Идти босиком по траве было страшно и неудобно. Вдруг там какая-нибудь змея или насекомое ядовитое притаилось? Но лес был безмолвен и пуст. Немного поплутав, морщась и ойкая от боли в израненных ногах, я все же нашла куст с ягодами, который мне показал Хан. Набрав полный кулек, свернутый из подходящего листа, пошла обратно.
— Ну, вот и я. Знаю, хищникам нужно мясо, но его ведь надо сначала поймать, поэтому предлагаю побыть немного травоядным. Тебе нужны силы для восстановления организма…
Пока Хан завтракал, я, из найденных неподалеку больших очень плотных листьев неизвестного мне растения и остатков трофейного плаща пыталась соорудить некое подобие обуви. Зверь с любопытством наблюдал за моими манипуляциями.
— Хорошо тебе, — заметила я его внимание. — Ты меховой, теплый. Вон какая шкура! А я существо нежное, к лесу неприспособленное. Мне без обуви никак. Да и без одежды могу замерзнуть. На помощь бы кого-нибудь позвать, но я не знаю, куда идти. Да и тебя одного бросить не могу. Вот и выкручиваюсь.
Хан фыркнул и, чуть изменив позу, в которой лежал, приподнял переднюю лапу, словно приглашая забраться к нему подмышку, чем я и воспользовалась, удобно устроившись между передних лап тигра, прислонившись к мохнатой шее. Тигр был теплый, уютный и, какой-то родной что ли, словно очень близкий друг с которым знаком много-много лет. Согревшись я, измотанная предыдущей напряженной ночкой, крепко уснула.
Пробуждение было резким и внезапным — от тигриного рыка, раздавшегося мне в самое ухо. Испуганно подскочив от неожиданности, едва не упала, запнувшись о лапу Хана. Зверь сучил лапами, взрывая когтями землю, мотал лобастой башкой, словно пытаясь с себя что-то стряхнуть, и злобно рычал. Он даже попытался подняться, но не смог, неловко завалившись на бок и содрав импровизированную повязку.
— Хан! — я попыталась привлечь внимание зверя. — Хан! Успокойся! Что случилось? Тебе больно?
Может тигр среагировал на мой голос, а может и боль отпустила, но только зверь чуть затих, уткнулся носом в землю и закрыл морду лапами, изредка вздрагивая.
Медленно-медленно, стараясь не делать резких движений, я подошла к Хану и положила ладони ему на голову. От накатившей боли и огромного количества картинок-образов, сменяющихся с поразительной скоростью, я рухнула на колени, забывая, как дышать. Тигр мотнул головой, стряхивая мои руки. Боль тут же отпустила.
— Так ты еще и ощущениями делиться умеешь? Не только мыслями? — сделала я вывод. — М-да. Не хило тогда тебя корежит от боли. Как же тебе помочь?
Я снова протянула руку, намереваясь прикоснуться, но Хан оскалился и зарычал.
— Ну, надо же, какие мы гордые, — притворно обиделась я. — Все вы, мужики, одинаковые, что двуногие, что четверолапые. Все сами справиться пытаетесь. Помощь от женщины принять боитесь.
Я уселась рядом, демонстративно повернувшись к нему спиной. Послышался странный шорох, сменившийся сдавленным хрипом, и я, не выдержав, обернулась. Тигр, неестественно запрокинув голову, хрипел, содрогаясь в судорожном припадке. Язык вывалился, из пасти показалась пена, глаза остекленели. Словно чья-то могучая рука ломала и выворачивала животное, заставляя рычать и биться о землю от боли.
Отбросив в сторону страх и заглушив инстинкт самосохранения, я бросилась к Хану. Сейчас он здесь единственное близкое мне существо.
Схватившись руками за морду, я попыталась прижать голову к земле. Меня снова накрыло нечеловеческой болью. Хан попытался вырваться. На очередной волне боли его челюсти судорожно клацнули, случайно прикусив меня за ногу в попытке освободиться, но я вцепилась намертво, чувствуя, как сводит от напряжения пальцы. Его мощные челюсти с легкостью вспороли кожу, прокусывая голень до кости. Но на фоне тех страданий, что я уже испытывала, эта боль казалась незначительной. Я кричала, срывая голос, но тигра уже отпустить не могла — пальцы свело судорогой. Наконец, мой слабый человеческий организм, не справившись с болевыми ощущениями, отключился, погружая разум в спасительную темноту.
И снова я очнулась от того, что по лицу провезли чем-то мокрым и шершавым. Причем не один раз. С трудом разлепила глаза. Я лежала у лап тигра, который меня старательно вылизывал.
— Я тоже рада тебя видеть, — просипела я сорванным голосом.
Увидев, что я очнулась, Хан покаянно ткнулся в меня своей лобастой башкой, заставив от неожиданности выдохнуть и закашляться. В голове снова замелькали картинки. Сама не знаю, как у меня так получилось, но я вдруг поняла, что чувствую его эмоции, очень четко разделяя их на свои и чужие, пришедшие извне. Сейчас я остро ощутила его вину и раскаяние, а также недовольство мной и недоумение.
— Сама не знаю, зачем так сделала, — отмахнулась я от назойливого звериного взгляда. — Просто испугалась, что ты можешь умереть, и хотела хоть как-то помочь.
От дальнейших объяснений тигру своего странного поведения меня спасла внезапная боль, прострелившая голень, когда я попыталась сесть. Не сдержавшись, я застонала. Хан виновато ткнулся носом в ногу, легонько лизнув рану, и снова заглянул мне в глаза.
— Да не сержусь я на тебя, — я погладила звериную морду.
Оторвав кусок от подола своей пижамы, я кое-как перетянула рану, оставшись в импровизированном топе и испачканных бриджах. А затем, изрядно хромая, отправилась к ручью умываться и собирать завтрак. Там же, у ручья, нашла подходящую для костыля палку, и обратный путь прошел гораздо легче.
Хан отказывался от еды и упорно делал вид, что спит, но я чувствовала его эмоции — вину, злость, неверие.
— Ну, надо же! Животное, а такое совестливое! — попыталась я подначить тигра, гладя его между ушами. — Не каждый человек такую вину испытывать будет и голодовку объявлять.
Хан фыркнул и отвернулся. Сомневаюсь, что он что-то понял из моих слов, но игнорирует меня мастерски. Совершенно перестав его бояться, я уселась рядом и обхватила Хана за шею, зарывшись пальцами в длинный теплый мех. Немного помолчав и собравшись с мыслями, кое-как развернула его морду и посмотрела в глаза, стремясь донести до него все то, что хотела сказать.
— Хан, я не знаю, где я, не знаю, зачем я здесь и как долго тут пробуду, но ты сейчас единственное и самое близкое для меня существо, и без тебя я в этом лесу просто-напросто умру от банального переохлаждения, не говоря уже о хищниках, — я прижалась к тигру лбом и ненадолго замолчала, гадая, понял ли он хоть что-нибудь. Потом снова заглянула ему в глаза и поцеловала в нос, обнимая крепко-крепко. — Так что, прекрати дуться и давай опять дружить. Подумаешь, рана. Заживет. У тебя вон вообще бочина разодрана. Мы с тобой теперь два раненых бойца.
Хан сдавленно рыкнул, то ли от моей проникновенной речи, то ли от объятий. Перемирие было достигнуто.
Прошло два дня. Я кормила Хана ягодами, поила водой. Тигр выглядел с каждым часом все лучше, но встать все еще не мог. А вот моя нога наоборот распухла и сильно болела. Мое состояние ухудшалось, и я чувствовала, что еще чуть-чуть, и уже не сумею подняться.
В свободное от поисков еды время мы общались. А что еще оставалось делать двум раненым в возможно последние часы их жизни?
Сначала у меня плохо получалось, но постепенно я приспособилась. Не все понимала, не все получалось объяснить, но я старалась. В то же время, я заметила, что и тигр стал понимать обрывки моей речи и некоторые обрывки мыслей, не выраженные зрительными образами. Он показывал мне потрясающей красоты города, женщин в длинных платьях с пышными юбками, мужчин верхом на странных скакунах, лишь отдаленно напоминающих лошадей. Я же в свою очередь пыталась показать ему свой мир.
Вспоминать и рассказывать становилось все труднее, словно кто-то каждую минуту методично, один за другим, удалял важные фрагменты моей памяти. И по большей части я, удобно устроившись на плече Хана, просто говорила о чем-нибудь несущественном, пересказывала сказки, которые смогла вспомнить, периодически скатываясь в горячечный бред, а выныривая перебирала возможные варианты нашего спасения. В основном, уговаривала его съесть меня, если умру, и тем самым получить возможность выжить. Тигр злился, бесновато лупил хвостом, рычал и пытался заставить меня замолчать, прикусывая за руки. Я улыбалась, почесывая его за ушами, отмечая про себя, как неожиданно падок оказался на ласку грозный хищник, и целовала зверя в морду.
В один из таких разговоров, когда я пыталась объяснить, что, скорее всего, уже завтра не смогу подняться от слабости, в голове вдруг возник довольно странный, но четкий мыслеобраз. Я недоуменно посмотрела на Хана, но сделала так, как он просил: вырвала из гривы немного шерсти и сплела ее в тоненькую косичку. Оттянув край повязки, прикрывающей рану на боку, с трудом, но выдавила сначала несколько капель его крови и мазнула по получившейся плетеной веревочке, следом добавила своей. Получившуюся косичку повязала себе на шею. Хан удовлетворенно кивнул. И тут я почувствовала, что воздух вокруг меня на короткое мгновение стал обжигающе холодным, дыхание перехватило, в грудную клетку словно мячом ударили, а затем все снова стало прежним, вот только на шее вместо плетеной косички из волос красовалась тонкая цепочка с кулоном в виде белой тигриной морды. Я потрясенно уставилась сначала на цепочку, потом на тигра. Хан, лежал закрыв глаза и не подавая признаков жизни, а подзажившая рана снова кровоточила.
Я испуганно бросилась к нему, теребя за морду и пытаясь привести в чувство. Через некоторое время тигр все же очнулся и предложил мне либо снять кулон, если не понравилось, либо оставить на себе. В порыве чувств, радуясь, что Хан жив, и растрогавшись полученному подарку, я крепко обняла зверя, покрывая поцелуями его морду, а потом вдруг смутилась и покраснела. А ведь перед этим я много раз тискала, обнимала и целовала его. Что же изменилось сейчас?
— Нииа… — тихонько рыкнул Хан и ласково лизнул меня в щеку.
Я еще долго сидела, прижавшись к тигру, перебирая пальцами подарок и гадая, что это сейчас было. Но Хан так и не смог объяснить, откуда он взял цепочку. Вернее, это я так и не смогла понять.
На следующее утро я почувствовала себя немного лучше и отправилась на поиски еды, потому что из тигра добытчик был все еще никакой. Он даже на лапы встать не мог, не то что охотится.
На этот раз решила пойти на противоположный берег ручья и поискать что-нибудь съедобное там. Я уже достаточно углубилась в лес, когда кусты рядом со мной вдруг зашевелились, и оттуда выпрыгнули две крупные черные собаки и кинулись на меня. Одна из них повалила меня на землю и уперлась лапами в грудь, вторая встала рядом, угрожающе зарычав. Немного погодя следом за собаками из-за кустов вышел мужчина закутанный в темно-зеленый плащ. Он что-то произнес, но я ни слова не поняла из того, что он говорил. Не дождавшись моего ответа, мужчина наклонился и начал связывать мне руки.
— Кто вы? Что вы делаете? Отпустите меня? — начала я возмущаться, пытаясь вырваться.
Собака, что прижимала меня к земле, угрожающе зарычала и склонила свою пасть к моему горлу, вторая ткнулась носом в раненную ногу, тщательно ее обнюхивая.
Мужчина опять что-то забормотал. И хотя я снова ничего не поняла, вид собачьей пасти у моей шеи был весьма красноречив. Затем этот странный тип громко и коротко свистнул, и из-за деревьев вышло большое животное, напоминавшее гибрид носорога и собаки. Мой похититель рывком поднял меня и взвалил на спину животному.
— Хааааан!!!! — громко взвизгнула я, отчаянно пытаясь вырваться.
Мужчина резко, наотмашь ударил меня по лицу, вынуждая замолчать. Затем вскочил в седло, хлестнул животное тростью, и мы понеслись через лес с поразительной скоростью, огибая деревья и кусты, как будто их и вовсе не было.
*****
…Хааааан!!!!!!….
До него донесся далекий крик девушки, полный страха и боли. Зверь попытался встать, но не смог и обессилено рухнул на землю. Рана снова открылась и начала кровоточить. Дотянуться до новой знакомой мысленно тоже не получилось, он наткнулся на глухую стену. Хан зарычал в бессильной ярости, но помочь, увы, не мог…
Глава 2
Меня привезли в изрядно потрепанный временем дом и заперли в пустой комнате без окон. Страха не было. Я все еще верила, что сплю.
Через какое-то время за мной пришли, заставили съесть горькую траву, нацепили ошейник, грубо выволокли наружу, погрузили в повозку и снова куда-то повезли. Я все время находилась в странном полузабытье, не интересуясь ни окружающим, ни моей дальнейшей судьбой: послушно жевала каждый вечер выдаваемый горький стебелек, шла, куда говорили, равнодушно наблюдая за находящимися рядом людьми. Меня передавали из рук в руки, осматривали, несколько раз перевязывали рану, снова куда-то везли, иногда кормили. Один раз травинку дать забыли, и я, словно очнувшись от сна, тут же попыталась сбежать, но едва преодолела невидимую границу, как ошейник начал душить, посылая болевые импульсы по всему телу. И пока я не вернулась на разрешенную территорию, избавиться от той пытки не смогла.
Один из моих надзирателей, видя, как я, хрипя от удушья и боли, ползу к повозке, только гадко ухмылялся, приглашая других посмотреть на бесплатное зрелище. Продемонстрировав другим, что будет, если кто-то попытается сбежать, меня снова накормили травой, возвращая прежнюю апатию. Вроде бы мозг требовал действовать, разработать план побега, а тело оставалось вялым и неподатливым. Я ждала, что вот-вот проснусь, и все время думала о Хане, оставленном в лесу. Как он там, выжил ли? И кто же он такой? Кто скрывается под этой белой шкурой? Но… Мысли текли вяло, словно не принадлежали мне. И тут же забывались.
Я скучала, успев привязаться к тигру за те дни, что мы провели в лесу. Цепочка, которую подарил Хан, по-прежнему висела на шее, и я периодически касалась кулона. Мне становилось легче и теплее на душе от этих прикосновений, словно Хан был где-то рядом…
При первом осмотре кулон попытались снять вместе с остальными украшениями, но не смогли даже прикоснуться. И так происходило каждый раз. Какое-то время попытки продолжались, но потом на меня махнули рукой.
Наконец мои путешествия закончились. Меня привезли и заперли в темной грязной комнате. Через некоторое время в дверях появился дородный мужчина в сопровождении трех женщин разных возрастов. Меня снова осмотрели, причем особенно тщательно разглядывали шею, спину и руки, о чем-то возбужденно переговариваясь, но, увидев мою распухшую нарывающую ногу, как-то поскучнели. Две женщины тут же ушли. Мужчина еще немного покрутил меня, разглядывая со всех сторон и что-то выспрашивая, периодически срываясь на крик, но я молчала. Тогда он, предварительно обменявшись с женщиной короткими резкими фразами, тычком заставил меня опуститься на колени. Схватив за волосы, наклонил мою голову вбок и зафиксировал захватом, а женщина прислонила к шее под самым ухом металлическую печать. Не выдержав боли и запаха паленого мяса, я заорала, за что тут же схлопотала оплеуху и кляп в рот.
Мне поставили клеймо, остригли под самый корень волосы и оставили валяться сломанной куклой на холодном полу темной комнаты. Безумно хотелось плакать, но я так и не смогла выдавить ни единой слезинки, словно все выгорело изнутри.
Немного погодя пришла седая старуха, одетая в старую потрепанную одежду не первой свежести. Свалив передо мной измятое платье темно-серого цвета, застиранные панталоны и стоптанные грубые башмаки, она знаком приказала следовать за собой. Переодевшись, я послушно побрела за ней, сильно прихрамывая на больную ногу.
Меня привели в загон с животными и велели чистить. Молча взяв необходимые инструменты, я принялась за дело, приноравливаясь к непривычному инструменту. Рядом дежурил угрюмый охранник с огромной собакой. Старуха же оказалась на редкость разговорчивой и все время что-то бормотала. Заметив, что я ее не понимаю, женщина подошла ко мне и, ткнув себя ладонью в грудь, произнесла:
— Райна.
Потом она вопросительно посмотрела на меня, ожидая ответа, но я лишь неопределенно пожала плечами, не желая называть имя. Женщина произнесла короткое слово «Тисса» и вернулась к своим делам.
Так это имя за мной и закрепилось. Я не знала, что оно означает, да было и неинтересно.
Вечером, перед сном, Райна принесла флакон с вонючей мазью и старые тряпки, знаками показав, что нужно перебинтовывать ногу. Я была ей за это благодарна.