— Не бойся. Он теперь никому не опасен. Это просто труп и ожил он потому, что я этого захотела. Мне нужна эта дохлятина для ритуала, а чтобы не тащить эту тушу на себе, я и оживила его. Ну всё, всё! Успокоилась?
Марыся слабо кивнула, но продолжала со страхом глядеть на былого преследователя. Тот стоял, безучастный ко всему, что происходит вокруг. Из трещины в черепе выполз большой черный жук, пробежал по серой щеке, огибая торчащие из неё осколки кости и спрятался в приоткрытом рту, в котором чудом сохранилось несколько зубов. Марья отвернулась — её всё таки вырвало.
Ниса мягко вынула из пальцев славянки обломок лошадиного черепа.
— Хватит, ты уже хорошо поработала. Пусть теперь он копает, — она протянула кость мертвецу, — Ты слышал? — строго прикрикнула она. — Копай! Я скажу, когда хватит.
Труп послушно взял неказистое орудие и, косолапо загребая ногами, пошел к яме. Склонившись над ней, он начал выгребать пригоршни земли, сваливая их рядом с собой. Мертвец не чувствовал усталости и глядя на его размеренные, мощные движения, Марыся поняла, что ногаец сделает свою работу намного быстрее, чем она.
Так и оказалось. Спустя некоторое время Ниса подошла к яме глянула в неё, потом на Марысю и убедилась, что та по-прежнему на грани истерики.
— Все, хватит пугать мою девочку, — усмехнулась эллинка. — Она еще не привыкла к таким как ты. Ничего это ненадолго.
Жрица махнула рукой и ногаец свалился в яму грудой покореженной плоти.
— Руту нашла? — деловито спросила она у Марыси. Та протянула ей растение. — Ладно, пока от тебя ничего не требуется. Посиди, отдохни. Посмотри, если хочешь.
Ниса взяла куст руты и отломила от него большой толстый корень.
— Пойди ополосни его, — сказала она казачке. Та послушно пошла к реке. Вернувшись, она увидела, что Ниса полностью погрузилась в работу. Колдунья уложила в яму мертвое тело, так, чтобы его руки высовывались наружу и лежали ладонями вверх. В пробитый череп она напихала белены и болиголова. В правую руку мертвеца она сунула корень мандрагоры, в левую — стебель белены и рассыпала по всему телу листья дурмана. Потом она полезла в сумку, снятую с убитого и вынула нож. Орудуя им, как заправский мясник, она вскрыла брюшину ногайца. Затем она вытряхнула из сумки груду каких-то предметов.
— Подобрала рядом с этой падалью, — не оборачиваясь, сказала Ниса. — Надеюсь Геката не разгневается. Это дерьмо даже звери есть не стали.
В зияющую рану она положила кусок овечьего сыра, две вяленных рыбы, головку дикого лука и несколько грязно-белых яиц.
— Это из гнезда перепелки, — пояснила эллинка. — Удачно наткнулась по дороге.
Следом из сумки Ниса достала и саму перепелку со свернутой шеей. Колдунья, ловко орудуя ножом, распотрошила птицу, вырезав сердце, которое и положило в вспоротое брюхо. Такая же судьба постигла еще двух мертвых птиц. Затем жрица взяла мертвого паука и уложила на пах степняка, а мертвого нетопыря с раскрытыми крыльями — на лицо. Вырезала ножом на руках и ногах трупа какие-то знаки и слова на незнакомых Марысе языках. И в завершение всего, на груди ногайца Ниса старательно вырезала изображение женщины с тремя ликами и шестью руками, верхняя пара которых держала факелы, а нижняя и вовсе напоминала змей. Еще несколько символов и знаков ведьма начертила на земле вокруг ямы.
— Дай корень — сказала Ниса Марысе, смотревшей на занятие эллинки со смесью страха, отвращения и интереса. Казачка быстро протянула корень жрице и та начала что-то вырезать на нем, иногда откладывая нож и применяя ногти и зубы.
— Поймай мне пока несколько ящериц, — бросила она Марысе.
Та послушно пошла выполнять довольно сложное поручение: в темноте было непросто найти ящериц. Много раз юркие гады ускользали от из рук Марыси, оставляя ей извивающиеся хвостики. Но все же украинке удалось поймать трех ящериц и вернуться к Нисе. Та продемонстрировала ей свое творение: искусно вырезанное изображение трехликой женщины. Большой корень изображал тело богини, кора — плащ. Отсекая все ответвления главного корня, Ниса оставила лишь три, самых крупных. На них жрица с необычайным искусством вырезала три женских лица, с тщательно прорисованными чертами. Концы этих ответвлений Ниса расщепила на множество волокон, призванных изобразить волосы. На концах этих волокон Нисе даже удалось изобразить что-то вроде змеиных голов. В целом фигурка была вырезана с большим старанием, представляя настоящее произведение искусства.
— Меня научили делать такие статуэтки, раньше чем ходить, — снисходительно усмехнулась эллинка на восторг славянки, — где мои ящерицы?
Марыся протянула извивающихся в её руках рептилий. Ниса быстро умертвив их, уложила на ближайший валун и, выбрав подходящий камень, размолола крошечные тельца вместе с собранными травами. Получившейся красно-зеленой смесью жрица смазала изваяние Гекаты и поставила его на грудь мертвеца.
— Что же, пора звать гостей, — негромко сказала колдунья. Она отошла подальше в степь и, собрав в кучу несколько сухих кустов, наклонилась, что-то шепча про себя. Сначала ничего не происходило, потом среди сухих веток вдруг вспыхнуло пламя. Огонь разгорался все сильнее, выбрасывая языки в ночное небо.
* * *
Нураддин — Султан сидел в своем походном шатре и при свете горящего у входа костра срывал крепкими желтыми зубами мясо с вареной конской ноги. Горячий жир капал на расшитый золотыми нитками парчовый кафтан и шелковые шаровары, но мурза не обращал внимания на испачканный костюм, всецело погруженный в мрачные думы.
С тех пор как он выехал из Бахчисарая, его преследуют одни неудачи. Сначала на него нападают бжедухи, эти языческие шакалы и лишь с большим трудом удается уничтожить врага. Потом сбегает неверная девка, которую он купил в Крыму для своего гарема. Пытаясь её найти, он сначала теряет еще трех воинов, а потом натыкается на сотню всадников из личной гвардии ногайского хана. Сотник сказал, что они выполняют какое-то важное поручение и, именем властителя Улуса Гази, потребовал от Нурадин — Султана присоединиться к его отряду.
По большому счету Нурадин-Султану было наплевать на распоряжения хана. Тот уже давно «царствовал, но не правил», а Казыев улус распался на полунезависимые кочевья, слабо связанные как с верховным правителем, так и между собой. Находящиеся во главе улусов мурзы, стали наследственными владыками, подчинявшимися приказам хана только когда находили нужным. Сейчас был явно не тот случай и мурза уже хотел проигнорировать приказы, сославшись на неотложное дело в родном улусе. Но с ногайцами ехало двадцать нукеров крымского хана Джанибек-Гирея, а вместе с ними и вовсе большой человек — турок Исмаил-паша, сераскир крепости Копыл. Противиться приказаниям из самой Порты Нурадин-Султан не мог и поэтому, скрепя сердце, присоединился к сотне, выполнять все еще неведомое ему поручение, — никто не позаботился объяснить ему, что понадобилось турецкому паше в куманской степи.
Аллах разгневался за что-то на бедного мурзу и что самое обидное, тот не мог понять, — за что? Да пускай он не чтил законы шариата, так как подобает правоверному мусульманину: не всегда делал намаз, пробовал, да что там — напивался трофейным вином взятым с боем в землях неверных, ел свинину, когда его нукеры убивали кабанов в пойме Кумана, обращался за помощью к шаманам-бахсам. Да, грешен, но кто же без греха?! И потом разве Нурадин-Султан не искупил его славными походами в земли неверных: черкес, казаков, московитов. Разве мало сжег он сел во славу Аллаха, мало голов неверных срубил? А сколько детей неверных он привел на аркане на невольничий базар в Бахчисарае, а сколько их женщин сейчас ублажает правоверных в гаремах?
Нет, Нурадин-Султан искупил свои грехи перед Богом. А значит, все, что с ним происходит не воля Аллаха, а козни Шайтана. Это по его вине мурза, вместо того, чтобы дома развлекаться с новой наложницей вынужден шляться по этой степи, выполняя утомительное и может, даже, опасное поручение турецкого султана, да продлит Аллах его годы. Это Шайтан подсунул ему эту негодную девку.
При мысли о сбежавшей наложнице он скрипнул зубами. Если бы не она, то мурза давно бы находился в становище и не наткнулся на посланцев хана. Нурадин-Султан поклялся, что сдерет кожу с сучки, если только она попадется ему на пути.
От этих кровожадных мечтаний его отвлекли взволнованные крики нукеров снаружи. Мурза откинул полог шатра и высунулся наружу.
— Что случилось? — раздраженно рявкнул он.
— Костер, там костер, — вразнобой ответило ему несколько голосов.
Мурза выскочил из шатра и нос к носу столкнулся с Исмаил-Пашой. На красивом, высокомерном лице турка читались одновременно обеспокоенность и охотничий азарт.
— Там в степи горит костер, — сказал сераскир, — надо бы глянуть кто это. Будет лучше если мы поедем все вместе — вдруг это те, кого мы ищем.
Нурадин-Султан кивнул и пошел седлать коня. Кто бы там не был в ночной степи, на нем мурза может отыграться за свое плохое настроение.
Глава 3
«… нечистая сила металась вокруг его, чуть не зацепляя его концами крыл и отвратительных хвостов… во всю стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови. Над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионьих жал..»
Марыся услышал громкие крики со стороны татарского лагеря, а чуть позже топот множества копыт. Ей тут же вспомнились все перипетии её плена. Она почти хотела, чтобы Ниса начала колдовать: сейчас татары казались ей страшнее любых адских чудовищ. Марыся оглянулась назад: эллинка подбрасывала в огонь стебли дурмана и прочих ядовитых трав, из костра шел удушливый дым от которого у Марьи кружилась голова и подкашивались ноги. На красивом лице Нисы не отражалось и тени тревоги, — да и чего ей бояться? Что ей сделает оружие смертных?
— Иди сюда, — она протянула приблизившейся Марысе нож, — режь руки.
— Зачем? — испуганно отшатнулась казачка.
— Кровь, дура! — рявкнула Ниса. — Моей Геката не примет, она у меня вся чужая. А твоя будет в самый раз.
У Марыси мелькнуло в голове, что еще одно кровопускание, добьет ее окончательно. Затем она глянула на приближающуюся улюлюкающую орду и решительно полоснула себя: раз, другой. Вскоре кровь обильно закапала, заливая фигурку Гекаты и тело ногайца.
— Хватит, а то опять сознание потеряешь, — сказала эллинка, отнимая нож у казачки. — Пойди перевяжи себя чем нибудь, от подола тряпку оторви, что ли.
Сама Ниса встала над мертвым телом. Сбросив одежду и воздев руки к полной луне, она начала читать страшную молитву:
— Приди, подземная, земная и небесная, Геката, богиня широких дорог и перекрестков, ты которая, ездит туда и сюда ночью с факелом в руке, враг дня. Друг и возлюбленная Ночи, ты, которая радуется, когда суки воют и льется теплая кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, которая вызывает страх в смертных душах людей, Горго, Мормо, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.
Ужасные слова древнего заклинания, звучали силой пришедшей из глубин преисподней, растекались над равниной и взмывали к луне. Все живое в степи смолкло, раздавленное тяжестью страшного призыва. Молитва Гекате донеслась и до ушей кочевников, смутив даже их, закаленных в битвах и грабежах. Храбрые воины, ногайцы, как и все кочевники ужасно боялись всего сверхъестественного. Не понимая слов молитвы, они, тем не менее, начали замедлять своих коней.
— Кажется, наши гости стесняются подойти, — насмешливо сказала Ниса. — Марыся, тебе нужно их очень попросить.
Эллинка подскочила к девушке и резко дернула за рубаху. Изрядно потрепанная ткань затрещала и соскользнула с тела славянки. Не давая ей опомниться, Ниса ухватила Марысю за плечи и вытолкнула её навстречу ногайцам, так, что она оказалась прямо пред костром. Яркое пламя осветила обнаженную фигуру, давая степнякам возможность беспрепятственно разглядеть все Марысины прелести. Вой сотен глоток огласил ночь. Все сомнения и страхи степняков исчезли, затопленные вихрем вожделения. Нурадин — Султан хлестнул своего коня и помчался вперед, кипя гневом. Вслед за ним, стараясь не отставать неслись и остальные кочевники.
Ослепленные похотью, ногайцы не видели того, что открылось глазам Марыси и Нисы. Что-то странное происходило с нависшей над степью Луной: поверхность бледно-желтого диска пришла в движение, словно Луна превратилась в некий сосуд, наполненный клубами желтого дыма, медленно перетекавшими друг в друга. Постепенно эти клубы меняли цвет, из желтого становясь ядовито-зелеными.
Марыся смотрела на все эти превращения разинув рот от удивления, Ниса — с скучающим видом, как на давно знакомое зрелище. Мельком взглянув на эллинку, Марыся вспомнила байки о ведьмах, крадущих с неба месяц.
Тем временем движение на Луне прекратилось, — она вновь сияла неподвижным светом, только на этот раз зеленым, словно болотная тина. В иное время Марыся могла найти такое зрелище интересным, но сейчас она чувствовала, что это лишь начало и что самое страшное еще впереди. Луна уже стала раза в три больше чем обычно и напоминала огромный глаз, насмешливо следящий за тем, что происходит внизу.
Вскоре и ногайцы заметили, как степь заливает бледно-зеленое свечение. В воздухе начали появляться зеленые огни, летавшие подобно огромным светлякам. Такие же огоньки начали вспыхивать и на земле: сначала отдельными точками, потом целыми созвездиями. Зеленые язычки вспыхивали на верхушках трав и кустарников и от этого, казалось, что вся равнина горит зеленым пламенем.
Неладное почуяли не только люди, но и их скакуны. Кони степняков начали ржать и вставать на дыбы, из ртов у них начала капать пена. Проклиная все на свете татары попытались плетками привести лошадей в чувство, но без особого успеха.
Вот один из коней взбрыкнул особенно сильно. Сидящий на нем ногаец не удержался в седле и упал на землю. Громко ругаясь, он попытался подняться, но запутался ногами в траве и опять упал.
Рядом с ним вдруг зашевелилась земля, вздуваясь небольшим бугром. На глазах у застывшего от удивления степняка он лопнул и из почвы стало рости покрытое ржавчиной металлическое острие, венчавшее рассыпающийся шлем с каркасом из железных пластин.
Ниса узнала бы шлем гоплитов Боспорского царства. Ногаец ничего не знал ни о каком царстве, но это вряд ли его сейчас беспокоило, потому, что под шлемом оказался человеческий череп, лязгающий челюстями с прекрасно сохранившимися зубами.
Побелевший от ужаса татарин опомнился слишком поздно. Когда над ним навис, наполовину вылезший из земли скелет, степняк попытался вскочить, но цепкие фаланги пальцев успели схватить его за ногу, подтаскивая к себе. Вот уже белые зубы вонзились в ногу повыше колена и с силой, которой никак нельзя было ожидать от высохших костей, разгрызли степняку плоть и кости. В то же время пальцы скелета вцепились в бок ногайца, вырывая из него кусок мяса.
Истошно орущий кочевник молотил по ожившему остову всем, что попадалось под руку. Отчаянно извернувшись, ногаец всё таки сумел сапогом со здоровой ноги пробить скелету ребра и даже перебить позвонки. Но это было его единственной и последней удачей: костистая рука вцепилась в его горло и дернулась вырывая у несчастного кадык.
Кровь хлынула рекой, заливая остов древнего боспорца. Тот подполз еще ближе к телу и прижал оскаленный рот к ужасной ране. Его видно не смущало, что текущая кровь свободно хлещет через все кости и орошает землю. Скелет, будто и не понимая бессмысленности своих действий, начал рвать тело ногайца зубами, проглатывая тут же вываливающиеся куски плоти. При этом оставалось непонятным, на чем держится его нижняя челюсть, которой полагалось давно утратить все связующие сухожилия и затеряться в земле.