— Ничего не могу гарантировать, но возможно, ты мне ещё пригодишься, — я улыбнулся.
— Буду ждать, — лицо Катрин аж засияло от радости.
Всю обратную дорогу я думал о разговоре с дворянином Горбатовым, о будущем страны и о том, к чему приведёт война. В душу запали слова Ивана Никаноровича по поводу Катрин. Может быть, он прав? Может, он увидел то, что я не замечаю? Если Катрин действительно собралась мне служить, это же полностью меняет дело! Я ощутил, как радость наполняет моё сердце. «Да нет же, ерунда. Ничего это не меняет, — возразил я сам себе. — Всё останется по-прежнему».
Под конец поездки опять разболелась голова. Чёртова боль не отступала, и это вызывало беспокойства.
Когда я приехал в поместье Птахиных-Свириных, меня ждал суровый разнос от Ольги Павловны и очень неприятный сюрприз, который буквально поверг меня в шок.
Глава 10
Ольга Павловна была на меня очень сердита. Её возмутило то, что я без предупреждения пропал на несколько дней. Отчитала она меня, как нашкодившего мальчишку. Я извинился, объяснил ситуацию. Рассказал про появление в городе Катрин, про то, как её взяла полиция, и как мне пришлось ехать в ночь на поезде, чтобы освободить её.
Ольга Павловна хмурилась, слушая мой рассказ. Она сидела в кресле у камина в своём просторном кабинете. Рядом на столе в бокале краснело вино. Я стоял напротив. Вопреки обыкновению, Ольга Павловна даже не предложила присесть, выказывая тем самым недовольство моим поведением.
— И ты просто взял и напал на конвой из сотрудников Особой Службы? — строго посмотрела на меня боярыня. — Ты совершил опрометчивый поступок. Наживаешь врагов там, где их не следует наживать. Если предъявят обвинения, мы тебя вряд ли сможем защитить, ты хоть понимаешь это?
— Я понимаю. Я действовал, полностью осознавая риски. Вряд ли кто-то узнает, что побег организовал я. Им придётся попотеть, чтобы доказать это.
— Ладно, вопрос этот оставим на потом. Меня больше беспокоит другое: что в городе делала дружинница Птахиных? И почему ты отправился её спасать?
Я не хотел рассказывать о мотивах Катрин. Моё намерение основать собственный род я держал в тайне ото всех. Я и сам не был твёрдо уверен, что сделаю это, к тому же распространяться о подобных вещах направо и налево казалось не очень разумным. Кто знает, как воспримут окружающие, и не решат ли они воспрепятствовать мне? Если я совершу задуманное, это станет грандиозным событием, прецедентом, ранее невиданным, поэтому, чем меньше народу посвящено в мои планы, тем лучше.
— Она поклялась моей матушке защищать меня и ради этого приехала, — ответил я.
— Предав свой род? — скептически заметила Ольга Павловна. — Не находишь в этом ничего подозрительного?
— Да, я подозреваю Катин в том, что она может шпионить. Но помимо этого есть основания полагать, что её намерения чисты. С тех пор, как она появилась в городе, я пытаюсь найти доказательства, подтверждающие один из вариантов.
— И что же это за основания?
Ну как мне было объяснить…
— Это личное, — сказал я.
— Так и думала, — вздохнула боярыня. — Юноши в твоём возрасте склонны терять голову из-за девушек, и это часто приводит к нехорошим последствиям. Дружинница обвела тебя вокруг пальца. Эта история — глупая сказка, в которую ты поверил, просто потому что хотел поверить. И уже наломал дров из-за этого. Где Катрин сейчас?
— В надёжном месте. Далеко отсюда. Теперь она за мной точно не сможет шпионить, — я постарался успокоить боярыню. — И всё же, нет ли способа узнать, насколько правдивы её слова?
— Вряд ли я смогу тут чем-то помочь. У нас с Птахиными война, сам знаешь. Скажу лишь одно: если инцидент действительно имел место, род сделает всё, чтобы слухи не покинули пределы поместья. Это дело внутрисемейное и весьма щепетильное. Поэтому забудь. Сейчас есть более важные дела, которые нельзя пускать на самотёк.
— И какие же?
— Речь о заводе. Я связалась с Семёном Валерьевичем, разузнала о происходящем, — Ольга Павловна снова строго взглянула на меня, и я понял, что экзекуция продолжается. Теперь последует разнос за то, что я содрал со своих по сотне. Отобрал, так сказать, у богатых, раздал бедным. Робин Гуд, блин…
— Мне стало известно о ваших разногласиях с Семёном Валерьевичем и о том, что ты вознамерился сделать. Это неприемлемо.
— Я, как управляющий предприятия, делаю то, что считаю правильным в данных обстоятельствах, — я приготовился отстаивать свою позицию. — Существует проблема, я её решаю.
— Но не так же! Михаил, послушай меня, — Ольга заговорила спокойным назидательным тоном, и я ощутил себя неразумным ребёнком, которого учат жизни. — Я верю, что твои действия продиктованы исключительно благими побуждениями, но у тебя нет опыта, тебе следует прислушаться к людям, которые не один год посвятили себя управлению заводом и разбираются в таких вопросах получше тебя. Почему ты отверг совет Семёна Валерьевича? Он знает, что делать
— Пусть тогда он и управляет. Не понимаю, зачем я там нужен? Сидеть в кресле, подписывать бумажки и деньги получать? Всё?
— Со временем ты сможешь принимать более активное участие в делах семьи, но для этого следует многому научиться. И нет, я не просто так тебя поставила на эту должность. Управлять предприятием должен сильный. Простолюдины боятся сильных, сильный в случае беспорядков может легко усмирить разбушевавшуюся чернь, о чём тебя и попросил Семён Валерьевич. Но ты решил, будто лучше знаешь, что делать, и принялся обирать своих же дружинников вместо того, чтобы заставить рабочих трудиться.
— Да, это так, — подтвердил я. — Вы всё правильно поняли, Ольга Павловна. Но посудите сами: тех денег, которые получает один дружинник на предприятии, хватит простому рабочему, чтобы прожить целый год, ни в чём не нуждаясь. Неужели в эти непростые времена нельзя урезать порцион тех, кто и так живёт на всём готовом? Вы хоть знаете, как цены выросли в последние месяцы? На что рабочим жить? А вы меня хотите заставить убить пару человек, чтобы застращать остальных. Для этого меня назначили управляющим? Работать кнутом? Я предпочёл бы мирный путь и хотел об этом с вами поговорить. К сожалению, неожиданные дела помешали этому. Накиньте рабочим по пять-десять рублей. Это охладит их пыл и сделает более лояльными.
— Ты с ума сошёл? — возмутилась Ольга Павловна. — Где же я тебе столько денег возьму? Да ты меня разорить хочешь! Думаешь, я могу просто так выложить двадцать-тридцать тысяч? Сейчас для всех трудные времена. Мне тоже нелегко. Император требует снарядить ещё один отряд, а ты предлагаешь рабочим жалование увеличить? Да у нас и так ремонт встал. Я просто не знаю, откуда брать средства на всё. Нам придётся лезть в долги. Да и откуда у тебя такие мысли? Откуда это сочувствие к простолюдинам?
— Мне самому пришлось побывать в шкуре простого рабочего.
— Я это знаю. Но надо же смотреть шире! Ты должен отстаивать интересы семьи…
— И я стараюсь, как могу, — перебил я. — Но то, что вы просите, я делать не буду. Я не собираюсь сидеть на заводе и по указке убивать ни в чём неповинных людей, которые даже руки на меня не подняли. Лучше раздайте моё жалование рабочим и пусть заместитель всем управляет.
— Послушай Михаил, — строго произнесла Ольга Павловна, — не надо артачиться. Мы все тебя очень уважаем и поэтому приняли в свою семью, но порой ты ведёшь себя, как несносный мальчишка! Тебе нужен опытный наставник, тебе надо многому научиться. Не будь упрямцем!
— Но я не согласен…
— Всё, довольно! Сегодня отдыхай и обдумай мои слова. Завтра поговорим.
Был уже вечер. Стемнело. Падал лёгкий снежок.
Я отправился во флигель, где жила Таня. Её я тоже не предупредил об отъезде. Представляю, как она беспокоилась эти дни, и какой разнос мне сейчас учинит. Придётся и ей рассказать о Катрин. Я боялся, что будет ревновать, но скрывать тоже нельзя. Таня была в курсе почти всех моих дел, от неё я секретов не держал.
Вот только во флигеле её не оказалось. Комната была заперта. Постучался — ответа нет. Странно. Уже вечер, и Таня должна вернуться. Задержали?
На выходе я столкнулся с пожилым лакеем. Спросил у него, где Таня.
— Вас разве не поставили в известность? — удивился слуга. — Татьяна покинула поместье.
У меня аж челюсть отвисла. Вот так сюрприз!
— Подожди, что за ерунда? Как покинула? Когда? Куда она поехала.
— В тот же день, когда с вами произошло несчастье. У неё днём был поезд. Насколько мне известно, она отправилась в качестве добровольца на фронт.
— Чего?! — я выпал в осадок от таких известий. — Какой фронт? Что за бред? Чего она там забыла?
— Простите, господин, не могу знать, — виновато развёл руками лакей. — Меня Татьяна не ставила в известность своих планов. Полагаю, она поехала медсестрой в прифронтовой госпиталь.
— Почему она мне ничего не сказала?
Лакей пожал плечами и помотал головой, опасаясь, видимо моего гнева (а выглядел я, кажется, очень злым) и повторил, что ничего не знает.
Я вышел из флигеля, не чуя под собой ног, не веря тому, что услышал. Всё это казалось странной и нелепой шуткой. Ну не могла же Таня просто так взять и свалить, ничего мне не сказав? Зачем? Что ей ударило в голову? Я вспомнил утро накануне её отъезда, когда мы последний раз общались. Она была чем-то расстроена. А я так и не смог допытаться, в чём причина: Таня ушла, ничего не сказала. Я силился понять её мотивы. То ли она уже давно решила ехать, но почему-то хранила свои намерения в тайне, то ли её что-то сильно расстроило в последние дни, и она на эмоциях сорвалась и свалила из поместья.
Некоторое время я бродил по саду в кромешной темноте, не находя себе места. Только снег понимающе падал на дорожку, сочувствуя моему горю. «Так, успокойся, — приказал я себе, — надо разузнать подробности. Ольга точно должна быть в курсе».
Боярыня по-прежнему сидела в кабинете у горящего камина. С тех пор, как я ушёл, она не сдвинулась с места. На столе стояла наполовину выпитая бутылка. Свет не горел. Ольга Павловна смотрела в окно, за которым медленно падали, выписывая пируэты, снежинки. Лицо женщины осунулось и выглядело измождённым. Она как будто постарела лат на десять. После войны с Барятинскими и разрыва с младшей ветвью боярыня часто прикладывалась к бутылке. Сам я прежде этого не видел, но слышал сплетни, что вечерами она порой вот так сидит подолгу в одиночестве и пьёт.
Её можно было понять. Слишком много ударов обрушилось не неё за последние месяцы: гибель мужа, разрыв со старшей ветвью, нападение на особняк, война, которая опустошала кошелёк и на которой умирали родственники. И без того немногочисленный род скоро мог просто перестать существовать.
Я постучался и вошёл. Ольга Павловна перевела на меня мутный взгляд:
— Слушаю, Михаил. Мы же условились завтра поговорить. Я сейчас слегка… занята.
— Я по-другому вопросу.
— Давай. Только быстрее.
— Вы знаете что-нибудь по поводу отъезда Тани?
— Тани? Ах да… Тани. Да, она мне сообщила, что уезжает. Хотела помогать раненым. У неё очень доброе сердце. Я не смогла ей помешать.
— А когда она это решила? Почему вы не сообщили мне?
— Да как-то времени не выдавалось, ты же весь в делах, а потом тот случай… Просто не до этого было.
— Не до этого? — я чуть не потерял дар речи. Самый важный человек в моей жизни уехал на войну, а им, видите ли, не до этого было?! Но какой прок теперь возмущаться и устраивать ссоры? Я постарался говорить спокойнее. — Куда именно она поехала? Она сказала?
— Нет, ничего не сказала. Я ничего об этом не знаю. Завтра… Все вопросы завтра.
На выходе я столкнулся с фаворитом боярыни — младшим дружинником Герасимом. Он направлялся к Ольге Павловне. Это был мужчина чуть старше тридцати, довольно крупный, на полголовы выше меня, статный и чернявый. Связь их ни для кого не являлась секретом. Уж не знаю, состояли ли они в отношения до гибели прежнего главы рода, но сейчас они встречались довольно часто: боярыне явно требовалось мужское внимание.
Когда я вернулся к себе, оруженосец Паша сообщил о том, что готов мой мундир, заказанный неделю назад. Каждый в роду имел комплект парадной одежды, которую он надевал на торжества и битвы. Как правило, это были китель и брюки военного покроя с гербами, выпушками, оторочками, вензелями и прочими украшениями. Так что теперь, если бы мне пришлось участвовать в сражении, я мог бы выйти в красивой одежде, как и остальные члены рода.
Вот только в настоящий момент было не до шмоток. Меня беспокоила судьба Тани. Да и голова ужасно болела. Так что я сообщил отроку, чтоб не надоедал по пустякам, и заперся в спальне.
Попытался уснуть, но сон не шёл. В натопленной комнате мне было тяжело и душно, и я снова отправился в сад. На свежем воздухе хотя бы голова болела не так сильно. А снег всё падал и падал, а я бродил возле особняка и думал — думал, что делать дальше. Хотелось всё бросить и на ближайшем поезде… нет, на самолёте рвануть за Таней. Облазить все госпитали на линии фронта, но найти её и притащить обратно. Нечего ей там делать. Я бы с ума сошёл, случись с ней что.
Потом, когда я немного успокоился, пришла более здравая мысль. Первым делом следовало обратиться в военно-медицинское управление. Если Таню приписали к кому-то госпиталю, её имя должно быть в картотеке или каких-то учётных журналах. Я не имел нужных связей, но у Якова или у кого-то из дворянских семей Оханска, с которыми Яков дружил, таковые вполне могли оказаться.
Пока я расхаживал среди клумб перед особняком, к крыльцу подъехал лимузин Григория. Из него вылезло пьяно тело и, поддерживаемое водителем и охранником, пошло вверх по лестнице. Гришка надрался в стельку и что-то горланил заплетающимся языком. Ну и семейка! Как бы они тут все не спились. И ладно Гришка: ему заботиться ни о чём не надо. Но если Ольга Павловна слетит с катушек, на ком род будет держаться?
Побродив ещё какое-то время, я отправился домой.
Сон не помог. Наутро голова по-прежнему болела, и поэтому первое, что я сделал, после того, как принял вертикальное положение — выругался. Паша заглянул ко мне, поинтересовавшись, не желаю ли чего. Он справлялся об этом каждый день, хоть я и приказывал не тревожить меня по чём зря.
Утром, сразу после пробуждения, знатному человеку полагалось бриться, мыть физиономию, брызгаться духами, укладывать волосы, приводить в порядок ногти. Мужчины здесь порой наводили марафет похлеще барышень. Разумеется, делалось это всё при помощи личного слуги. Но я сразу расставил все точки над и, заявив своему оруженосцу и повергнув его тем самым в немалое изумление, что намерен совершать утренний туалет без постороннего участия. Паша до сих пор не привык к этому и постоянно старался чем-то услужить. У него даже начал складываться комплекс собственной бесполезности, ибо ему с детства внушили, что предназначение его — служить. А я и рад был помочь парню, но ощущался я себя неудобно, когда мне прислуживали, особенно в таких, можно сказать, интимных делах. Я тоже не привык ещё к своему нынешнему положению.
После завтрака Ольга, как и обещала, позвала меня на разговор в приёмную. На этот раз предложила присесть, да и общалась со мной уже значительно мягче.
— Ты подумал о моих словах? — спросила она. — Что решил?
— Если моя роль будет сводиться к тому, чтобы стращать рабочих, когда они чем-то недовольны, то давайте как-нибудь без меня, — ответил я.
— Ты уверен? Это твоё последнее слово? Семья предоставила тебе хорошие доходы, от тебя ничего не требуется, кроме сущих пустяков. А ты даже простейшую просьбу не желаешь исполнить? — удивилась Ольга Павловна.
— Проблема в характере этой просьбы. Подобными делами я заниматься не желаю ни за какие деньги. Точка.
— Ладно, твой выбор, — с упрёком в голосе произнесла боярыня. — Придётся ещё и это на себя брать. Как будто дел мало…
— Если позволите, я попробую разобраться с вопросом без применения силы, — предложил я.