь, глотаю их. Жала царапают пищевод, а жужжание заполняет мой живот. Пчелы кусаются и жалят щеки… они проедают во мне дыру… пчелы выпадают из проеденных дыр на моем лице. Гной и кровь вытекают из меня обильным потоком, кажется, будто я таю.
Пчелы зарываются в мою плоть, под кожу. Они ползают по моим пазухам, их маленькие ножки дергают меня за волосы в носу. Они запихивают свои жирные тела в мои слуховые каналы, наполняя мозг жужжанием, царапая своими жалами чувствительную кожу моего уха. Они льются из моих глаз, как слезы.
Пчелы, пчелы, пчелы повсюду, и они едят меня живьем.
Я кричу, но из меня выходит только «бж-ж-ж-ж-жб-ж-ж-жб-ж-бжбж-ж-ж-ж-ж»
— Элла? — зовет отец. — Элла, вставай. Что ты делаешь на полу?
Я открываю глаза.
Пчел нет. Где-то там представитель Белл совершенно спокоен в своих собственных мечтах. Отец стоит надо мной с разочарованным видом.
— Правда, Элла, — насмешливо говорит папа. — Ты собираешься ж-ж-ж проснуться ж-ж-ж? Или нетж-ж-ж.