Верд видел. И восхищался, конечно, но делал это всё с тем же суровым непроницаемым лицом, с каким, как говаривал Санторий, и родился. Но он видел и кое-что ещё.
Тающие волшебные звёздочки по зову ветра разлетались в стороны. К озёрной глади, к пустующим домам, к ощерившимся ёлкам, к пока ещё недоверчиво принюхивающимся шваргам…
Санни, чтоб его шварги… Гм… Ну ладно. Санни, ясно, явился на грохот. Не просто явился, а прибежал, запыхавшийся, перепуганный.
— Я, конечно, подозревал, что вы, когда час придёт, ещё нашумите, но чтобы вот так сразу, — он уставился на обрушенную стену и недоверчиво уточнил: — Вы что, ещё и стену… того?
— Сам ты того! — шикнул на него Верд. — Назад, оба. Живо!
— А что слу… Бог с Ножом, огороди…
Верд хмуро стиснул клинок. Бог с Ножом молитву проигнорировал, так что отдуваться опять придётся ему.
— Я шваргов отвлеку, а вы по коням и дёру, — скомандовал он.
— Вот ещё! — фыркнула Талла.
— Тем более, они всё равно сбежали, — добавил Санторий, шаркнув ножкой. — Я пытался удержать, но…
— Тогда мои поздравления, — открыл в себе талант пророка Верд, — мы ща все сдохнем.
— Вообще все? — уточнила Талла.
— Да, милая, — Санни утешающе погладил болезную по голове. — И ты, и я, и Каурка…
— И Хромоножка?
— Хромоножку я сам убью, если она спасётся, — пообещал слуга Богов, смиренно поглаживая наливающийся синяк в форме копыта на груди.
Вообще-то, с точки зрения Верда, эта смерть — лучшая из всех, что могли бы его ждать. Он подозревал, что вполне мог бы захлебнуться в луже после обмывания очередного заказа или схлопотать чем-нибудь тяжёлым по темечку, неосторожно похваставшись отяжелевшим кошелём. Мог насмерть замёрзнуть в сугробе, если бы Талла не спрятала его от лютой метели. А так… со старым не-другом, которого уже и не чаял увидеть, с мечом, что уже не раз и не два выручал наёмника, с девушкой, ради которой, пожалуй, не так уж и страшно лечь костьми. Почему бы и нет?
Шварги, между тем, наступали. Припав на передние лапы, сильно втягивая воздух ноздрями, утробно, голодно рыча. Они не пытались взять храм в кольцо. Не то были слишком глупы для этого, не то, напротив, понимали, что без лошадей людям всё равно не сбежать. Лёгкий снежок кружился над их тощими спинами, оседал на выпирающие хребты, на морды.
Ведомая ветром, шаловливая, серебристая искра в последний момент изменила направление и влетела в глаз хищнику с разодранным ухом. И он вдруг подскочил, как ужаленный, закружился на месте, взвыл глуше и страшнее волка, заскрёб глазницы чёрными когтями, пытаясь выдрать случайную крупинку волшебства. Крадущийся рядом шварг рыкнул на него, но подранок в бешенстве бросился на собрата, вцепился в загривок. Так бы и покатились по едва успевшему нападать снегу, если бы собратья не поставили на место, не рванули за шкуру поскуливающего одноуха.
— Кажется, я знаю, что делать.
Санторий понимающе переглянулся с колдуньей, а Верд тяжело вздохнул: героическая смерть снова откладывалась.
— Я всех спасу! — объявила Талла с таким видом, словно репетировала, по меньшей мере, час ежедневно.
— Куда? — охотник поймал её за шкирку и притянул обратно. — Отсюда колдуй. Может, и не поможет ещё.
— А, нас же тогда всё равно всех скушают, — легкомысленно отмахнулась дурная.
Она улыбнулась: играть собралась, не иначе. Жизнью так не рискуют. Ни капли страха в девчонке, ни толики сомнения. Только любопытство. Она перенесла одну ногу через остов разрушенного храма, вторую…
— Да чтоб тебя! — выругался охотник, не в силах больше стоять на месте. Да, проку от него немного. Что меч, что кулак не нанесут вреда неубиваемым тварям, лишь их собственные клыки. Но пустить ненормальную туда одну… Фигушки! Не тому учили воина, которым он был когда-то!
— Верд! — предостерегающе прошипел Санни. Он бы сбежал. Он всегда бежит. А вот Верд не станет.
— Ты со мной пойдёшь? — сверкнули синие глаза.
— Убьёшься же иначе, — буркнул охотник, щурясь на прижавших уши хищников.
— Это я могу, — подтвердила колдунья, ощупью находя его ладонь.
Наёмник сжал маленькую хрупкую ладошку и почему-то вдруг сам поверил, что из этой сумасшедшей затеи может что-то получиться.
Позади зашуршали, разъезжаясь под ногами, обломки камней. Озираясь и стуча зубами, Санни догнал их и проворчал:
— Убьюсь, — обернусь бестелесным духом и буду вам ночами являться!
— Тебя утешит, если я скажу, что мы все тут подохнем? — покосился на него Верд.
— Да, вполне, — согласился Санторий и встал рядом, не решаясь, но явно тоже желая в кого-нибудь вцепиться.
Голодные, выпускающие сквозь сжатые зубы бурлящую внутри ненависть, не имеющие ничего общего с живыми существами, шварги стояли перед ними. Как войско раскопавшихся мертвецов, полуразложившиеся, всклокоченные. Клыки их скрежетали, точно уже сейчас рвали на части свежую мягкую плоть.
На несколько секунд они замерли: шутка ли, люди, которым полагалось бы сверкать пятками, не убегали, а шли навстречу.
Затишье перед бурей, миг спокойствия перед ураганом. И он закончился.
Шварги бросились вперёд, в мгновение ока преодолевая то небольшое расстояние, что разделяло их с жертвами.
Талла отпустила Верда и сложила ладони лодочкой, зажмурившись так сильно, словно надеялась, что хищники исчезнут, как только она перестанет их видеть. Мужчины обнажили оружие, Санни завистливо покосился на меч приятеля, сравнив его размеры с собственным ножичком. Секунды растягивались, как струны, и точно так же дрожали, гудели, грозя лопнуть.
Вожак закончил бег размашистым прыжком, вытянув лапы и направив их в грудь самому большому и опасному из людей. Верд взмахнул клинком, прорезая рыжую шкуру, и одновременно с брызгами красного полетело серебро.
Искры, всполохи, светлячки… Они фонтаном, чистой родниковой водой вспархивали с ладоней Таллы и вплетались в хоровод снежинок.
Дурная.
Красивая.
Нежная.
Невероятная.
Движения сумасшедшим танцем метели завораживали и затягивали. Верд не отрывал взгляда от несущихся к ним шваргов, чувствовал сопротивление клинка, проходящего сквозь жёсткую шкуру, но лишь ненадолго задерживающего нежить, краем глаза отмечал, что и Санни, оберегающий второй бок колдуньи, пока тоже держался. Охотник сражался, как не сражался никогда. Потому что мог. Потому что было за кого. Потому что рядом стояла, разбрасывая искры магии, Она.
Ветер подхватил снег, закружил вихрем, смешивая с обрывками серебристых нитей, и стих. Медленно, опасливо россыпь серебра опустилась на почву.
Шварги поджали хвосты и глухо взвыли, зарычали, закашлялись, пытаясь отрыгнуть, выплюнуть волшебные снежинки. А те, легче пера, быстрее вьюги, ныряли к ним в ноздри, падали на глаза, жгли языки… Забыв про добычу, твари принялись кататься по земле, разрывая чёрными когтями рыжие шкуры. Свои, чужие… Кто там попадётся?
Взмах меча, ещё взмах, росчерк ножа Сантория: мужчины зорко следили, чтобы ни один из монстров в исступлении не поранил колдунью. А тем уже и дела нет до троицы. Обезумевшие, мечущиеся, рычащие и готовые вывернуться наизнанку, они рыли твердь и бросались друг на друга.
Клинок или кулак не нанесёт вреда шваргу. Полумёртвый, он всё равно встанет и продолжит преследовать добычу. Только если не ранен одним из собратьев.
Они больше не пытались разорвать людей. Они убивали друг друга, растекаясь багровыми вонючими лужами с кусками рыжей шерсти.
— Получилось? — Талла приоткрыла один глаз, но охотник торопливо развернул её лицом к себе. — Ты чего?
— Нашла, чем любоваться, — буркнул Верд, прижимая девчонку.
— Ну получилось хоть? Получилось? — она изо всех сил уперлась ему в грудь, но так и не сумела освободиться.
Верд пожал плечами:
— Выходит, что получилось.
В народе считают, что дурные приносят несчастья. Что от них все беды, что никакая нечисть не пройдёт мимо, если почует их. Оттого колдуний всегда селили отдельно. Гнали в дома на краю деревни, как Таллу, или хотя бы ставили маленькую пристройку в дальнем углу двора. С ними не ели за одним столом, да и говорить лишний раз не рисковали.
Дурные неспроста зовутся дурными. Неспроста король поставил их вне закона и приказал истребить.
И сейчас, на щедро политой кровью поляне, среди ещё горячих внутренностей, заглатывающих тающие снежинки, Верд впервые понял, почему.
Вихрь принёс горсть снега, бросил его на алые груды, заставил колдунью в объятиях наёмника вздрогнуть от холода.
— Мы победили, — неуверенно, едва слышно прошептал Санни. — Победили! — повторил он громче. А потом его голос разнёсся над лесом, сообщая весть каждой ёлке: — Победили!!!
— Да уж, хорошо, что ты был с нами, — съехидничал охотник.
— Да! Точно! Я был с вами! — сообразил служитель Богов и, осознав всю значимость происходящего, радостно завопил: — Понимаешь, что это значит, Верд? Понимаешь?!
— Ну?
— Я спас нас милостью Богов!
Глава 8. Старый друг
Заезжать в этот забытый Богами городишко Верду хотелось меньше всего на свете, но проклятая скотина измудрилась порвать подпругу. Да и лошадям не мешало бы дать отдых после нескольких дневных переходов. Хотя лучше бы он дальше пошёл пешком, перекинув Таллу через плечо, чем стоял перед дородной бабой и выслушивал сальные намёки.
— Где эта проклятая скотина? — повторил мужчина ещё раз, проигнорировав призывно колыхающийся бюст молодящейся и слишком ярко накрашенной тётки.
— Дорогуша, мы наших гостей никому не выдаём. Ни жёнам, ни любовницам, ни начальникам, если, конечно, последние не желают присоединиться за соответствующую плату.
Тётка качнула телесами, одновременно демонстрируя всю себя и закупоривая проход так, чтобы Верд не мог заглянуть ей за спину. А и если бы мог, всё одно рассмотрел бы только полуголых девиц, восседающих в мягких креслах, как вырезки на витрине в лавке мясника.
— Просто скажи ему, что я здесь, — как можно более сдержанно рыкнул Верд. Он, конечно, без труда справился бы с мордоворотом, что скучал в дверях с видом случайного прохожего. Этот здесь лишь для виду, от охранника всё одно никакого толку, случись настоящая драка. Но всем известно, что любая потасовка в доме госпожи Ласки мгновенно достигает ушей градоправителя, а подобная шумиха охотнику совершенно ни к чему. Потому что ему очень, ну очень не хотелось, чтобы кто-то узнал его или, тем более, Санни.
— Дорогуша, если бы мне платили за почту, — во все двадцать золотых зубов улыбнулась госпожа Ласка, — я бы до сих пор не накопила и на прихожую этого дома. Так что, либо проваливай, либо заходи внутрь и становись желанным гостем. Мои девочки любят военных, а по твоей осанке сразу видно, что ты из них.
Верд неосознанно закрыл Таллу от взгляда опытной жрицы любви. Велел же не снимать капюшона и не глазеть по сторонам, а она опять пялится на что-то с открытым ртом, так что невесомые белоснежные локоны, каких не встречается у простых людей, играют на ветру.
— Смотри, Верд! — дурная ткнула в окно второго этажа. — Там женщина голая. Совсем-совсем голая. На подоконнике стоит, подбоченилась. Это что же…
Охотник мысленно застонал. Ну не объяснять же наивной девчонке, что за странное место они вынуждены посетить. Нет, зря он боялся оставить её одну. Пусть бы в заезжем дворе сидела, никуда бы не делась. Но Талла снова умудрилась ошарашить мужчину вопросом:
— Это что же она так весь день и мёрзнет?
— Что ты, красоточка, она не весь день так мёрзнет, — поспешила заверить её разукрашенная тётка. — Только пока не истечёт тот час, за который ей заплатили. Кстати, пора бы их поторопить, уже две минуты как задерживают, — озабоченно пробурчала она под нос.
— И что, много платят? — деловито уточнила колдунья.
— Смотря, насколько девочка хороша. Тебе бы, например, я три золотых в день отсчитывала. Ну четыре, если бы спрос был. А спрос бы был, это я точно скажу. Хочешь попробовать?
Ласка приглашающе посторонилась.
— А если мне не понравится? Я, знаете ли, очень требовательна к условиям труда, — Талла коснулась тонким пальчиком губ, задумавшись.
— Ну так за посмотр денег не берут, — тётка расхохоталась, словно в бочку, и добавила: — Если ты, конечно, не мужчина в нашем чудесном заведении.
— А что, я бы глянула.
Девушка уверенно шагнула к порогу, но наткнулась на выставленную руку наёмника.
— Совсем сдурела? — поинтересовался Верд, не надеясь на ответ. И без того знал, что совсем, давно и бесповоротно.
— А что?
— Да, а что? — с вызовом повторила Ласка. Она-то, знамо, уже просчитывала доход и славу, которые можно получить, если одной из её девочек станет дурная колдунья. И заработок явно компенсировал народную нелюбовь к обладательницам дара.
— Ты хоть понимаешь, что это за место?
Талла честно помолчала немного, взвешивая ответ.
— Ну, вон там, за правым плечом у госпожи, мужичок в одних кальсонах рассматривает выстроившихся перед ним девок. В окне на втором этаже голая женщина стоит. А ещё вот тут, — девчонка, не глядя, махнула на вывеску над дверью, — висят ценники на час и на ночь. Думаю, — она ехидно улыбнулась, — это гончарная мастерская.
Ласка снова расхохоталась, ударяя себя по колену и ничуть не заботясь о том, что необъятная грудь почти полностью выскочила из выреза лёгкого платья на запах из заграничной блестящей ткани.
— А ты ещё и шутить умеешь, красоточка? Ну ты смотри, я своим девочкам шутить не разрешаю. В нашем деле надо быть серьёзной даже когда тебя просят покричать ослицей, иначе всё пропало.
— Иа-иа! — с готовностью завопила Талла.
— Умная красоточка, — умилилась тётка, — ну что, заходишь?
— Захожу!
— И не думай! — поймал её за шкирку Верд.
— Ну я же только посмотреть! Заодно проверю, как там Санни…
Госпожа Ласка вдруг посерьёзнела:
— Вы что же это, уважаемый, думаете, я впущу девочку, а потом запру под замком? Да будет вам известно, что ни одна из работниц дома госпожи Ласки не находится в нём против воли! Достойная оплата, полный снедь-пакет и, будет вам известно, договорённость на постановку золотых зубов в случае непредвиденных обстоятельств! Я дорожу своим именем, а трудиться здесь — честь!
Справа-налево через весь зал первого этажа проскакала раскрасневшаяся девица, запряжённая подобно лошади. За уздечку её придерживал крайне довольный господин немолодой, но презентабельной наружности.
— Вперёд, моя бравая кобылка, вперёд!
— Я скачу, милый, скачу!
— Честь. Так и вижу, — кратко уронил Верд.
Игриво подмигнув напоследок, Талла скользнула вперёд и оказалась внутри здания. Охотник как умел строго округлил глаза: ясно, что колдунья решила схитрить и выпинать Сантория изнутри, коль скоро не удаётся дозваться снаружи, но ему совершенно, вот ни чуточки не нравилась мысль, что дурная окажется в подобном месте без присмотра. Отшлёпать бы своевольную нахалку! Ещё раз…
И именно так мужчина бы и поступил, без зазрения совести бросив приятеля упиваться грехопадением, если бы эта скотина не упёрла все оставшиеся у них деньги! Хотя «у них» сказано довольно сильно. Кошелёк Верда начал сиротливо позвякивать ещё на выезде из Больших Храмовников, зато служитель не постеснялся прихватить из обители Богов не только всю причитающуюся ему зарплату, но и, как он выразился, моральный ущерб за лютозверя. И Верд считал себя в полном праве этими деньгами оплатить постоялый двор и ремонт седла на Санториевой, между прочим, кляче!
Как выяснилось через несколько часов поисков, шварги перепугали лошадей так, что те едва ли не начали заикаться. Хотя наёмник и подозревал, что Кляча шарахается от наездника не столько из-за нежити, сколько из-за дури Санни. По крайней мере, она то и дело норовила дополнить рисунок из одного копытообразного синяка у него на груди вторым.
Бросить! Давно пора его бросить! И уж точно не следовало пускать в город, где служителя вздёрнут на виселице, если вдруг узнают…
Верд мерял шагами утоптанный пятачок перед входом, распугивая виновато вздрагивающих клиентов госпожи Ласки. Он чутко прислушивался к звукам, большинство из которых ожидаемо не отличались приличием, и очень надеялся, что происходящее в помещении не нанесёт непоправимый вред хрупкому девичьему мировосприятию.