— Я не дам ни копейки, и не позволю обирать наших верных отроков и дружинников.
— Я просто поговорю с рабочими.
— Поговоришь? Думаешь, разговора хватит, чтобы присмирить эту чернь? Разговоры приведут только к одному: они почуют нашу слабость.
— И всё же, позвольте попытаться.
— Ладно, так и быть, дам тебе шанс убедиться в тщетности твоей бредовой идеи. Иди, разговаривай.
— А ещё хочу предупредить, что я должен снова уехать на некоторое время. Я собираюсь найти Таню и вернуть её в поместье. Надеюсь управиться за четыре-пять дней.
— Да? — скептически посмотрела на меня Ольга Павловна. — И где же ты собираешься её искать?
— Подниму некоторые связи, выясню.
— И оставишь нас в столь трудные времена? Михаил, — боярыня осуждающе посмотрела на меня, — ты со своими девками совсем позабыл о семье. Это не дело. Служанок много, и ты за каждой вот так будешь бегать? От каждой голову терять? Тебе следует быть серьёзнее и начинать думать о будущем. А ты чем занят?
Я вздохнул. Не знал, как ей объяснить. У неё был совершенно иное мышление, совершенно другой взгляд на жизнь и людей, сформированный окружением. Смотрела она на меня, как на подростка, у которого куча причуд и который всё ещё требует воспитания. Но проблема-то как раз заключалась в том, что Птахины-Свирины не были для меня семьёй, не были теми близкими людьми, ради кого я бы и в огонь и воду полез. Просто работодатели — не более.
В общем, спорить не стал. Решил так: вначале узнаю, где находится Таня, а когда соберусь отчаливать, поставлю Ольгу Павловну перед фактом. Конечно, она будет недовольна, будет возмущаться, сердиться, укорять меня, отчитает. Но куда она денется? Конфликтовать ей со мной невыгодно. Я прекрасно понимал, почему меня тут держат. Они боятся. Боятся, что на имение снова предпримут атаку Птахины или Барятинские, что постараются выкрасть Елизавету или убить кого-то из членов рода. А я был одним из немногих, кто мог противодействовать вражеским воинам, мог сражаться на равных с витязями шестой ступени. Меня и самого обозначили в документах, как витязя шестой ступени, хотя энергетические чары не имели градации по уровням. В общем, я не сомневался, что Ольга пойдёт на уступки.
Сразу после разговора с боярыней, я поехал к Якову. Застал его дома, за бумажными делами. Он сидел в кабинете, а за отдельным столиком секретарь стучал клавишами пишущей машинки, набирая под диктовку письмо. Яков обрадовался, увидев меня, отложил дела, отослал секретаря и приказал принести чаю. От меня же потребовал подробный рассказ о моих приключениях.
Я рассказал обо всём, в том числе о помещике, у которого осталась Катрин.
— Горбатова я знаю, он иногда тут бывает, — сказал Яков. — Состоит в хороших отношениях с нашими дворянами, хотя за глаза его считают маргиналом. Не удивительно, что он тебя вытащил. Он старается наводить мосты с местной знатью. Хитрый мужик. А ещё у него три жены. Ну ты, наверное, и сам видел. Натворил ты, конечно, дел. Как бы в розыск не объявили. Не боишься?
— Им будет трудно доказать моё участие.
— Было бы желание… В харчевне, ты говорил, тебя хозяин видел? Но это ладно. Мне не терпится тебе кое-что рассказать. Помнишь, ты просил разыскать информацию? Так вот, я кое-что узнал. И это может касаться покушений.
— Я весь во внимании, — я откинулся на спинку стула и приготовился слушать.
Глава 11
— В общем, случилось мне намедни играть в карты с двумя внуками боярина Воротынского, — начал Яков. — Это те, которых ты тогда в ресторане отколошматил. Помнишь? Так вот, зашёл разговор о покушениях, а точнее, о том случае, когда двое сильных напали на тебя возле парадной. Ну и о твоём чудесном воскрешении — тоже. Об этом в последние дни весь город судачит. Не расскажешь, кстати, что произошло?
Я рассказал в двух словах.
— Любопытно, — заключил Яков. — Серьёзные люди на тебя вышли. Собственно, об этом и пойдёт речь. Вот скажи, приходилось ли тебе что-либо слышать о «светлейшей дружине»?
Я почесал затылок. Название казалось знакомым. Где-то я его уже встречал…
— Кажется, читал что-то, — ответил я. — Но память дырявая, всего не упомнишь.
— В общем, рассказываю, если не в курсе. Это организация появилась сразу после того, как стихийники начали искоренять неугодные школы. Собственно, для этого «светлейшая дружина» и создавалась: уничтожать обладателей тёмных чар, к которым причислили все техники, кроме стихийных и врачебных. При Фёдоре Святом эту организацию, или лучше сказать, объединение, реформировали, переведя в подчинение государственному аппарату и обозвав «карательным приказом», а двести лет назад Алексей II и вовсе их распустил. Якобы стали не нужны. Тогда же появилось четвёртое отделение, которое с тех пор и занимается подобными вопросами.
— Но «светлейшая дружина» до сих пор существует, — предположил я.
— Поговаривают, что да, существует — слухи, сам понимаешь. Якобы некоторые члены родов тайно состоят в этом обществе и борются с порождениями тьмы — с такими, как ты, иными словами.
— Я, значит, порождение тьмы? Забавно. Тот старик, кстати, говорил нечто подобное.
— Ага. Вот только сейчас «светлейшая дружина» работает не совсем бескорыстно. Время такое: дельцы в почёте, а идеей сыт не будешь. Вот и они теперь промышляют убийствами за деньги.
— Значит, кто-то их на меня натравил. Впрочем, я иначе и не думал. Готов биться об заклад: дедуля мой постарался. А ещё что-нибудь Воротынские говорили? Например, что за бояре Крыловы такие, какими чарами они обладают? То, что сделал тот старик, не похоже ни на одну из стихийных техник. Скорее всего, тоже какая-то запрещённая. Значит, эта «светлейшая дружина» сама не чиста на руку?
— Да, что-то такое есть. Возможно — но опять-таки, это всего лишь слухи — в рядах «светлейшей дружины» находились представители ещё одной школы, которая долгое время существовала наравне со стихийными. Школа поглощения. Роспуск «карательного приказа» был связан, скорее всего, с запретом этой школы. Видимо, её адепты кому-то из властей дорогу перешли. Так или иначе, все упоминания о ней из источников вымараны. Может быть, в каких-то старых книгах и сохранились сведения — чего только не хранится в родовых библиотеках! — но это надо глубоко и долго копать. А в официальных исторических хрониках ничего подобного давно уже нет.
— Если так, тогда понятно, кто такие бояре Крыловы, и почему они отсутствуют в списке родов. А что это за техника поглощения? Что она поглощает?
Яков только руками развёл:
— Я тебе рассказал всё, что знаю.
— А не знаешь ли ты что-нибудь о так называемом «союзе сильных»?
— Это ещё что такое?
— Без понятия. Боярин Крылов упоминал. Он думал, что я состою в этом союзе. А я первый раз о таком слышу. Неплохо было бы полазить по родовым библиотекам. Может, и выяснится чего? У Птахиных-Свириных не очень много книг.
— У некоторых бояр библиотеки действительно огромны, вот только кто тебе разрешит ими воспользоваться? Постороннего никто не пустит.
— Тогда попроси своих приятелей Воротынских поискать чего-нибудь.
— Ага! Вот так они тебе и будут в пыли книжной копаться! Вряд ли.
— Не сказать, что обнадёживающие известия. Это что, выходит, «светлейшая дружина» так и будет за мной увиваться? Но если от одной встречи с этим «боярином» я чуть копыта не отбросил, что же дальше ждёт?
— Надо быть осторожным.
— А то я не знаю!
— И не только с ним. Воротынские тоже колеблются. Не решили ещё, что от тебя ждать. Вроде бы Птахины-Свирины взяли тебя на службу, вроде бы Воротынские в дружеских отношениях с твоим новым родом, так что трогать тебя не хотят. Но поверь, всех шокировала та бойня в квартире. Ты теперь вызываешь серьёзные опасения.
— Ладно, пёс с ними, пусть думают. У меня сейчас ещё одна проблема нарисовалась. И опять твоя помощь требуется.
— И что же это за проблемы? — прищурился Яков.
— У меня Таня сбежала. Говорят — на фронт медсестрой. В общем, нужно узнать, в какой части или госпитале она находится. Поможешь?
— Вот как? Что это она?
— Есть подозрения, что её в поместье кто-то загнобил. Но точно не знаю. Ну так что? Не затруднит тебя? Сделаешь? И желательно побыстрее.
— Я поспрашиваю. Но в таких вещах спешка — плохой помощник.
Было за полдень, когда я покинул дом Якова. Ночью нападало много снега, и теперь город укрывало белое одеяло. Мне предстояло ехать на другой берег: ждал завод со своими проблемами.
У проходной дежурила полицейская машина, и одно это уже говорило о том, что ситуация нестабильна. Мой первый заместитель, Семён Валерьевич только подтвердил догадку: рабочие возмущались и могли в любой момент остановить производство. Руководство опасалось, что стачке будут сопутствовать массовые беспорядки, как это случилось на прошлой неделе на одной из шахт Воротынских. Разгоревшийся там бунт был подавлен жёстко, но это только сильнее взволновало жителей города.
Я спросил, вернулись ли рабочие, которых отправили в солдаты? Семён Валерьевич ответил, что нет.
— Так какого?! — возмутился я. — Я же приказал.
— Ольга Павловна не велела.
— Слушайте, пока заводом управляю я, исполняйте, пожалуйста, мои приказы. Вот уйду с должности, тогда делайте, что хотите. А пока верните рабочих. Сегодня-завтра чтоб были тут.
Я собрал младших дружинников — своих заместителей и глав отделов, и лично сообщил предложение понизить им жалование. Я сразу оговорился, что вопреки их воле делать этого не стану, а потом принялся убеждать в необходимости данной меры, акцентируя внимание на том, какое сложное сейчас время и что род сам находится в трудном материальном положении. Поставил себя в пример тем, что отказался от жалования управляющего ради блага нашего общего дела. А так же потребовал выискать способы сэкономить, дабы выкроить двадцать тысяч, иначе, сказал я, жалование будет урезаться принудительно.
Большого понимания я не встретил. Смотрели на меня, как на пришельца с другой планеты. Все эти люди годами сидели на своих постах, и без меня знали, что и как делать. А тут приходит семнадцатилетний молокосос и начинает втирать какую-то дичь. Уверен, они так и думали про себя. Помогло лишь то, что я был членом рода. А потому дружинники согласились урезать собственное жалование на пятьдесят рублей, а главный бухгалтер обещал предоставить варианты, как предприятие может сэкономить.
Разговор меня утомил, голова по-прежнему болела, неимоверно мешая думать о делах. После того, как младшие дружинники ушли, я полчаса сидел, собирался с мыслями. А впереди ещё предстояло общение с рабочими.
В кабинет привели пятерых. По словам заместителя, это были главные активисты. Трое — молодые люди, лет двадцати пяти-тридцати. Ещё двое — мужики за сорок, оба — мастера на участках. Я принялся распинаться пред ними, объясняя, что завод, да и вся страна, сейчас в непростом положении, что руководство делает всё возможное, дабы поднять рабочим жалование, что владельцы сами испытывают трудности, ибо война. Обещал вернуть тех, кого забрали в солдаты.
Вот только в глазах рабочих я встретил ещё меньше понимания, чем у своих заместителей. Они слушали с мрачным видом, кивали, но я всё равно ощущал какое-то ожесточение, смешанное со страхом и покорностью. Когда я закончил, они не сказали ни слова.
— Может, вопросы какие есть? — попытался я их разговорить.
— Не имеем вопросов, господин управляющий, — пробасил самый старший мастер.
— Значит, вы всё поняли и обещаете, что не будете народ подначивать?
— Мы не подначиваем народ, господин управляющий, — ответил он же.
— Ну а как же всё это? Кто на стачки людей подговаривает?
— Не можем знать, господин управляющий, — и смотрит недобро, как на врага народа.
— Идите, — махнул я рукой и откинулся на спинку кресла. Было ощущение, будто я только что поговорил со стеной.
Чем больше я размышлял на тему нынешней ситуации на заводе, тем больше понимал, что в этом конфликте нет ни правых, ни виноватых. Имелись противоречия, которые зрели годами, и разрешить их не мог никто: ни я, ни Ольга Павловна. Да, можно запугать людей, усмирить недовольство силой, но это не устранит конфликт интересов. Роду нужны деньги, дабы вести войну, рабочему человеку — кров и пища. И ни одна из сторон просто так не уступит. Я оказался между двух огней. Мне следовало отстаивать интересы рода, но это значило игнорировать нужды рабочих и безжалостно давить их. А этого я делать не хотел. Как выходец из небогатой семьи, да ещё и повидавший сполна местные реалии, душой я болел за простых трудяг. Но работал-то при этом я на боярскую семью!
«Ну и влип, — думал я. — И что делать?» Конечно, легче всего отстраниться и предоставить вести дела людям опытным и знающим. В этом случае будут жертвы — я это прекрасно понимал. Но так хотя бы сам не запачкаю руки.
В поместье я вернулся с жуткой головной болью и в подавленном состоянии. Сразу отправился к врачевателю. Он жил в отдельном домике на территории, и здесь же на первом этаже принимал пациентов. Врачеватель оказался невысокого роста мужчиной лет пятидесяти. Он носил короткую бородку и круглые очки, которые так и норовили сползти на кончик носа. Это был один из тех врачевателей, что служили личными семейными докторами на постоянной ставке. Обходился такой доктор недёшево, зато это было удобно: случись чего, он всегда под боком.
Я описал ему чары, какими на меня воздействовали, и рассказал про головную боль. Врачеватель слушал внимательно, глядя поверх очков и угукая время от времени, а когда я закончил, он поднялся, подошёл со спины (я сидел на стуле) и, положив руки мне на голову, замер минут на пять. Потом вернулся в своё кресло.
— Это последствие воздействия чар, — сообщил он очевидную вещь. — К сожалению, мне незнакомы описываемые вами чары, более того, мне не знакома энергетическая техника, коей вы владеете, но однозначно всё указывает на то, что не сработал защитный механизм, вы переусердствовали, и это привело к нарушению в целостности тканей головного мозга.
— И что это значит? Это можно вылечить?
— Пока ничего определённого сказать невозможно. Мне потребуется наблюдать вас какое-то время. И да: будьте осторожнее с использованием чар. Это может усугубить ситуацию. Попробую облегчить головную боль, но причину вряд ли получится устранить. В любом случае, попытка не пытка. Если не получится, могу посоветовать обратиться к врачевателям более высокой степени. Они есть в Нижнем и Владимире. Если соберётесь, дам вам пару адресков.
Доктор долго колдовал над моей головой, и под конец процедуры я ощутил небольшое облегчение. Потом он дал выпить какой-то порошок. Завтра мне следовало придти на очередной приём.
Я был в курсе, что Таня работала помощницей у этого врачевателя, а потому спросил напоследок, не знает ли он, зачем его подопечной ни с того, ни с сего понадобилось ехать на фронт? Доктор задумался:
— Знаете, я тоже не могу этого понять. Девочка никогда не заикалась ни о чём подобном, а в день перед отъездом выглядела очень расстроенной и сообщила, что обязана ехать помогать лечить раненых. Якобы, это её долг. Больше мне ничего не известно.
После сеанса я не пошёл домой — отправился бродить по саду по щиколотку в снегу. Мне не хотелось сейчас сталкиваться с обитателями особняка, да и сидеть в душной натопленной комнате — тоже. И хоть я, вернувшись с завода, не переоделся и даже кобуру с револьвером не снял, это мне не помешало пойти гулять. В последнее время я так привык таскать собой оружие, что практически перестал обращать внимание на его тяжесть и ремни кобуры, что поначалу натирали плечи. Сейчас при мне находился 4,5 линейный «бульдог» — довольно мощная штука с массивным барабаном и очень коротким стволом-огрызком.
Я добрался до места, где часто тренировался в хорошую погоду, а потом окольными путями зашагал обратно, решив посмотреть уголки поместья, где прежде бывать не доводилось.