Выскакиваю на улицу, продолжая бесполезно названивать Варе. Кидаю в голосовую почту сообщения о том, что эти дома искал не я. Объясняю всё максимально быстро и понятно, хоть и догадываюсь, что она их все даже слушать не будет.
Прыгаю в машину, срываюсь с места. По пути пару раз проскакиваю на жёлтый, едва не становлюсь причиной как минимум трёх аварий.
Но дома пусто.
Я обхожу его весь, заглядываю во все щели.
Плюшевые соседи на своих местах. Гирлянды висят везде, куда Варя их развесила. Её вещи на местах, и даже ноутбук, который приветствует меня десятком открытых вкладок в браузере.
Здесь всё, кроме Вари.
Глава пятьдесят шестая. Варя
Я сбегаю из страны.
По дороге в аэропорт звоню отцу и договариваюсь с ним о том, что он заберёт меня отсюда.
Отключаю телефон, когда Егор начинает звонить без перерыва.
Выбрасываю его в мусорку в аэропорту, когда хочу ещё раз связаться с отцом, но вижу усыпанный экран звонками от Минина и моей мамы. Странно, что она «проснулась» вот только сейчас, но у меня нет желания разговаривать с ней.
Покупаю новый телефон тут же.
Номер отца я помню наизусть, как и номера всех остальных важных для меня людей, от половины из которых следовало бы избавиться.
Через час меня сажают на самолёт.
Пересадка в Москве, новый самолёт до Берлина.
Отец встречает в сопровождении охраны. Обнимает крепко, облегченно выдыхает куда-то мне в волосы и ведёт до машины.
Его дом просто потрясающий. Огромный белоснежный особняк в три этажа, высокий забор и мраморные статуи в большом саду. Насколько я знаю, у него есть дома почти во всех странах Европы.
За два следующих дня мы почти не пересекаемся. Дом полон незнакомцев: охрана, прислуга, даже привезённые специально для меня два медика, что поселились в комнатах по соседству.
В среду отец отвозит меня в частную клинику. Много вежливых докторов обещают, что всё будет хорошо. Они говорят это на немецком, и мне приходится прибегнуть к помощи Гугл-переводчика, чтобы понять, о чём они говорят.
Кстати, их язык не такой уж и жуткий, как все думают. И пока у меня берут кровь из вены, я сижу в удобном кожаном кресле и думаю о том, что мы с детьми обязательно выучим его. И английский тоже. А ещё я обязательно научу их рисовать. И, может быть, запишу на пение. И в бассейн. И ещё во множество мест, чтобы они смогли попробовать максимально много до того момента, как решат, что знают обо всём лучше своих родителей.
Кстати, про второго родителя я стараюсь и вовсе не думать.
Я выбросила телефон, и теперь единственный способ нам связаться – это если я сама позвоню ему. Наверно, так и нужно было сделать. Нужно было позвонить ему и нормально обо всём поговорить, но проблема в том, что я ещё не достаточно успокоилась от всего произошедшего в последние дни, чтобы адекватно разговаривать о том, что причиняет мне столь невыносимую душевную боль.
Моя обида сильнее меня.
Моя обида стучит в висках сильнее голоса разума.
Я допускаю, что могла просто всё не так понять, что эти детские дома могли быть и не для Егора вовсе, но...
Я не могу думать об этом сейчас. Только не сейчас. Сначала мне нужно убедиться в том, что с моими близнецами всё хорошо. Когда я буду в этом уверена, я смогу справиться и со всем остальным.
Мне просто нужна эта эмоциональная основа. Твёрдая земля под ногами. Уверенность, что даст сил на всё остальное.
Вечером в мою дверь раздаётся короткий стук. Здесь все стучат, и все постоянно заходят проверить меня.
Но в этот раз гость удивляет меня хотя бы тем, что приходит впервые за всё время.
На отце ботинки и тёмные брюки, белая рубашка расстёгнута на две верхние пуговицы. Галстука нет, но золотые запонки на месте.
–Привет, – грустно улыбаюсь ему, точно зная, что не услышу приветствия и даже не увижу его улыбку.
Кажется, этот мужчина напрочь позабыл, что значит улыбаться. Он всегда ходит серьёзным и немного настороженным, даже дома. Всегда занят, никогда нет даже минуты свободного времени.
Папа просто коротко кивает в ответ на моё приветствие, закрывает дверь, проходит и опускается на край моей постели. Она большая, как и вся комната, и постельное бельё на ней под цвет мебели и стен – светло-бежевое.
–Звонил твой муж, – просто говорит папа.
У него низкий, немного хриплый голос, который кажется грубым. Я обращаю на это внимание только сейчас, когда его слова бьют по чему-то внутри меня с такой силой, что я не могу сделать вдох.
Мне не просто тяжело, мне физически больно думать про Егора.
Очень надеюсь, что это пройдёт, и очень скоро, но сейчас, пока я думаю о том, что он фактически предал меня и наших детей... Больно. Просто очень больно.
–Он мне не муж, – хочу говорить твёрдо, хочу казаться сильной, чтобы даже я сама перестала думать, что этот человек вызывает во мне такую бурю эмоций, но голос предательски дрожит.
Папа улыбается мне уголком рта. В его взгляде – теплота вперемешку со снисхождением. Он смотрит на меня, как родители смотрят на своих ещё совсем глупых детей.
–Но ты всё равно носишь его кольцо, – напоминает он и кивает на мою ладонь, которую я совершенно неосознанно машинально прячу под одеяло. – В любом случае, твой Егор сказал, что перероет весь мир, но всё равно найдёт тебя.
Звучит довольно пугающе, и если бы на месте Егора был кто-то другой, то я бы испугалась, обязательно испугалась, но сейчас вместо страха я чувствую только какой-то волнующий трепет.
И непонятное желание быть найденной и одновременно спрятаться так, чтобы не нашёл никто и никогда.
–И что ты сказал ему?
Папа молчит, высматривая что-то на лице волнующейся в ожидании его ответа меня. Он смотрит долго, и я волнуюсь всё сильнее, начинаю ёрзать и отвожу взгляд.
–Пожелал удачи, – отвечает он в конце концов.
Я поворачиваюсь и недоверчиво смотрю на него.
–Если честно, у меня такое чувство, что он тебя найдёт, – признаётся папа под моим взглядом, но делает это таким тоном, словно не происходит совершенно ничего. И тут же спокойно предлагает: – Если хочешь, спрячу тебя так, что не найдёт.
Я знаю, что папа действительно способен на это. Верю ему безоговорочно и знаю, что мне достаточно всего лишь попросить его, чтобы навсегда потеряться. Если я попрошу, он может даже убить Варвару Ермакову и её нерождённых детей, и уже к вечеру в любой из выбранных мною стран появится новый человек с новой историей и отличной биографией.
И ни у кого не возникнет вопросов.
И меня действительно никто не найдёт.
С одной стороны, это могло бы решить практически все мои проблемы. Больше не было бы достающего бывшего, не было бы мамы, что закрутила роман с отцом моего бывшего, не было бы Егора.
Но именно на Егоре основывалась другая сторона всего этого.
Я не хочу терять его. И я просто не имею права лишать его детей, даже если он... хотел отдать их в детский дом.
Мне нужно получить результаты обследований и убедиться в том, что мои дети абсолютно здоровы. А потом мы поговорим с Егором. И уже после этого будем решать, что делать дальше.
Глава пятьдесят седьмая. Егор
Следующие дни смываются в одно нечёткое пятно. Я на постоянных телефонных звонках и кофеине, пытаюсь найти свою сбежавшую невесту. Всё было бы куда проще, если бы я не превратился в наркомана и, закрыв глаза, каждый раз не видел её печальное лицо прямо перед собой.
Её ищет треть мира. А остальные две трети с лёгкой руки Ермакова её скрывают.
Я знаю, что Варя улетела в Москву. Видел по камерам, как она сидела в ожидании рейса, видел, как она проходила регистрацию, даже видел самолёт, на котором она улетела. Получить доступ к камерам аэропорта не так уж и просто, но и не невозможно.
Итак, она улетела. Очевидно, что к отцу. После звонка Ермакову у меня не остаётся в этом никаких сомнений. Его не пугает и в целом никак не задевает новость о том, что его дочь исчезла. Скажи кто мне, что мой ребёнок пропал, я бы всех на уши поставил.
А спокойным остался бы лишь в одном случае: если бы я знал, где моя дочь.
Я уверен на девяносто восемь процентов: Варя с ним.
Дальше стало немного проще, я стал искать не Варю, а её отца.
И уже к вечеру получил результат: он засветился на каком-то благотворительном вечере в Берлине.
Через час я был в Москве, через три заселялся в отель Берлина, ещё через час был счастливым обладателем адреса Ермакова.
А уже утром стоял в огромном белоснежном холле чужого дома под иронично-насмешливым взглядом Михаила Владимировича.
–Какие люди, – не прекращая улыбаться, саркастично протянул он, складывая руки на груди.
Белая рубашка сливается с такими же белыми стенами, аж смотреть противно.
–Где она?
Я практически не спал почти пять дней и за это короткое время успел возненавидеть весь мир, так что мне сейчас в принципе насрать на все слова этого мужика.
Но ему явно весело, потому что в ответ на мой вопрос последовало деланно удивлённое:
–Кто она? Кого ты ищешь?
У меня нет настроения на его язвительность. Срать уже вообще на всё.
Под кожей тысяча маленьких железных шариков, и Варя – мой большой магнит. Если я прямо сейчас не найду её, шарики внутри просто разорвут меня на части.
Взлетаю вверх по винтовой лестнице, краем сознания отмечая, что Ермаков никак не пытается меня остановить. Направо, вперёд по коридору второго этажа, мимо многочисленных белых дверей. Понятия не имею, где искать Варю, просто что-то тянет всё дальше и дальше.
Вперёд. Чётко вперёд.
Я вижу нужную мне дверь. Просто знаю, что она там.
И убеждаюсь в этом, когда дверь осторожно открывается и в коридор выходит моя очаровашка.
Сонная, с растрёпанными волосами и следом от подушки на щеке. В коротких шортиках и белой задравшейся на животе майке.
Она... сладкая. Нежная, светлая, красивая.
Она та самая женщина, без которой меня ломает.
И я окончательно понимаю это только сейчас, когда вижу её впервые за столько дней.
–Что?.. – Варя обрывает саму себя, когда видит меня прямо перед собой.
Непонимание на её лице тут же сменяется светящейся радостью, но и она исчезает почти мгновенно, и вместо неё появляется целая буря различных эмоций: страх, обида, снова радость, удивление...
–Егор? – У Вари очень удивлённый голос.
Шарики под кожей окончательно взбесились в такой близости от своего магнита. Это именно они, а не я, понесли меня к Варе.
Мы просто врезаемся друг в друга, не очень аккуратно и даже грубо. Обнимаемся, прижимаемся крепко-крепко.
Я задерживаю дыхание.
И медленно выдыхаю, когда Варя не исчезает у меня из рук мгновение спустя.
Сложно поверить, что она действительно здесь. Здесь, в моих руках после того, как я думал, что потерял её.
Думал, что впал в безумие.
Это сложно, для меня так точно. Никогда прежде я не нуждался в человеке так, что его отсутствие сводило меня с ума.
Это не похоже на любовь. Это скорее зависимость.
Зависимость от Вари.
Зависимость от её присутствия рядом со мной.
Глава пятьдесят восьмая. Варя
Мне хочется остановить время, чтобы этот момент замер навсегда: я, обнимающий меня крепко-крепко Егор и безразмерное счастье, что греет меня изнутри.
Я не хочу думать о плохом. Не хочу думать о прошлом и будущем. Мне просто хорошо здесь и сейчас.
–Эти детские дома были не для меня, – говорит Егор, слишком быстро разрушая радостное спокойствие у меня в душе.
–Знаю, – шепотом ему в шею.
И руками ещё крепче к себе. Он тёплый, такой тёплый! Мне хочется прижимать его к себе всё сильнее и сильнее, хочется впитаться в него, раствориться у него под кожей!
–Я бы никогда даже не подумал о подобном! – Громко, со смесью возмущения и искреннего страха даже не от слов – от мыслей о подобном!
–Я знаю, – отчаянное в ответ.
Его руки скользят по спине вверх и вниз, словно он пытался обнять меня сразу всю.
–И твой побег, Варя, – Егор обрывает сам себя, берёт меня за плечи и отстраняет, чтобы внимательно вглядеться в моё лицо.
На его собственном лице эмоции сменяют друг друга с пугающей скоростью, но, клянусь, я чётко вижу в его глазах облегчение от того, что нашёл, и страх потерять снова.
–Я знаю, Егор, – опускаю взгляд, потому что стыд от собственного страха жаром бьёт в лицо.
Я понимаю, почему сбежала. Помню, как появилось это желание, и помню, как совершенно осознанно поддалась ему. Я хотела оградить моих детей от всех бед и убедиться в том, что природа не решила сделать с ними что-нибудь плохое.
Думала ли я тогда про Егора? Разве что в плохом ключе.
Стыдно ли мне сейчас? Да, но лишь за то, что не уговорила себя нормально поговорить с ним.
–Я всё равно скажу это, – предупреждает он совершенно серьёзно. – Ты не имела никакого права так поступать. Ты не имела права оставлять меня и молча уезжать неизвестно куда. Ты не имела права увозить от меня наших детей. Это наши дети, Варя! Наши, ты понимаешь? Это значит, что ты не имеешь права решать за нас двоих их судьбу.
–Я понимаю, – мне очень стыдно за это всё. – И прошу у тебя прощения, Егор. Мне правда стыдно за то, что я так поступила с тобой.
–Я не закончил, – почти злое, с гневным прищуром и расширившимся зрачком.
Приходится прикусить кончик языка, опустить голову и приготовиться к продолжению заслуженного отчитывания.
Но Егору понадобилась ещё минута, чтобы перевести дыхание, успокоиться и собраться с мыслями, которых сейчас в его голове было очень много.
–У нас с тобой ничего не получится, если мы каждый раз будем закрываться друг от друга и сбегать. На работу в выходной или к отцу в другую страну. Да, Варь, знаю, что и я накосячил много, и я честно понимаю, почему ты ушла, но... У нас ничего не получится, если мы и дальше будем наступать на эти грабли.
–Да, – шепчу я.
–Что «да»? – Немного не понимает Егор.
–Всё – да, – совсем тихо, в самые его губы.
На всё – да. Под каждым словом. Под каждой здравой мыслью. Потому что Егор прав: мы оба виноваты в том, что произошло. Оба виноваты в нашем расставании.
Он – потому что не рассказал мне всё с самого начала, а предпочёл избегать меня.
Я – потому что не нашла в себе сил поговорить с ним в издательстве, а просто выдала собственную догадку за чистую монету, испугалась и молча сбежала.
Но, наверно, если подумать, подобное случается во всех отношениях. Один недоговаривает, пытаясь оградить другого от болезненной правды, а второй в ответ не пытается сесть и поговорить.
Наверно, большинства ссор бы просто не было, если бы двое садились и говорили друг с другом о возникающих проблемах.
Не зря бабушка говорила, что любой войны можно избежать, если двое сядут и поговорят.
Но есть во всём этом и положительный момент: хорошо, что это произошло с нами сейчас, а не, скажем, через три года. Хорошо, что уехала только я и мои нерождённые дети. Хорошо, что они не видели всего этого и не стали свидетелями ссоры своих родителей.
Потому что дети имеют право расти в нормальной семье, в окружении любви, заботы, понимания и уважения. Каждый из нас имеет на это право. По этой причине я всегда считала, что сначала нужно несколько лет прожить со своей половинкой, подождать, пока вы притрётесь друг к другу и не будете чудить по каждому пустяку. Подождать, пока вы вдвоём начнёте понимать и уважать друг друга и будете готовы дать это новым членам вашей семьи.
–Дети, – насмешливый голос папы вернул меня с небес на землю.
Вздрогнув, я прижалась к сильнее меня обнявшему Егору и выглянула из-за его плеча на стоящего у лестницы отца.
Папа не стал больше ничего говорить. Он, улыбаясь, поднял руку и показал мне уже распечатанное письмо.
Даже с такого расстояния я чётко увидела большую синюю эмблему клиники, в которой совсем недавно проходила обследование.
Клиники, что была первой в списке медицинских учреждений, которые я собиралась посетить.