Двое. После - Салах Алайна 10 стр.


Я никак не комментирую то, что он открывает для меня пассажирскую дверь — молча сажусь. Сейчас я не готова думать — берегу сердце и разум до того, как окажусь в трезвом одиночестве.

Булат занимает водительское место, прослеживает глазами мой пристегнутый ремень безопасности. Да, это ты научил. Теперь я всегда так делаю.

Машина трогается с места, и меня плавно вжимает меня в кресло. Нет ни рывков, ни оглушительно звучащих басов. Воздух едва уловимо пахнет туалетной водой и дорогим салоном, а тишина нарушается лишь разгоняющимся дуновением климат-контроля. Все как и раньше.

— Куда ты меня везешь? — спрашиваю, глядя, как белые пятна разметки исчезают под капотом.

Конечно, он везет меня домой. Может быть, Булат даже знает адрес — он есть в моем рабочем заявлении. Там меня ждет Банди, и больше никогда не будет Антона. Сейчас эта мысль эгоистично не приводит меня ужас. Вселенная искаженного времени еще не до конца меня отпустила — ведь он находится рядом.

Взгляд Булата касается моего лица — я знаю это еще до того, как поворачиваюсь к нему, потому что кожу тепло покалывает.

— Мы едем ко мне.

19

Трещина в груди, грозящаяся впустить холод, исчезает при звуке этих слов, и я перестаю ежиться. Мы едем к нему. Я не хочу ничего додумывать и наивно очаровываться, но в груди все равно растекается золотое тепло. И снова этот вопрос: «Зачем ему»? Но вслух я его не задам. Сейчас я предпочитаю купаться в послевкусии этой фразы. Мы едем к нему.

Автомобиль Булата выезжает на Садовое кольцо, щедро украшенное красной россыпью стоп-сигналов, и в этот момент по мне ударяет. Банди. Как я даже на секунду могла о нем забыть?

— Мне нужно домой, — выпаливаю я, повернувшись к Булату. — Я должна погулять с Банди и покормить.

Я невольно затаиваю дыхание в ожидании намека на его недовольство, но на лице Булата его не отражается.

— Адрес скажи, — как ни в чем не бывало произносит он, переключая поворотник.

— Третья Рощинская. Метро Тульская.

Булат плавно встраивается в крайний левый ряд и, не отрывая взгляда от дороги, уточняет:

— Недалеко от университета?

— Да. Раньше я жила на Крымской, но когда появился Банди, пришлось подыскать что-то поближе. Мне нужно успевать кормить его перед сменой, а дорога до старой квартиры отнимала много времени.

— Какая порода?

Я не сразу понимаю, что Булат спрашивает о Банди, а когда понимаю — начинаю улыбаться.

— Бандит — двортерьер. В смысле, я не знаю его породы, но он немного похож на лайку. Такие же ушки и пушистый хвост. Я его подобрала, потому что его хотели застрелить. Хозяйка квартиры, к счастью, разрешила.

— Похоже на тебя, — говорит Булат и на его щеке образуется залом — кажется, он улыбается.

— Я его очень люблю, — продолжаю я, ободренная его вниманием, — Банди всегда ждет меня в прихожей и радуется приходу так, словно мы не виделись неделю. А к другим людям он относится настороженно, наверное, потому что его в детстве обижали.

Я осекаюсь и замолкаю. Снова говорю много лишнего. Рядом с Булатом мне становится сложно себя контролировать.

— Почему замолчала? — повернув голову, он вопросительно смотрит на меня.

Я отвожу глаза, пытаюсь отшутиться.

— Про Банди я могу разговаривать часами, и тебе быстро надоест.

— У меня есть Акбаш. Рассказами о собаках меня не испугать.

Я улыбаюсь и, повинуясь порыву, лезу в сумку за телефоном. В моей галерее хранится несколько сотен фотографий Банди в самых разных ракурсах. Выбираю ту, что сделана в его импровизированный день рождения — на голове у Банди надет цветной бумажный колпак, а сам он с вожделением смотрит на кусок стейка, лежащего перед ним на тарелке — и развернув телефон, показываю ее Булату.

— Здесь Банди восемь месяцев. Мясо было съедено меньше, чем за десять секунд.

Он исследует взглядом экран, а затем проводит по нему пальцем. Я вспыхиваю. На следующем снимке — я, Банди и Антон вместе. Это Марина нас фотографировала. Шутливо назвала нас «маленькая семья».

Я машинально гашу экран и прячу телефон в сумку. Сердце колотится, покалывает пальцы. Я еще не готова думать об Антоне. Не сегодня.

Булат заезжает ко мне в двор, умело лавирует между плотно припаркованными машинами, и останавливается возле подъезда.

Я в растерянности стискиваю колени. Я могу покормить и выгулять Банди, а потом поехать с ним. Все равно, что будет завтра. Я хочу растянуть этот день до максимума, но не уверена, что Булат все еще разделяет мои намерения.

Под его пристальным взглядом я начинаю неумолимо теряться и маскирую это натянутой улыбкой.

— Я пойду.

— Подниматься не буду, раз не предлагаешь, — с едва заметной усмешкой произносит Булат. — Подожду здесь.

От удивления и растерянности я даже не нахожусь с ответом. Бормочу «угу» и, нащупав ручку, вываливаюсь на улицу.

Мои пальцы немного дрожат, когда я прикладываю ключ к кружку домофона, улыбка, застывшая на лице не гаснет, даже когда больно запинаюсь ногой о порог. «Слишком много после себя отставила. Мы едем ко мне. Подожду тебя здесь». В животе щекочет забытое ощущение — то самое, от которого по крови разбегаются пузырьки, а тело становится воздушным и невесомым. Я не буду думать о завтра. Я хочу жить сегодня.

Я энергично толкаю дверь и застываю. Что-то не так. Банди не вышел меня встречать.

— Бандит! — не снимая обуви, я быстро иду в гостиную, и не найдя его там, залетаю на кухню.

Сердце мучительно сжимается. Банди лежит под столом и смотрит на меня грустными глазами. Рядом с его миской разлита небольшая лужица с непереваренными кусочками корма и куриной костью. Его стошнило.

Я сажусь на корточки, осторожно глажу его по голове.

— Ты снова что-то съел на прогулке, да? Тебя, как и меня, жизнь ничему не учит.

Банди тяжело вздыхает и дергает ушами. Дескать, да, такой же как ты уродился.

— Ты гулять пойдешь? Или тебе совсем плохо?

При слове «гулять» Банди поднимается и уныло плетется в прихожую. От прогулок он никогда не отказывается.

Я забираю с комода ошейник, но надеть его на Банди не успеваю, потому что в этот момент звонит мой телефон. Совесть наотмашь лупит меня по лицу. Эта мелодия стоит у меня на Антона.

Мне требуются невероятные усилия, чтобы смахнуть зеленую трубку. Я еще не готова. Совсем не готова к действительности.

— Привет, котенок, — весело звучит его голос. — Вот думал приехать к тебе.

Я фокусируюсь взглядом на обувной полке и жмурюсь, прежде чем вытолкнуть из себя ложь.

— Я сегодня очень устала. Собираюсь ложиться спать.

Короткая пауза.

— Ладно тогда. Отдыхай.

Я блокирую мысли, стараюсь не думать. Все потом, потом. Завтра. Защелкиваю ошейник на понуром Банди и вывожу его за дверь.

Хотя Булат и сказал, что будет ждать, я все равно испытываю щемящее изумление при виде него, стоящего возле капота своего автомобиля. Если раньше я думала, что Антон и его спортивный седан смотрятся в моем дворе инородно, то Булат кажется мне воплощенным кадром из сна. Такой красивый. Ждет меня.

— Это мой бандит, — я подвожу Банди к Булату и поясняю: — Он сегодня без настроения. Его стошнило.

Булат оглядывает его с неподдельным интересом, наклоняется и чешет его за ухом. Банди не уворачивается, как это часто бывает с другими, и великодушно принимает ласку. Эта картина вызывает кратковременный спазм в горле. Потому что я не думала, что эта встреча произойдет, и потому что мне, оказывается, было важно, чтобы Булат понравился Банди.

— Хороший бой, хороший, — приговаривает Булат и поднимает глаза на меня: — Надо отучать его подбирать с земли. Плохая привычка.

Я вздыхаю, сжимаю пальцы. Повторяю это еще раз. Я бы отдала половину сокровищ мира, чтобы иметь возможность поехать с ним — иметь возможность смотреть на него, дышать им, прикасаться и разговаривать. Но Банди плохо, а я не могу его оставить. Этот шерстяной комочек любит меня больше всего на свете и доверяет мне. Сегодня я не могу оставить его одного.

— Я не могу к тебе поехать, — в глаза Булату я намеренно не смотрю, чтобы он не разглядел то, чего стоила мне эта фраза. — Банди плохо, и я не могу его бросить.

Он выпрямляется.

— Могу отвезти вас в клинику. Пусть его посмотрят.

Булат не выглядит ни расстроенным, ни раздраженным моим отказом, и я позволяю себе улыбнуться.

— У нас уже такое было несколько раз. Ему нужно отлежаться. У него печень слабая — так ветеринары сказали, — И помолчав, тихо добавляю: — Извини.

Отлученный от ласки, Банди уходит в кусты делать свои собачьи дела и мы остаемся одни. Невесомость в теле исчезла — ее заместила ноющая тоска. Булат все еще стоит напротив меня, а я уже скучаю. Я ведь понятия не имею, когда произойдет наша следующая встреча: через неделю, через месяц или через год.

Можно шагнуть к нему и прижаться, можно поцеловать в щеку и унести на себе немного его запаха, но мешает невидимый барьер. Булат тоже этого не делает, лишь внимательно меня разглядывает, как умеет только он.

— Тогда хорошего вечера, Таисия.

Я молча киваю. Этот день исчерпывает свои секунды, неумолимо ускользает, выталкивая меня в действительность. Говорить нет сил.

Банди вылезает из кустов, как раз тогда, когда машина Булата покинула двор, и озадаченно на меня смотрит.

Я вытираю слезы рукавом пальто, но они все равно продолжают катиться.

— Не надо так на меня смотреть. Булат тут не при чем. Это я из-за тебя расстроилась.

20

Будильник пиликает уже в четвертый раз, напоминая о прогулке с Банди, а я по-прежнему разглядываю стену. Сердце гулко бухает под пижамной сорочкой, живот стянуло горячим узлом. Я в тысячный раз проматываю в голове вчерашний день: ставлю на паузу любимые моменты, дышу ими, любуюсь, возбуждаюсь. Воспроизвожу в памяти каждую сказанную им фразу и чтобы непременно с правильной интонацией: эту он говорил низко и хрипло, ту — мягко и насмешливо, а следующую — предельно серьезно. Процесс возвращения в «До» безвозвратно запущен, несмотря на то, что даже самое сладкое воспоминание имеет привкус перченой горечи. Ведь вполне вероятно, что они станут последними.

Жалеть тоже ни о чем не получается, наверное, потому что совесть все еще зажата в тисках вчерашнего дня. Был ли хотя бы шанс, что я поступила иначе? Что сдержалась, смогла оттолкнуть? Ни единого. Пара нитей, связывающих меня с прошлым, оказались куда крепче десятков из настоящего.

Еще я знаю, что скоро станет больно, возможно, даже этим вечером. Помню, каково это — пропитаться его запахом, а потом остаться без него. Наступит болезненная ломка, которую сменит череда миражей. Ты будешь дергаться при звуке звонка, каждый раз тщетно вспыхивая надеждой: а вдруг это он? Будешь с замиранием сердца оборачиваться на каждый проезжающий автомобиль, похожий на то, что водил он, искать в толпе его черты, находить и тлеть от разочарования, потому что тебе привиделось. Всего этого не избежать. Надеюсь только, что однажды пройденный путь во второй раз окажется чуточку легче.

— Как ты себя чувствуешь, маленький бандит? — я глажу Банди по теплой шерсти и в ответ получаю довольный зевок: мол, все отлично, отлежался. Пойдем уже гулять.

Душ, непременно холодный, чтобы не было времени на новую перемотку воспоминаний, чашка некрепкого кофе, три этажа в лифте. Я толкаю подъездную дверь, и вчерашняя картина предстает перед глазами сама собой: поблескивающий глянец капота, высокая фигура, воротник рубашки, белеющий в сгустившемся полумраке. Он меня ждал, а я не смогла.

Действительность же безжалостна и прозаична. На улице светло и пасмурно, а на том месте, где вчера стояла машина Булата, сейчас припарковано такси. В груди холодеет, и я плотнее запахиваю куртку. Так быстро? Я еще не готова.

По возвращению домой после получасовой прогулки я накладываю в миску Банди корм, которым он с удовольствием принимается хрустеть, себе же готовлю кашу. Аппетит, ожидаемо, пропал, но и это для меня не новость. После столкновения с «До» его может еще долго не быть — просто нужно питаться по расписанию.

Я проверяю телефон — а вдруг? — но там, конечно, ничего нет. Очень невовремя закончилась учеба — сейчас быть предоставленной самой себе мне совершенно ни к чему.

Ложка за ложкой я проталкиваю в себя овсянку и составляю план. План — обязательная вещь, когда ты сбиваешься в намеченного пути, твой ориентир в подержании нормальности.

Первое. Мне нужно позвонить Антону. Встретиться — поговорить — расстаться. Волнительная тошнота заставляет меня отодвинуть тарелку. А что если он начнет задавать вопросы? Спросит в чем причина? Тогда мне придется соврать — сказать правду слишком жестоко.

Второе. Ни в коем случае не запирать себя дома. Одиночество — это всегда много мыслей, и порой они действуют разрушающе. Встретиться с Мариной, зарядиться позитивом, обсудить Испанию.

Пункта три пока нет.

На то, чтобы набрать Антону, у меня уходит больше двух часов. Я слабовольно откладываю звонок: сначала мою посуду, потом вспоминаю о неглаженном белье, а затем и вовсе начинаю необязательную уборку в ящиках. Не находится ни единой фразы, которая бы смягчила то, что я собираюсь сделать. Расставание — худшая вещь на земле. Кто сказал, что в ней больно лишь тому, кого бросают? Сейчас, пока я слушаю гудки, внутри все переворачивается и стучат зубы.

— Да, Тай, привет, — голос Антона звучит спокойно и собрано.

От волнения заготовленная фраза вылетает у меня из головы, и я запинаюсь.

— Привет… Как дела?

— В порядке все. На работе. Ты как, отдохнула?

Я не сразу вспоминаю о том, почему он об этом спрашивает. Еще одно доказательство, что мне лучше не лгать.

— Да, я уже… то есть я порядке. Хотела спросить… Мы можем сегодня увидеться?

Я прикрываю трубку ладонью, потому что мне кажется, что я дышу оглушительно. Сердце барабанит нервно и испуганно, как перед прыжком с высоты. Происходящее для меня ново, и я бы предпочла, чтобы так и оставалось.

— Сегодня, наверное, не получится. Есть дела.

Этого я совсем не ожидала. Ничего удивительного Антон не сказал, но я ощущаю себя растерянной. Наверное, дело в его отстраненном тоне и в сухом «есть дела». Раньше он всегда говорил, как и с кем собирается провести вечер.

— Ну… хорошо… Позвони мне, если что-то изменится.

— Договорились. Бандиту привет.

Опустившись на диван с зажатым телефоном, я пару минут разглядываю пол. Антон на меня обиделся за то, что вчера я не позволила ему приехать? Это ведь не означает, что он примется за старое? Он ведь обещал.

********

С Мариной мы договариваемся встретиться в нашей кофейне в шесть вечера. Ломка стремительно затягивает меня в свою болезненную паутину, стены квартиры давят, становятся душными. Я перемываю полы, предпринимаю несколько попыток искать билеты в Испанию и каждый раз остаюсь сидеть перед погасшим экраном, отдавшись во власть оживших картин. Его руки на мне, сжимают бедро, гладят грудь. Булат насмешливо улыбается мне, треплет на ухом Банди. Смотрит мне в глаза, когда прощается. Садится в машину. Уезжает.

В кафе я приезжаю на полчаса раньше — дольше находится дома я не смогла. Марина появляется спустя пятнадцать минут — она никогда не опаздывает, даже если это наши обычные кофейные посиделки.

— Пожалуйста, скажи, что мы наконец обсудим Испанию, — она смотрит на меня с шутливой мольбой в глазах. — На этой неделе я собираюсь покупать билеты. Такие цены просто жаль упускать.

Испания — это выход для меня. Сменить обстановку. Уехать туда, где миражи не смогут меня достать. В Барселоне в это время года Булату делать нечего.

— Я не знаю, кому оставить Банди.

— А Антон? Он ведь сможет заезжать его покормить.

Я напрягаюсь, комкаю в кулаке салфетку.

— Он не сможет. Я собираюсь с ним расстаться.

Марина даже чашку на стол опускает — настолько поражена услышанным.

— Как? Почему? В смысле…

Назад Дальше