Годы назад он слыл тут завсегдатаем. Тогда Ласка была моложе, добрее, приветливее и меньше на пару пудов. Сегодня она его не вспомнила. Да и как? Хмурый мужик, разукрашенный шрамами похлеще, чем иная шлюха румянами, сильно отличался от подтянутого жилистого парня, которым он приходил сюда в последний раз. А опустевший кошелёк сходу закрыл ему путь в Дом Желаний.
— Я вам дверь выломаю! — бессильно пригрозил охотник расписанной деревяшке, но вместо ответного испуга получил лишь визгливый женский хохот.
Нет, конечно, Таллу никто не обидит и не принудит к непотребствам. Кто бы что ни говорил, а девочки госпожи Ласки и правда всегда отзывались о ней с теплом. Ни одной не приходилось замазывать синяки, более того, случись буйный клиент, его не только влёт выкидывали на улицу, но и закрывали дорогу в любое подобное заведение на десяток городов окрест. Как и в любое питейное, и швейное… У Ласки много друзей.
Вот только кулак сам собой зло сшиб аккуратный колокольчик на верёвочке, да так сильно, что тот, звеня и переливаясь, улетел в темноту подворотни.
Паршивый служка! Пустить невинную девочку в обитель разврата из-за его глупости!.. Хотя с чего бы Верду так волноваться за колдунью? Она ему ни жена, ни сестра.
Охотник попытался глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться, но получилось лишь раздражённо засопеть. Тогда он занялся куда более подобающим воину делом: выцарапал на резном столбике с вывеской несколько неприличных слов. Хотя, учитывая специфику заведения, они, скорее, станут рекламой.
Наконец пытка кончилась. Звонкий радостный голос прорезал жужжание местных работниц:
— А-а-а! А я думала, пироги печь… Нет, извините, я такое не умею. Но спасибо, что показали тут всё. У вас замечательно! Пошли, Санни!
Распахнуть дверь Ласка смогла с трудом, потому что сгибалась пополам от смеха.
— Дорогуша, — обратилась она к Верду, икая, — эта красоточка — сокровище! Если она не сведёт тебя в могилу, то сделает самым счастливым человеком на свете!
Верд многозначительно хмыкнул: он подозревал, что первое намного более вероятно.
Показался Санторий. Почему-то одетый в рясу служителя, а не по-дорожному, и крайне собой довольный.
— Да благословит Богиня с Котлом, — елейным голоском начал он, осеняя бюст Ласки соответствующим знаком, но Верд твёрдой рукой ухватил его за загривок и заставил низко поклониться жрице любви, захлопнувшейся двери и подозрительно пожелтевшему с одной стороны сугробу.
— Друг мой, повремени с расправой! — взмолился грехопаденец. — Дай объясниться!
— Я тебе дам! — пообещал Верд. — Я тебе щас так дам, мало не покажется!
Смачный пинок уверил Санни, что сугроб — местечко вполне уютное.
Талла возмущённо взвизгнула и бросилась наперерез, но Верд уперся раскрытой ладонью ей в лоб, заставляя вхолостую скользить по снегу.
— Я глас Богов! Я не заслужил такого отношения!
Санни выкарабкался из заноса, но поскользнулся и тут же плюхнулся обратно, восседая на нём, как на троне.
— Сказал бы я, что ты заслужил, да при девке не хочу выражаться!
— А то я этих слов не слышала, — фыркнула Талла, подгибая ноги и повисая на руке охотника.
— Цыц! — щёлкнул он по носу колдунью и снова повернулся к приятелю, начавшему потихоньку отползать в сторону переулка: — Ты мне в попутчиках не нужнее лошадиного помёта! Хотел добраться под моей охраной до ближайшего города? Пожалуйста, на все четыре стороны можешь проваливать! Я ещё и ускорения придам! — Санторий увернулся от демонстрации, но тут же позорно кувыркнулся на тропинку.
— Ну так и шёл бы себе! — попытался гордо выпрямиться он. — Шёл бы сам… Шёл бы, куда меня послал!
— Да? И куда бы я дел твою Клячу? Тем более, без седла! На закорки бы взвалил?
Талла вскинула руку:
— О, я! Я! Я! Я могла бы её повести!
— Не лезь, дурная! А ты, — Верд пихнул Санни в грудь, от чего служитель снова вынужденно уселся на холодное, — додумался манатки свои бросить вместе с кобылой, схватить все оставшиеся деньги и пойти тра… развлекаться!
Санторий вспылил. Он выхватил из кошеля горсть монет и бросил в лицо охотнику:
— Деньги?! Так вот, в чём дело? На, забирай! Только за ними и пришёл, а не за мной, верно? Да работающие здесь женщины честнее тебя! А ты… ты… Да лучше бы ты их у меня отобрал!
— Я?! Да ты сам упёр их из храма!
— Прихожане жертвовали на то, чтобы Слово Троих звучало громче! И я, да будет тебе известно, потратил их на благое дело!
— Если баба поминает Богов, это не значит, что она ударилась в религию, придурок!
— Вообще эта, по-моему, была в шаге от того, чтобы уйти в служки, — вставила Талла.
— А то я не знаю! По-твоему, я тупой?! — негодовал Санторий.
— По-моему, — да! — лаконично подтвердил Верд.
— Ну так и оставил бы меня здесь, где царит любовь! — патетично потребовал Санни.
Дурная задумчиво пнула ледышку:
— Она же царит только пока кошелёк полный…
— Вот-вот, — поддержал её охотник. — А потом ты без денег и штанов по городу бегал бы в поисках своих пожитков!
Санторий просветлел.
— Верд…
— Идиот!
— Верд…
— Ты что, не узнаёшь этот город? Не понимаешь, что с тобой могут сделать, если поймают?
— Верд…
— Или совсем память отшибло после стольких лет чтения молитв?
— Верд, так ты обо мне… заботился?!
— Нет! — гаркнул охотник.
— Да, — деловито перевела Талла.
Промокнув выступившие слёзы, толстячок смущённо поправил рясу и раскрыл объятия:
— Друг мой…
Верд попятился:
— Отвали.
— Дорогой мой сердечный друг…
— Отстань!
Охотник никогда не трусил перед лицом опасности. Оглоеды, шварги или разбойники не заставляли его так затравленно озираться.
— Дру-у-у-уг!
— Отстань, сказал!
Точку в ссоре поставила Талла. С восторженным писком она бросилась на шею наёмника:
— Обнимашки!
А там уже и Санторий подоспел.
— Я знал, я чувствовал, что между нами ещё не всё кончено! Друг! Побратим! Брат! Я верил, я чувствовал!..
— Да отпустите меня! Ненормальные!
Мужчина вертелся на месте в попытке сбросить с себя воспылавших любовью спутников, но те вцепились клещами и только дрыгали ножками, когда Верд в бешенстве приподнимал их над землёй.
С трудом выпутавшийся из кольца рук, пришибленный, беспомощный и несчастный, наёмник побрёл по узким улочкам. Наполненные счастьем спутники не отставали, хотя сейчас охотник дорого бы отдал за то, чтобы какая-нибудь сосулька отскочила от крыши и похоронила их обоих.
— Теперь мы никогда не расстанемся, друг!
Охотник осознал, что скоро начнёт тихонечко подвывать.
— Я так рада, что вы помирились! — Талла подпрыгнула, сшибая с ближайшей крыши снежный бархан.
— Возблагодарим же Богов, наделивших тебя умением прощать!
Наёмник не отказал себе в удовольствии и всё же взвыл.
Пережить события этого вечера Верд оказался способен только после пары кружек горячего и крепкого напитка. Талла вместо своей порции получила по носу и разогретый компот, а вот Санни с большим удовольствием поддерживал питие «за возобновление дружбы».
— Да будет тебе известно, что я и пальцем не тронул ни одну из падших женщин в доме госпожи Ласки! — торжественно рыгнув, выдал Санторий.
— Да плевать я хотел, чем ты их, — отмахнулся Верд.
— Нет, ты не понимаешь! — служитель перегнулся через стол и схватил охотника за ворот рубашки. Тот очень-очень медленно опустил взгляд на смятую ткань, а потом снова поднял на лицо приятеля. Санни кашлянул, расправил воротничок и сел на место. Но долго не промолчал: — Многие годы Дом Желаний не давал мне покоя!
— Ещё бы, — фыркнула Талла, — видела я, чем там мужики занимаются. От такого покой и сон не то что на годы, на всю жизнь потеряешь: кошмары видеться начнут…
— И ты туда же, невинное дитя?!
Верд приподнял бровь, а колдунья удивилась вслух:
— Невинное дитя? А как же «наглое, неугодное Богам отродье»?
— Издержки профессии, — потупился служитель. — Но истинно говорю вам, истинно! Не развлечения ради явился я в Дом Желаний, а спасения душ для!
— Чего спасения? — вполголоса уточнила Талла у наёмника, запутавшись в хитросплетениях речи.
— Души, — краем рта пояснил Верд.
— Душ! Многих и многих душ!
Вдохновлённый, служитель вскочил на стол, опрокинув при этом кувшин с напитком. Верд успел подхватить своё вино и компот колдуньи, откинулся на стуле назад, чтобы оратор случайно не навернулся на него.
— Слазь, — лениво велел охотник, но Санни разошёлся.
— Трое Богов говорили через меня! Они огласили волю свою! Сии брошенные, одинокие, несчастные женщины не могут боле жить во грехе!
Проходящая мимо об руку с кавалером представительница древней профессии склонилась к парочке и любопытно уточнила:
— Это он про каких женщин?
Верд бегло осмотрел работницу с ног до головы и сообщил:
— Да про таких, как ты.
— Брошенные и одинокие? Ну-ну, — усмехнулась та и, повиснув на плече спутника, прошествовала дальше.
— Несчастная! — возопил ей вслед Санни. — О подобных тебе повелели мне заботиться Милостивые Боги!
— Приходи заботиться завтра, милый! — получил он в ответ воздушный поцелуй.
— Мой долг вытащить вас из пучины порока! — безнадёжно возопил служитель вслед жрице любви, но та лишь кокетливо погрозила ему пальцем. Пучина явно устраивала женщину по всем критериям.
И тут до Верда, наконец, дошло. Он аж стукнул кулаком по столу, из-за чего Санторию пришлось пятиться и боязливо спускаться на стул. И как он раньше не догадался! Подпруга у служителя, видите ли, порвалась! Аккурат за час до этого проклятого городка!
— Санни, ты опять ходил к ней? — подчёркнуто спокойно поинтересовался охотник. Приятель, близко знакомый с привычками Верда, шумно сглотнул. Это спокойствие не сулило ничего хорошего. — Санни?
Толстячок потупился и невинно сложил ручки на животе.
— Санни? — поддакнула любопытная Талла.
— А ты, — Верд нахлобучил на белую макушку снова сползший капюшон, — не лезь и укутай голову! Тут полный город военных. Если тебя поймают на колдовстве, казнят не задумываясь! Это что значит?
— Не колдовать, — устало зевнула девушка, натягивая капюшон до бровей.
— Не попадаться! — нравоучительно поправил Верд.
Санторий понадеялся, что на этом экзекуция и закончится:
— Ну вот и хорошо, что мы всё выяснили. Вот и ладненько…
Но охотник поймал его за шкирку и притянул к себе, заставив пузом проехаться по столешнице:
— Опять за старое?
— Я не виноват! — тут же задрал руки вверх служитель. — Боги глаголят моими устами, а сия сбившаяся с пути женщина должна была выслушать проповедь. Ведь слова служителя имеют куда больший вес, чем доводы влюблённого солдата…
Талла среагировала мгновенно:
— Влюблённого? Расскажи-расскажи-расскажи!
Верд тяжело вздохнул. Он надеялся, что давно забыл всё, связанное с городом-Крепостью. Но, как выяснилось, ошибался.
Это началось давно. Так давно, что иногда наёмнику не верилось, что происходило оно действительно с ним. Озирающимся подростком, не умеющим даже достаточно ловко воровать булки у неповоротливых пекарей, он явился сюда. Город-Крепость, тогда, семнадцать лет назад, отмечал границу двух государств, едва успевших заключить мир. Короли к тому времени сдружились и частенько отправлялись на совместную охоту, а также заранее договорились о браке ещё не родившихся чад, дабы у подписанного соглашения появились реальные гарантии. Вот только пограничные жители что с одной, что с другой стороны, никак не могли расстаться со сладкой местью за убитых побратимов, разграбленные деревни и сожжённые избы. Оттого и стычки здесь случались еженедельно, а глупых мальчишек, которым некуда больше идти, радушно принимали в отряды.
Не знавший семьи пацан, оказавшийся в сытости и тепле, радовался самой тяжёлой и грязной работе, вставал на заре и тренировался с таким усердием, что вскоре дослужился до десятника.
Никто из них, молодых и глупых, не понимал, что судьба смеётся над городом-Крепостью, в мгновение ока потерявшим всякую ценность. Они братались, сражались с такими же дурнями на другой стороне. Развлекались, конечно. Какой же военный городок без Дома Желаний?
Верд тоскливо прищурился, вдыхая знакомый аромат кислого пива. Он, кажется, въелся в стены, потому что так и остался неизменным. Таким, каким воин унюхал его, впервые оказавшись в маленькой грязной таверне «Кольчуга».
Здесь они залечивали выпивкой первые синяки; здесь провожали тех, кто отправлялся в большой город за лучшей долей; здесь молча поднимали чаши за тех, кто не вернулся с границы домой; здесь Верд нашёл друга, с которым они бок о бок прожили почти десятилетие.
Санни неловко сжимал чашу в пухлых ладошках. Интересно, помнит ли он это место так же, как помнит его Верд?
Конечно, не обошлось и без любви. Зелёные, горячие, они всё чаще захаживали к госпоже Ласке и, если десятник наслаждался свободной любовью, Санторий ждал встречи лишь с одной женщиной.
— Она была очень красивой, — начал Санни, ни к кому не обращаясь. Улыбнулся своей винной копии в посудине и добавил: — И сегодня она была такой же. Веришь или нет, но её ничуть не испортили эти крошечные морщинки у глаз. А локоны всё так же черны, ни единого седого волоса. Не то что у тебя, — не преминул он подколоть друга.
Верд машинально пригладил обильно припорошенные серебром волосы и тут же отдёрнул руку, покосившись на Таллу. Глаза у той горели огнём: про любовь же говорят! Великую и бессмертную! Эх, глупая девка…
— Спорю, она тебя и не узнала, — едко ответил охотник.
Санторий хмыкнул:
— А ты бы узнал? — он развёл руки, едва не расплескав вино, и продемонстрировал выпуклость в том месте, где когда-то был плоский крепкий живот. — Восемь лет прошло. Я полысел, обрюзг… Я бы расстроился, узнай меня Лала.
— Но надеялся.
— Но надеялся, — кивнул служитель.
— Так это была она?
Талла раскрыла рот, а Верд шутливо пальцем приподнял ей подбородок и напутствовал:
— А то муха залетит. И спрячь волосы.
Санторий кивнул.
— Она. Простите, друзья, я слаб духом. Не удержался от соблазна и разрезал подпругу, когда мы проезжали мимо, чтобы воспользоваться поводом и навестить её, — Верд скрипнул зубами, а Санни торопливо оправдался: — Должен сказать, что ремень и так держался на последнем издыхании! Когда лошади сбежали от шваргов, а мы их ловили, Кляча сильно повредила седло. Вопрос времени, как быстро оно пришло бы в негодность. Я лишь смирился с неизбежным…
— С тем, что ты идиот? — уточнил Верд, залпом осушая кружку и гулко шлёпая её на стол, чтобы сообразительная разносчица заметила и без вопросов подлила ещё.
Санторий пожал плечами: с этим он, кажется, давно смирился.
— Я не мог удержаться. Ведь и ты бы сделал всё, чтобы ещё хоть раз увидеть, — он повернулся к колдунье, но запнулся и скомкано закончил: — того, кого любишь. И я попытался…
— Он читал ей проповедь! — нетерпеливо наябедничала дурная, аж подпрыгивая на стуле от воодушевления. — Я к ним в комнату заглядываю, стесняюсь ещё. Мало ли? А он стоит там и вещает. Боги, говорит, то, Боги сё… А девка… женщина… В общем, она правда очень красивая. Она аж на стену лезет! Иди, говорит, голову Ласке дури, а я на такое не подписывалась! Это, говорит, совсем извращение!
Верд застонал и уронил голову на ладони. Тем не менее, это не помешало ему, не поднимая взгляда подставить кружку подоспевшей служанке:
— Ты идиот. Что тогда пытался спасти бабу, которой не надо спасаться, что сейчас.
— Она жертва обстоятельств и не осознала, во что ввязалась!
— За столько лет так и не осознала?
— Но я это исправлю! Не позволю возлюбленной тонуть во грехе!
— Угу, только в следующий раз мы тебя оттуда вытаскивать не станем, — Верд поднял голову и серьёзно в упор посмотрел на друга. — Хорошо, что ты дурной сказал, куда идёшь, пока я в мастерской был. Не знай мы, где тебя, придурка, искать, пошли бы сразу на центральную площадь к виселицам!