- А ваша Ольга работала до вечера? - берет из рук мужа дольку Полина, смачно откусывая.
Они так на друг на друга смотрят, что я даже немного завидую. Между мной и Сергеем никогда не было такой гармонии. Как будто они точно знают каждое последующее движение партнера. Раньше я об этом не задумывалась. То окружение в которое меня вытянул муж было совсем другим, царство денег и лицемерия. Половина изображала семью и отношения, а вторая половина преследовала какие-то цели. Молоденькие красавицы хотели красивой жизни, а потрепанные жизнью и развлечениями мужики - подтянутых сексуальных тел. Бесконечные банкеты и автапарти, на которые с женами не ходят.
И сейчас я смотрела на такое нежное чувство, что захотелось разрыдаться от жалости к себе. А ведь у меня никогда такого не было, да и не способен Сергей Борисович вымыть для меня яблоко, очистив пропитанную нитратами шкурку. Я не отвечаю на вопрос этого чистого, светлого создания, которое без косметики выглядит ещё моложе. Зачем нужен трехэтажный особняк, если никто и никогда не будет смотреть на меня, как Глеб Дмитриевич на Полину? А Павел, ну что Павел? Он сексуальный, с ним хорошо, но на что-то серьёзное он не способен, а я не готова на несерьёзное. Он подарит минутное счастье, а разве я хочу этого? Нет. Я даже Ольгу понимаю, на Павла хочется лететь, как на открытый огонь в тёмном лесу, теряя себя, голову и рассудок. Мне приятно, что он выбрал меня, что я его возбуждаю. Это повышает мою самооценку.
Но моё воспитание, долбёжка матери, моя жизнь, принципы, комплексы, все это накидывается со всех сторон, как голодные хищники, как разъярённые злые собаки. Душит, разрывая на части. Это не я! Это не про меня! Я не такая!
- Это ещё не все, - достаёт Павел телефон.
- Я когда бежал за ним или за ней, сложно было понять, там была тачка. Вот, что я сфоткал.
Глеб Снова садится, усаживая жену к себе.
- Ты считаешь, что это та машина? Та старая тойота? Похоже, но так нечётко и далеко.
- А в клинике есть принтер? - разглядывает бумажку Полина.
- Я не слышал, чтобы наши держали дома принтер, у половины компьютера то нет, - прочищает горло начальник отряда спасателей.
- А где ещё можно? - сосредотачивается Павел, наклоняясь вперед.
- У секретарши явно есть принтер, а ещё на почте, - подымает вверх палец Полина, обращаясь к Павлу, - но как ты себя это представляешь? Можно мне вот эту фразу покрупнее?
Я подымаюсь со стула, проскальзывая мимо Павла, что хватает меня за руки. Он задурил мою голову, он горячий. И его безумная горячность передалась мне. Это совсем не то. Мне нужна стабильность, я хочу ходить на работу, возвращаться с работы к заботливому, хорошему человеку, которого понимаю я, который понимает меня. Но Павел не такой, и я не для Павла. Не понимаю, почему он ко мне прицепился? Я слишком скована, закомплексована, ограничена сексуально.
- Мне пора, извините за беспокойство.
- Милая, ты куда? - оборачивается Павел.
В коридоре я нащупываю свою обувь.
- Не зови меня так, пожалуйста, - говорю в такое красивое, покрытое веснушками, непривычно встревоженное лицо.
- Ириш, ночь на дворе, ты одна никуда не пойдёшь. Тебя только что чуть не прибили.
- Вряд ли меня будут искать у дома твоего начальника.
Полина и Глеб Дмитриевич перешептываются на кухне, они о чем-то спорят, и голосов почти не слышно, но одну фразу я все же улавливаю.
- Она ведь умная женщина, как она могла с Пашкой связаться?
- А если это любовь, Глеб Дмитриевич? - шикает на мужа Полина.
Мои синие глаза встречаются с рыжими, он тоже это слышал, но все равно хватает меня за руки, пытаясь остановить.
- Надо разобраться с этой запиской, мы не знаем, кого ты должна забыть, чтобы быть в безопасности.
- Значит, забуду обоих, - грустно улыбаюсь, выходя за дверь.
Я больше не вижу его глаз, я знаю, что он легкомысленный, веселый и взбалмошный, но почему-то уверена, что в этот раз я его обидела.
Глава 24. Лев Игоревич
В это же время недалеко от Зуба Дракона.
За окном было так темно, что черные кошки натыкались на собственные хвосты. Этой ночью ни одна звезда, так и не решилась появиться на небе, даже желтая луна с головой укуталась в плотные тучи. Забор вокруг частной территории был сплошным, массивным и высоким, понять, что происходит внутри, было невозможно. Ветер выл, как голодный полярный волк, в момент, когда техника заработала в полную мощь, к ограждению подъехала полицейская машина. Мигалок не включали, дабы не афишировать своего появления.
Стучали в металлическую калитку активно, дверь тряслась, звякая засовами. Сергей не вышел, отправив вместо себя бессменного помощника.
Нет, он, конечно, не боялся. Визитер раздражал его, как моль на кухне, что появляется из ниоткуда. Скорее прихлопнуть, найти место, где развелась и жить дальше. Фамильярно подтолкнул в спину Иванова, указав на часы. Мол долго не трепись. А тот слишком хорошо зарабатывал у главы администрации, чтобы перечить. Перешагнув металлический порог калитки, он пожал руку Льву Игоревичу, который уже ждал возле автомобиля.
- Чего не спится вам, господин начальник?
Начальник полиции осмотрелся, раскинул руки, улыбаясь, торжественно вздохнул, сплевывая.
- Знаете, зачем нужна полиция? Чтобы беречь покой граждан. Мне звонки поступают, Петенька! Всё волнуются, переживают. Наш лесник Фёдор и вовсе за частное расследование взялся. Боюсь, как бы без головы не остался, ползая вокруг ваших амбаров. Всех волнует вопрос, чем вы тут по ночам занимаетесь? Бабки друг другу рассказывают, что время от времени на территории загорается огромный факел.
Иванов хладнокровно поправил очки, распахивая папку. А юркий и молодой заместитель начальника полиции достал фонарик, посветив на бумаги.
- Лев Игоревич, мы документы сотню раз предоставляли, где чёрным по белому написано, что это частный завод по переработке мусора.
Начальник полиции толкнул папку, Иванову пришлось изловчиться, чтобы бумаги не полетели в грязь.
Полицейский рассмеялся, зевнув. Повторив за начальником, неестественно скалясь, посмеялся и молодой, потушив фонарь. Иванов захлопнул папку, выпрямившись по струнке. На его лице не были и тени веселья.
- А ты меня пусти, Петь, и я сам посмотрю, - широко улыбнулся начальник полиции.
- Так не положено, частная территория, - невозмутимо стоял на своем Иванов.
- Знаю я, чья это территория. Где сам Сергей Борисович? Глава администрации должен дружить с полицией, - он показал на трубы, - я ведь не дебил, Петя, я ведь знаю, почему твой босс выбрал для ссылки из Москвы именно нашу деревню. Я просто хочу поговорить. Мне правда интересно, что же вы с мусором только по ночам боритесь?
- Чтобы не мешать местным жителям, - вздернул подбородок Иванов, впрочем, в темноте этого было не видно, - в Европе это обычная практика.
За забором заскрежетал метал, послышались равномерные удары и звуки работающей техники. Что-то засверкало, повалил дым, быстро таящий в темноте ночи.
- Думаю, вам стоит записаться на приём в администрации, если хотите поговорить...
- А если про это все, - махнул в сторону забора Лев Игоревич, - прознают журналисты? Почему я должен просто так перекрывать ваши зады, если вы не собираетесь делиться? – сверкнув золотым зубом, начальник полиции громко рассмеялся.
Иванов смотрел холодно и безразлично. Напоминая робота, он продолжал повторять одну и ту же фразу о том, что им стоит записаться к главе на прием.
- Я знаю, что вы там делаете. Я не тупой и не вчера родился. Надо делиться, Петечка.
Сделав шаг к забору полицейский забарабанил с удвоенной силой.
- Сережа! Знаю, что ты там! Дома тебя нет, на работе тоже! Я тебе дочурку в личные помощники отдал, прояви уважение! Знаешь, что я сделаю, если ты будешь отказываться сотрудничать со мной и моими ребятами? Я натравлю на вас экологов. Они проверят состав воды, которая сливается из вашей трубы. Думаю, что там окажется целый перечень опасных элементов. Потому что, когда содержимое ваших странных резервуаров покрывается плотным слоем очень интересной пленки, «специалисты» вашей фирмы ее выжигают. А это ох как неправильно!
Но из-за калитки никто не появился. Скрежет и грохот сменялись работой чего-то, что отдаленно напоминало дрель. В небо поднялись густые дымовые кольца.
Начальник полиции отошел от забора и обратился к Иванову, ткнув пальцем в папку с бумагами:
- Мне интересно, знает ли его жена Ирина, что именно на неё оформлено? И что ей грозит, если все это раскроется?
Глава 25. Павел
Когда мы приехали на место происшествия, я первым пошел в сарай, где увидел мужчину на глубине около двух метров. Из дыры в полу раздавались странные звуки. Взглянув вниз, сразу понял, что когда хозяин заводил в сарай лошадь, у входа проломились доски, он очутился в погребе и сверху на него упало собственное животное.
- Ты чего такой хмурый второй день? – толкает меня в плечо Глеб, подавая спасательную веревку и пояс. - Это моя роль изображать строгого зануду.
Раскручивая веревку, я смотрю вниз, где адские боли испытывают оба: и животное, и человек. Конь рыжий с однородными по цвету корпусом и ногами расширил ноздри, вокруг образовались морщинки, рот слегка приоткрыт. Хвост вытягивается назад и чуть-чуть приподнимается. Животное пытается топнуть или рыть землю, выразить недовольство, как умеет, но лежит на боку и лишь фыркает от отчаянья. Мужчина стонет, умоляя о помощи.
А я поворачиваюсь к Глебу, с которым не хочу общаться с той самой ночи у него дома. Меня задели его слова. Возможно, потому что попали в точку. Раньше я посмеялся бы вместе с другом, а теперь не могу.
- Она ведь умная женщина, как она могла с Пашкой связаться? – повторяю фразу начальника, глядя ему в глаза.
Глеб ничего не отвечает вздыхая. Он знает меня сотню лет, но так просто поставил диагноз «непригоден». Да, ведь только мой серьезный и важный друг способен на что-то значительное. На настоящие отношения. Но основная причина не в этом, а в глазах Ирины, которая тоже это слышала. Меня, как будто отшвырнуло в сторону от ее сожаления о том, что было между нами, безразличия к произошедшему. От сухости рук.
Да, Глеб Дмитриевич, вы, как всегда, правы, и Ирина Владимировна с вами абсолютно согласна. Пустышка, дохлый номер, парень с которым весело и не более того. Легкомысленный, ветреный и беспечный. Кто в этом виноват? Сам и виноват, ведь нравилось жить таким образом, а вот в коридоре дома Глеба, глядя в сине – зеленые глаза докторши, я понял, что хочу другого взгляда, но она ушла. И хотя Ирина считала, что бежит домой одна, но я бы не позволил, просто она меня не заметила.
Лошадь снова вздрагивает, поворачивая морду.
- Со мной пойдет Мишка, а Витька останется с тобой наверху. Это не обсуждается, - молча надеваю снаряжение, готовясь спуститься вниз.
- Павел! – зовет меня Глеб.
Он привык, что мы всегда работаем в паре. Сколько раз мы спасали друг другу жизнь, доверяли, как самому себе. Мы готовы были отдать последнее за спасение товарища. Больше, чем братья, ближе, чем родные. Наверное, поэтому так застревают слова в горле.
Однажды мы с ним оказались в заглохшей машине в почти тридцатиградусный мороз. Мы знали, что у нас всего два часа до того, как мы окажемся на том свете от переохлаждения. Но продолжали смеяться, заклеивая окна газетами, запихивая бумагу под куртки, разделив поровну между собой. Тогда у нас был один термос с горячим сладким чаем на двоих, последний стакан я отдал Глебу, потому что у него уже появилась сонливость, слабость, зрачки стали сужаться, плохо реагировали на свет. А еще у друга Стеша, которой нужен отец. Я всегда верил, что ради меня Глеб поступил бы также.
Однако, оказывается, с Пашкой может связаться только исключительно глупая женщина. Не знаю отчего меня так это задело. Наверное, потому что Глеб, зная меня так хорошо, не смог разобраться, что для меня действительно важно.
Но нужно выполнять свою работу, долг превыше всего, поэтому он не спорит, а я вместе с Мишкой уже внизу, пытаюсь приподнять огромную тушу. Глаза лошади широко распахнуты, уши дергаются рывками, рот напряжен, ноздри расширены, тело как струна, движения судорожные, у животного учащается сердцебиение и дыхание. Я уговариваю ее, рассказываю, что к ней тоже придет врач. Главное, чтобы она позволила вытянуть из-под себя хозяина, не залегать нас насмерть.
- Ветеринаров вызвали?
Вздрагиваю, услышав голос Глеба наверху. Общими усилиями с помощью веревок и пояса, лошадь нам приподнять удается и даже вытащить из-под нее пострадавшего, почти не навредив при этом. Мужчина громко читает молитву, а между строками умоляет нас спасти его лошадь, основную кормилицу семьи. А я кричу наверх, чтобы скидывали пожарные рукава, все же мы имеем дело с четырьмястами килограммами живого мяса. Пот течет градом, дыхание сбивается, тело перестает слушаться. И когда нам удается достать ее, почти надорвавшись, я сижу на полу погреба, разминая замлевшие мышцы рук.
- Эй, ты в порядке? – заглядывает в дырку в полу Глеб Дмитриевич.
Я ничего не отвечаю, подымаясь на ноги.
Глава 26. Ирина
Еду на вызов. Под пол в сарае провалилась лошадь. И я очень надеюсь, что удастся эту лошадь спасти. Старый уазик подпрыгивает на ухабистой дороге. Ночью прошел дождь, и жирная грязь липнет к колесам, противно брызгая и хлюпая, коричневые капли летят даже на стекла. Из окна машины наблюдаю за тем, как мелькают перед глазами картинки реальности. Они похожи на слайды кинопленки. Но каждый кадр невозможно запечатлеть. Нереально остановить. Очередное мгновение неповторимо. Мне нравится наблюдать за облаками, за движением других машин: какие-то из них остаются позади нас, какие-то мчатся вперед. Мелькают прохожие за окном, куда-то спешат, или, наоборот, идут очень медленно. И из окна машины хорошо видно, как проносится время, как будто наблюдаешь за ним, как на экране. Еду, начиная задумываться о том, что так же мимолетно проносится моя собственная жизнь.
Уже и работа не радует, почему-то ничего не радует, как будто впала в какую-то депрессию, хотя сама же осуждала людей, которые постоянно ноют, предпочитала на все отвечать улыбкой. А теперь, будто в лимонном соке искупалась. Не сразу замечаю, что водитель о чем-то интересуется.
- Это вам муж вдарил?
Синяк я постоянно замазываю и мне казалось, что вполне успешно. Пытаюсь игнорировать вопрос, но не слишком высокий, худощавый мужик настаивает, наклоняется ко мне с гаденькой улыбочкой на лице:
- Я бы тоже вдарил, если бы моя жена таскалась со спасателем.
Вздрагиваю, ошарашено смотрю в лицо мужчины, что ведет автомобиль. Такое ощущение, будто ко мне в тарелку залез кто-то с грязными лапами. Он гораздо моложе, чем мне всегда казалось, похоже, он лишь на пару лет старше меня. Просто я никогда его не разглядывала.
- Простите? – возмущаюсь. – Вообще-то, на меня напали.
- Вы серьезно? – смотрит, как коршун, почуявший слабость жертвы.
Поправляет зеркало в салоне, беззаботно покручивая баранку.
Выдергиваю фотографию, что прикреплена за обивку. С фото на меня смотрит знакомая женщина.
- Вы муж Прокофьевны? - бросаю фотографию ему на колени, совершенно не думая, что отвлекаю водителя от дороги.
- Сын, а вам то какое дело?
- Никакого. Просто все понятно.
Я вздыхаю. Наглые медсестры, распоясавшиеся водители и сплетни, распространяющиеся со скоростью света.
- Знаете, что самое главное в жизни, Ирина Владимировна?
- Нам еще долго ехать?
Мне откровенно наскучил этот разговор. Зад болит от неудобного сидения, а еще захотелось пойти и переспать кое с кем, раз уж все равно нас записали в любовники.
Опираюсь рукой на дверь, безразлично взирая на водителя.
- Так вот, знаете, что самое главное в жизни?
- Просветите, если не затруднит.
- Дети! Вот вы помните про свою дочь, Ирина Владимировна?
Поддерживаю голову рукой, чувствуя приближение мигрени. Боль начинается в лобно-височной области, затем привычно распространяется на всю половину головы. Будет пульсирующей, сверлящей и чертовски глубинной. А потом усилится от раздражителей, вроде света и звука.