− Стой, Элла Шепард! — кричат полицейские у меня за спиной.
Я пригибаюсь, стараясь бежать как можно быстрее. Программа Джека полностью мертва, но между символами Зунзаны и несколькими людьми, готовыми указать на следующую дружественную остановку, я могу продолжить путь. Лодки становятся все меньше и дальше, а некоторые из людей в лодках, которые я должна пересечь, хватают меня − возможно, жаждут награды или просто хотят получить похвалу от полицейских.
Но затем я вижу лодку у самого края воды, рядом с серым песком пляжа, затененного мостовым городом. Я подпрыгиваю ближе, спотыкаясь и чуть не падая. В лодке стоит женщина − молодая, примерно возраста моей мамы. Рядом с ней мальчик лет на десять моложе меня, но высокий и стройный. Он подталкивает меня ближе к их лодке, бросая безумные, обеспокоенные взгляды на копов позади меня. Я делаю глубокий вдох и бросаюсь по воде к их лодке. Я врезаюсь в кучу тряпья и оглядываюсь. По меньшей мере дюжина полицейских в черной форме продолжают преследовать меня. Они быстро приближаются к земле, как стервятники к раненому кролику.
− Быстрее! − кричит мне женщина в лодке. Я резко оборачиваюсь к ней, но она уже тянет меня вниз. О чем она думает? Я не могу здесь спрятаться, копы слишком близко. Они знают, где я.
− Чарли! − женщина срывается. Мальчик падает на палубу рядом с ней. Она обхватывает его лицо руками и быстро целует в лоб. − Беги, малыш, − говорит она, срывая с моей головы грязную темную шаль и заворачивая его в нее. Она держит меня за плечи, толкая вниз, а Чарли, одетый в мою шаль, убегает, прыгая в ближайшую лодку. Копы кричат друг на друга, и я слышу свист, ругань, вопли.
− Глубокий вдох, − требует женщина.
− Что? − я задыхаюсь.
Она поднимает меня подмышки, а затем бросает меня в воду с плеском, заглушаемым какофонией погони.
Я подпрыгиваю, хватая ртом воздух, а женщина, перегнувшись через борт, толкает меня обратно. — Чш-ш-ш, − шипит она, широко раскрыв глаза. Я киваю и опускаюсь в воду, вцепившись в борт лодки. Я стараюсь двигаться как можно тише, надеясь, что копы меня не заметят.
Женщина начинает кричать. − Туда! Она пошла туда! − я слышу ее шаги, стучащие по деревянным доскам, когда она бежит к противоположной стороне лодки, указывая на своего сына, который уже был в нескольких лодках от нее.
Я вижу землю неподалеку, узкую полоску пляжа, заполненную людьми и хижинами, освещенную маленькими лагерными кострами. Я могу это переплыть. Это будет нетрудно. Но здесь меньше лодок. Меня будет слишком легко заметить.
Воды Средиземного моря серые, почти черные, испещренные мусором и отбросами. Я повисаю на носу лодки женщины, цепляясь за дерево прямо под нарисованными глазами луззу. Дерево потрескалось, краска облупилась, большие куски тускло-желтого цвета осыпались в воду.
Лодка раскачивается так сильно, что я едва не теряю равновесие. Грязная соленая вода наполняет мой рот, и я выплевываю ее, снова цепляясь за деревянные доски.
− Она была здесь, − рявкает низкий мужской голос. Дерьмо. Это один из копов.
− Да, она запрыгнула в мою постель, − та куча тряпья, в которую я врезалась — это ее кровать?
Раздается громкий хлопок, за которым следует тяжелый удар. Полицейский ударил ее так сильно, что женщина упала на лодку.
− Знаешь, что я думаю? Думаю, ты помогаешь ей бежать. Она здесь прячется? − коп рычит.
Я съеживаюсь в воде. Я опускаюсь так низко, что выглядывает только нос. Я должна быть храброй. Должна помочь защитить эту женщину, которая послала своего сына вместо меня, чтобы отвлечь копов. Я не знаю, что мне делать. Но это неправильно − прятаться здесь, пока ее бьют.
Я закрываю глаза и молюсь, чтобы меня не обнаружили.
Ненавижу себя.
Я такая трусиха.
Тряпки и одежда падают за борт лодки, и женщина кричит. Он выбрасывает ее вещи. Тряпка была просто никчемными обрывками, но это была ее кровать, одна из немногих вещей, которыми она владела, и он сбрасывает их в воду. Мокрая фотография ребенка − Чарли? − уплывает. Я машинально хватаю фотографию. Я мало что могу сделать, но, по крайней мере, хоть это могу спасти. Женщина начинает кричать, умоляя полицейского остановиться.
Еще один треск кулака, встречающий плоть. Она замолкает, но я слышу ее тихие рыдания. Это самое громкое, что я когда-либо слышала.
Тяжелые шаги приближаются ко мне. Он собирается заглянуть в воду.
Я делаю глубокий вдох и погружаюсь в воду. Надеюсь, барахло в воде − достаточное укрытие, чтобы спрятать мои брыкающиеся ноги, когда я заставляю себя спуститься под лодку.
Я считаю секунды. Раз… два… три…
Десять…
Двадцать…
Когда мне будет безопасно всплыть? Поднимусь ли я из воды только для того, чтобы быть пойманной?
Сорок…
Шестьдесят секунд − полная минута.
Мое сердце колотится, и я сжимаю фотографию малыша Чарли в одной руке, а другой касаюсь дна лодки женщины.
Восемьдесят…
Сто…
Сто двадцать − две минуты.
Я думала, что мои легкие будут гореть от долгого ожидания, но я в порядке. Я могу это сделать. Я могу спрятаться.
Сто пятьдесят секунд.
Как долго я смогу задерживать дыхание?
Три минуты.
Разве мне сейчас не нужен воздух? Почему я могу так долго задерживать дыхание? Мое сердце все еще колотится; я чувствую панику − разве мне не нужно дышать?
Четыре минуты.
Лодка кажется стабильной и тихой, но, хотя внутри меня охватывает паника при мысли о том, что я так долго буду под водой, я остаюсь. Чем дольше я здесь, тем дальше будет полиция, когда я всплыву.
Пять минут.
Я даже не чувствую боли. Я помню, как училась плавать в детстве, как старалась оставаться под водой дольше, чем Акила, как болели легкие, как горело лицо. Но здесь, сейчас − ничего.
Шесть минут.
Я должна быть мертва, не так ли? Шесть минут под водой… это точно убьет меня.
Семь минут.
По привычке я смотрю на браслет в поисках официального времени. Может, я просто очень быстро отсчитываю секунды, может, на самом деле не прошло и семи минут. Но когда я смотрю на свой браслет, то вижу, почему он не работает. Крошечный кристалл тейз встроен в тонкую технологическую фольгу. Я протягиваю руку, удивляясь тому, что вижу. Дюжина или больше оглушающих тейз колют мою плоть, усеивая ее кристаллами.
Я беру одну из них и сжимаю двумя пальцами. Существо разбивается под водой, испуская короткую вспышку искр.
Оно работало. Оно работало, и это было в моей коже, и я ничего не чувствовала.
Я смотрю на дно лодки, под которой прячусь. Прошло не меньше десяти минут. Десять минут под водой, и я ничего не чувствую. Я в порядке. Я была поражена дюжиной или более кристаллов тейз, и я даже не заметила.
Я… я не человек.
Глава 44
Я просидела под водой целых полчаса, и только потом отпустила лодку и, ухватившись, подпрыгнула рядом с ней. Я дрожу в прохладной темной воде. На лодке, что находится ближе к заливу, старик встает у борта и мочится прямо в море. Его водянистые глаза скользят по мне, но его, кажется, не заботит девушке, цепляющаяся за бок старого луззу.
Я подпрыгиваю в воде настолько, что б получилось шлепнуть промокшую фотографию ребенка на деревянные перила.
С лодки донесся тихий писк удивления, и маленькая рука сжала мое запястье.
− Спасибо, − шепчет мне хозяйка лодки. − Не знаю, как ты ее спасла, но спасибо.
− Спасибо, что защитили меня, − шепчу я в ответ. Ее лицо все в синяках, губа рассечена, мокрая куча тряпья, темным пятном валяющаяся на полу лодки, − вещи, которые она смогла спасти из воды.
− Чарли?.. − я не могу заставить себя задать этот вопрос.
− С ним все будет в порядке, − говорит женщина, но я в этом не уверена, да и она тоже.
Моя кожа вся сморщилась, а волосы стали жесткими от соли и всего, что плавает в той грязной воде. К тому времени, когда я, наконец, доплыла к узкому многолюдному пляжу, несколько человек поднимают глаза, но их, похоже, не особо волнует ни я, ни мое присутствие. Они погружены в свой собственный микрокосм, и даже вознаграждения, предложенного полицией, недостаточно, чтобы вовлечь их в мои дела. Вдалеке, на краю лодки, я вижу мигающие огни, полицейские лодки, мужчин и женщин, одетых в черную форму военного образца. Но они висят по краям района Фокра. Даже они знают, что эта земля − ничья.
Дома, построенные из мусора − ломаного олова и сломанных досок, явно с лодок «луззу», картона и пластиковых брезентов − выстроены до самой кромки воды, все видимое пространство занято. Несмотря на то, что сейчас лето, по всему этому импровизированному городу мерцают небольшие костры.
Я кашляю. Вонь от дыма, равно как и от старых двигателей, так и от готовки − невыносимая. Я высыхаю на суше, а кожа становится липкой от грязи. Я смотрю на свою одежду: та порвана, пропитана грязной морской водой. Кусочки мусора прилипли к моему телу и запутались в волосах. Но меня это не волнует. Я думаю только о том, что мне не нужно дышать воздухом, что электрошокеры даже не причиняют мне боли.
Я не человек.
Эти слова звучат в моей голове набатом с каждым шагом по берегу все сильнее.
Я не человек.
Человек не способен на такое. А еще − я думаю о том, что когда андроиды впервые предупредили меня, я сбросила Рози, чтобы сорвать ее шунтирующую панель. Мне не должно было хватить сил для этого. Я сбросила Джека с себя, когда он напал, как будто он был ничем, при этом ранив его, учитывая, что я никогда ни с кем не дралась в жизни.
Я не человек.
Я смотрю на свои руки. Что у меня под кожей: провода и схемы или плоть и кости?
Я не человек. Я не могу быть человеком. Но тогда…
Что я?
Я едва сдерживаю рыдания. Все, чего я хочу, это раздеться и принять обжигающий душ, затем завернуться в свой пушистый халат и свернуться калачиком в маминой постели рядом с ней. Но это напоминает мне о женщине, которая носит мамино лицо, и мой желудок сжимается. Я даже не знаю, что реально, а что плод воображения.
− Элла? − кто-то встает и направляется ко мне из-за навеса.
Джек.
То, как он выглядит… ничего, что указывало бы на то, что он живет в районе Фокра, но, несмотря на это, по его походук видно, что он чувствует себя здесь как дома.
− Джек, − говорю я с облегчением и бросаюсь к нему. Безумный бросок через лодки, начинаю задыхаться, но мои легкие отвергают этот густой загрязненный воздух, и я бы задержала дыхание, если бы только оно не напоминало мне о том, что я − другая. Он протягивает руки, словно собираясь обнять меня, но я останавливаюсь, внезапно осознав:
− Они почти схватили меня, − шепчу я, указывая на затихшие лодки в заливе.
Джек мрачно кивает. − Я знаю.
− А мама? Что случилось с моей мамой? − слова вырываются из меня. − Что это было… Что. Это. Было? Что случилось? − голос срывается, и на мгновение я боюсь, что заплачу. Я закрыла глаза, желая, чтобы жжение внутри них не вылилось наружу.
Джек касается моей руки и, распахнув глаза, я вижу его печальный взгляд.
− Она, может быть, в порядке, − говорит он. − Это… это… не твоя мать. Но ты должна верить, что она все еще там, что с ней все будет хорошо.
Я могу это сделать. Я могу притворяться. Я провела последние несколько лет своей жизни, притворяясь, что с мамой все в порядке.
Что со мной все в порядке.
Я тру ладонями глаза, мысленно поклявшись себе, что выясню, что произошло с мамой. Я спасу ее.
− Как? − тихо спрашиваю я, хоть Джек и не был посвящен в мои молчаливые размышления, он понимает мой вопрос.
− Я не знаю, как нам спасти ее, − говорит он. − Но мы это сделаем. Вот чем занимается Зунзана, Элла. Мы не террористы. Мы не верим в слова правительства. А если видим, что что-то не так − пытаемся это исправить.
Как моя мать. Как я.
Я все еще не уверена, доверяю ли я Джеку и его Зунзане. Но точно знаю, что не доверяю правительству, не после того, как они преследовали меня, словно преступника; не после того, как увидела лицо матери и то, что могли сделать только в правительственной лаборатории.
Я буду доверять себе, кем бы я ни была сейчас. И я спасу свою мать. Настоящую мать.
Я расправляю плечи и оглядываюсь.
− Где мы? — наконец, спрашиваю я.
Джек заливается горьким смехом:
− Это место называется Парадиз-Бей.
Он видит мой взгляд и добавляет:
− Так он был назван до того, как построили новую Венецию. Это очень красивый пляж.
Те дни давно прошли, это точно. Лодки в воде стоят так близко друг к другу, что было легко перепрыгивать с одной на другую. Здесь тесновато, деревянные стены натыкались друг на друга, но клаустрофобия тут ни при чем. Люди повсюду. Нам приходится протискиваться мимо грубо сколоченных стен импровизированного корпуса. Иногда Джек убирал с нашего пути часть какой-нибудь лачуги, а затем ставил ее на место. Кричащие дети с невероятной скоростью проносятся сквозь обломки, но единственный ребенок, которого я вижу − худенькая маленькая девочка, кормящаяся грудью своей матери, — кажется, она уже апатично приняла свою судьбу. Ее глаза безжизненны, а тело… съежилось, побежденное обстоятельствами.
Я не знаю, по крайней мере тысяча или больше людей обездолены на этом пляже. Я оглядываюсь на лодки, сгрудившиеся вокруг колонн в воде позади нас. Лодки, находящиеся поодаль, − лучше. Я вижу их яркие цвета даже отсюда. А вот лодки, которые ближе к берегу, − тусклее, увядшие, поврежденные, сломанные. Как и люди.
Еще тяжелее людям не на лодках, а на берегу и у окружающих его Утесов. Здесь мало места, мало тепла и совсем нет радости. Я смотрю на один из горшков. Объедки, морковная кожура и что-то еще, я почти уверена, там трава вперемешку с мясом, которое, как я предполагаю (надеюсь), когда-то было кроликом − кипятят в глиняном горшке над маленьким каменным очагом кенура. Девочка примерно моего возраста тычет палкой в еду, разгоняя рукой пар.
Она поднимает глаза и видит, что я смотрю на нее. Ее глаза сужаются и в них появляется злость, она выхватывает горшок из огня и прячет его за спину. Она вертит в руках ложку и тычет ею в мою сторону.
Я поднимаю обе руки и делаю шаг назад. Она подозрительно смотрит на меня, затем медленно ставит котелок обратно на огонь.
Я придвигаюсь ближе к Джеку. Его лицо мрачно, челюсти сжаты, когда он ведет меня к высоким утесам в конце пляжа.
− Откуда здесь так много людей? — спрашиваю я, обхватывая себя руками и стараясь держаться поближе к Джеку.
− Некоторые родились здесь, − отвечает Джек. — Какие-то семьи спрятались здесь от гражданской войны, − Джек останавливается и оглядывается. − Большинство из них просто бедны, и они не хотят делать то, чего требует от них правительство, чтобы они смогла заработать. Деньги ничего не значат, если вы должны отказаться от своих убеждений и того, во что верите, чтобы получить их.
Скалы пятнистые и даже темнее, чем остальная часть района Фокра, полые пещеры, вырезанные во внешних краях. Джек ведет меня мимо большинства из них, затем останавливается перед узким отверстием на западной стороне, так близко к краю воды, что я могу вижу солнечные лучи, уходящие под воду.
И только когда мы почти добрались до похожего на пещеру отверстия в скале, я замечаю нескольких людей, собравшихся у входа. Большинство из них мужчины, но есть и женщины. У них у всех проницательные взгляды, и все они направлены на нас. Комки с твердыми краями − оружие − двигаются под свисающими с них тряпками.
Джек поднимает руку, сверкая одноразовым браслетом на запястье.
− Она со мной, − добавляет он. Внезапно напряженный воздух вокруг пещеры расслабляется. Я помню, что Джек говорил о Зунзанах − хотя основная группа сводится к ним троим, но сеть, созданная ими, очень обширна, с «друзьями» по всем объединенным странам и за их пределами. Люди не совсем готовы встать и бороться с правительством, но они готовы помочь тем, кто борется.
Джек отступает в сторону, пропуская меня вперед. Я шагаю в темноту.
Глава 45
Открыв металлическую дверь в пещеру, мы входим в комнату, настолько светлую, что мне пришлось быстро заморгать, чтобы глаза привыкли.
Вокруг нас изгибались грубые известняковые стены, простираясь далеко за пределы моего зрения. Это не пещера − это туннель. Я спотыкаюсь, сделав всего шаг вперед, и только тогда замечаю длинный магна-трек, вделанный в пол. Наверху колеи стоит изношенный вагончик — размером чуть больше металлической ванны, вмонтированный в колею, − а в центре вагона, где должен быть источник питания, − светящийся стеклянный кирпич.