— К вам с визитом господин Охтли, босс... — склонился Айк в поклоне.
— Скажи ему, что сейчас выйду. — ответил ему Ос. — И пригласи его в летник, пусть угощается шоколадом и сладкими лепёшками.
— Будет исполнено, босс. — снова склонился Айк и затворил за собой дверь.
Айк — с науа переводится как «никогда». Настоящее имя парня — Ахига, он не знает, откуда он, его младенцем привезли с севера. Его как-то неверно научили в детстве, что «айк» значит «нет», это забавляло его бывших хозяев. Оса до сих пор коробили рабовладельческие отношения. Он не мог себе представить, как это: чтобы кто-то вырос в рабстве. Вырос рабом. И эти рабские привычки из Айка уже не выбить.
Ос посыпал пергамент своего стационарного ежедневника мелким песком, чтобы осушить чернила. Встав из кресла он направился к летнику.
В летнике важно заседал Охтли, не забывающий с наслаждением пить диковинный здесь сладкий шоколад и заедать его медовыми лепёшками.
— Хуицилихуитл IV начал предпринимать какие-то действия в отношении новых поселенцев? — поинтересовался Освальд, садясь напротив Охтли.
Они уже виделись сегодня рано утром, примерно в пять утра, когда Оса вызвал к себе Хуицилихуитл IV и потребовал отчёта о готовящемся восстании.
— Да, Величайший повелитель принял их лидеров во дворце и официально утвердил их права и обязанности. — Охтли с кивком принял из рук Сулы хлопковое полотенце и вытер им рот. — Но я пришел не за этим. Я пришёл поговорить о наших взаимоотношениях.
Освальд лишь удивлённо искривил бровь.
— Прости меня, Видевший Солнце, что вёл себя непочтительно в самом начале нашего знакомства. — к удивлению Оса попросил Охтли. — Спесь застилала мне глаза, я думал, что достиг всего в этой жизни, но сейчас вижу, что это ничего не значит перед Вечным Солнцем.
— Что же случилось такого, что подвигло тебя всё это переосмыслить? — задал вопрос Освальд, приняв из рук Сулы чашу со сладким шоколадом.
Какао ныне стал заметно дешевле: сказались снятые ограничения на его посев. Теперь простые люди имеют все шансы попробовать шоколад более, чем пару раз в жизни. Но тем не менее, элитарный статус ещё долго будет сопутствовать этому напитку.
— Всю прошлую неделю у меня были беседы с Первым Прелатлем Куохтемоком... — степенно начал Охтли. — Он открыл мне глаза на природу некоторых вещей и показал всю незначительность наших деяний на фоне Вечного Солнца. Но при том, Вечное Солнце продолжает давать нам жизнь. Несмотря на ошибки, невзирая на жестокие жертвоприношения... Так она показывает нам свою Любовь. Правда, что до Вечного Солнца десятки миллионов дневных переходов?
— Правда. — кивнул Ос.
— А что до Луны десятки тысяч дневных переходов? — задал следующий вопрос Охтли.
— Правда. — снова кивнул Ос. — Но пешком ни до Вечного Солнца, ни до Луны не дойти. Нужно уметь летать.
— А мы сумеем когда-нибудь приблизиться к Вечному Солнцу? — с затаённой надеждой спросил Охтли.
— Зачем? — спросил Ос в ответ. — Оно сожжёт тебя, если ты приблизишься слишком быстро. Но не потому, что ненавидит тебя, нет. Просто такова его природа: чтобы светить всем, нужно очень ярко гореть.
— Чтобы светить всем, нужно очень ярко гореть... — тихо повторил Охтли задумчиво смотря в пол. — Я понял, о Видевший Солнце!
Охтли вскочил с места и направился к выходу.
— Спасибо, Освальтль! — напоследок сказал он и удалился.
Ос не понял, что понял Охтли, но ведь его задача как мессии новой религии заключается в том, чтобы сыпать всякими псевдомудрыми цитатами из Фейсбука? [37]
Кризис в мировоззрении Охтли замечен был давно, Куохтемок присылал записку, дескать, сановник правителя испытывает кризис веры и, если что-то вдруг, нужно будет наставить его на путь истинный. Первый прелатль тщательно следил за паствой, не позволяя инакомыслия и охотно истолковывая любые непонятные моменты, в соответствии с уже давно выработанными религиозными догматами, само собой.
Ос вообще сейчас стал больше внимания уделять религии. Для людей сейчас нет ничего важнее, чем вера в загробный мир, так как этот мир что-то не удался. Развлечениями аборигены могут пресытиться, вкусной едой зажраться, а вот о том, что будет «после» могут слушать бесконечно.
Загробный мир — самая слабая часть Культа Вечного Солнца. Тут всё упирается в то, кто больше наобещает. И у остальных религий была серьезная фора. Пришлось обещать много чего, но соблюдать реалистичность, как бы это странно не звучало в контексте обсуждения религии. Тем не менее, народ был доволен тем, что их ждёт в неизбежном будущем, правда, для этого придётся поднапрячься — кого попало в Мир Вечного Солнца не пускают, только праведных и законопослушных прихожан, а грешников терпеливо ждёт Тьма. Упущенный пункт о запрете самоубийств пришлось «затыкать» в следующей же редакции Книги Вечного Солнца, так как волна самоубийств, охватившая город, показала, что кое-кто не умеет ждать. В других религиях этот запрет появился совершенно точно не просто так.
Обдумав произошедшее за чашкой шоколада, Ос вернулся к делам насущным.
В его распоряжении имелась сотня с лишним кузнецов, пятеро из которых по квалификации заткнут за пояс по сотне Давидов, четыреста тридцать мастеров серьезно занимались резьбой по дереву, куда серьезней, чем все ацтекские мастера по дереву вместе взятые, а две сотни гончаров своим существованием обещали вдохнуть толику Ренессанса в местное гончарное искусство, которое в данную историческую эпоху эволюционировало слишком медленно. Предвидя то, что случится дальше, Ос уже выделил средства на строительство взрослой Тламачилкали, то есть школы для взрослых, где можно будет освоить какую-нибудь актуальную сейчас профессию. То, что местным гончарам крышка, Ос понял в тот же момент, когда увидел работу европейского гончарного круга.
Остальные мастера специализировались на других, не таких востребованных Хуицилихуитлом IV отраслях кустарной промышленности, особенно жалко Осу было еврея-ювелира, который вынужден теперь переквалифицироваться в медеплавильщика. На золото здесь всем было плевать, но Иаков не терял надежды изменить положение дел, так как упорно продолжал на досуге изготавливать великолепные золотые перстни, диадемы и подвески для знатных дам, безошибочно метя в самое уязвимое место общества отоми. Но он отказывался понимать, что тысячи лет существующее развитое общество невозможно убедить в ценности бесполезного металла с помощью одних только ювелирных изделий и слов. Впрочем, исключительно для профилактики, к Иакову уже ходил один испанец с отрядом воинов Вечного Солнца, с убедительными аргументами.
Медь завоевала свою популярность исключительно из прикладного характера её применения — добавь немного олова и получишь оружие или броню. А что даст золото?
Ещё одним позитивным моментом было «счастливое обретение» мастера-рудознатца, который первым делом открыл небольшие залежи меди в двухстах километрах от Метцтитлана. Мужиком Игнасио был тяжелым, причём дело не только в характере, но дело своё знал крепко. Пусть группе воинов пришлось возить его на телеге, эпизодически останавливаясь на исследование интересных мест, но работа шла гораздо эффективнее, чем раньше.
Беда в том, что Игнасио стар, ему перевалило за шестой десяток, а образ жизни человека, который редко в чём-то себе отказывал, наложил свой отпечаток. Когда слишком хорошо — тоже плохо: открытые в далёкой юности десятки месторождений в Альпах позволили ему открыть свою артель, которая приносила ему стабильный доход. Сварливый и вечно недовольный толстяк, который на вторую неделю существования в новых реалиях купил себе двух молодых рабынь — вот кто отвечал за феноменальные успехи разведывательных рейдов по окрестностям. Ос терпел его сам и заставлял терпеть других по одной простой причине: он эффективен. Теперь они знают, где добывать железо, где есть залежи цинковой руды, с которой Ос особо не знал что делать, разве что пустить на изготовление латуни, как предлагает еврей Иаков, готовый поделиться секретом за символическую сумму и ряд вольностей, ещё они знают теперь о залежах сурьмы и пирита. А вот открытие оловянной жилы прямо в городе Элоксочитлан, который Хуицилихуитл IV сразу же решил захватить, превратило старика Игнасио в человека года по версии Верховного правителя Метцтитланского Союза. Старикан решил это дело отметить... тут и случилась трагедия.
Алкоголя особо никакого нет, всё что могут предложить отоми — пульке, но этого горячему итальянскому деду было мало, поэтому он решил попробовать «пойло, которым местные себя зачем-то обливают». Игнасио слегка просел по зрению, а также нанёс такой ущерб своему здоровью, что еле откачали.
Осу пришлось напомнить «переселенцам», что они здесь не гости, а некто положением чуть-чуть выше рабов. Хуицилихуитл IV тоже сработал оперативно: издал закон, запрещающий употреблять дезинфекционные средства в качестве напитков. Коренные горожане постукивали костяшками пальцев по голове, не понимая, каким нужно быть дегенератом, чтобы добровольно пить так отвратительно пахнущую субстанцию.
Но Ос в то же время понимал, что без алкоголя не обойдётся. Рано или поздно население захочет бухать, так как без бухла скучно. Процесс это неизбежный, поэтому его нужно возглавить. Пока не упущено время, разбиваются виноградники, где пытаются приживить испанские сорта винограда. Будущее у мексиканского вина весьма туманное, но Ос подумал, что попытка — не пытка.
А вечером этого же дня, когда текучка была закончена, а ужин уже съеден, настало время для небольшого рукотворного чуда: Ос собрал население на главной арене.
— Сегодня вы увидите не божественное! — заявил он во всеуслышание. — Сегодня вы увидите преодоление законов природы! Узрите же!
Над грядущим действом он работал целый месяц, исключительно на досуге. Ос поднёс небольшую лучину к странной конструкции, стоящей рядом с ним. Хлопковая ткань была смочена водой, а каркас изготовлен из очень тонких веток. Посередине конструкции размещался фитиль небольшой масляной лампы, который и был подожжён лучиной.
Собравшийся народ, поголовно одетый в многослойные маски, с расширенными глазами наблюдал как прототип китайского фонарика медленно поднимается вверх, а за ним ещё один и ещё один. Суммарно в небо вознеслось два десятка фонарей.
«Они в а№%е». — с удовлетворением отметил про себя Ос, а затем увидел Хуицилихуитла IV с женой, которые как маленькие дети с расширенными глазами смотрели на происходящее чудо. — «Все».
Иногда надо подтверждать свой статус сакральной личности. Чтобы не расслаблялись.
//В пяти километрах от Метцтитлана//
Кумби завороженно смотрел на медленно взлетающие вверх огни. То же самое делали его конвоиры.
— Достаточно пялиться, обсоски! — прикрикнул на доспешных воинов самый крупный воин. — Нужно доставить черного засранца в Туспан к утру!
Это совершенно чуждый мир, совершенно чужие люди. Такого Кумби не видел даже в Испании, хотя та ещё диковинная страна. За пять лет рабства у гранадского гранта он многое успел понять о европейских людях. Многое, но явно недостаточно многое. Если бы его не застукали выходящим из дома Матильды, может и не было никакой продажи на первом же попавшемся рынке...
Жестокие берберы, которые ему никогда не нравились, во время путешествия не понравились ещё больше. Заставляли жрать какую-то траву всё плаванье! От этой травы у бедолаги случались частые запоры, а морская болезнь обострилась до невозможности. Дошло до того, что Кумби пришлось решать, что делать первым: гадить или блевать?
Проклятые берберы опустились в его глазах ещё ниже. А ещё братья-мусульмане называются... Будь его воля тогда... Но не было воли. И сейчас нет.
Но будет. Этот Освальдо похож на человека, которые держит слово.
Пусть там будут неизвестные племена, но Кумби не привыкать. Он смог сбежать от воинов-туарегов в пустыне — что ему какие-то хилые краснокожие?
22. Бегущий человек
Кумби вытер широкий бронзовый меч о меховую накидку убитого только что дикаря.
Его высадили на берег всего четыре часа назад, а он уже встретил троих людей и эти люди сочли его достойным своих усилий в деле убийства.
Разделаться с дикарями было не очень легко: пусть они пользовались дубинками и каменными копьями, но Кумби был ранен, поэтому каждый дикарь дался очень тяжело.
Языка их он не понимал, но ему этого пока и не нужно. Странные на вид дикари пытались с ним поговорить, но затем осознали, что он ни слова не понимает и решили атаковать.
Схватка была скоротечна, но лишь стала прелюдией к очередной в жизни Кумби погоне.
И если бегство было привычным, то вот раны, полученные от крупной кошки, с которой он столкнулся во время ночёвки в джунглях, сильно ограничивали подвижность и причиняли сильную боль. Ему бы отлежаться... Но жизнь подкинула ему ещё одну невзгоду: он вошел в болото.
Эта местность отличалась от всего, что он когда-либо видел. Но про болота он слышал не один раз. Попутчики по жизненному пути поговаривали, что болота есть места поганые, наполненные гадами и лягушками. Жить тут нельзя, поэтому он решил прорваться на места посуше и уже там думать.
Где-то через тысячу шагов он понял, что идти становится всё тяжелее. Если всё будет продолжаться так же, то он никогда отсюда не выберется.
Пришлось идти назад.
Почва под водой становилась всё твёрже, к Кумби возвращалась уверенность в собственных силах и внутри крепла надежда, что удастся миновать встречи с местными дикарями.
Но, как всегда, надежда не оправдалась: судя по обнаруженным на обратном пути следам, его преследователи не пошли вслед за ним, а решили обогнуть особо глубокую топь слева и справа. Видимо, никто не ждал, что Кумби пойдёт напрямик.
На побережье, до которого удалось добраться без особых проблем, трупов уже не было, зато в изобилии было следов разных людей. Его следы нашли, направились за ним числом не менее тридцати человек, а это очень плохо. Нужно убираться подальше отсюда, желательно при этом ещё и заметать следы.
Плохо, что он так неудачно столкнулся с этой дикой кошкой... Будь Кумби здоров и полон сил, возможно, смог бы пробраться сквозь болото.
Долго стоять на открытой местности было неразумно, поэтому он направился на северо-запад вдоль побережья.
Постепенно, земля становилась всё более водянистой и топкой. Видимо, он снова начал входить в очередное болото. Зейр [38] за зейром, Кумби преодолевал эту негостеприимную землю. До тех пор, пока не натолкнулся на реку. Мокнуть ему совершенно не хотелось, да и цвет воды намекал, что лучше в ней не купаться: в пустыне мутно-зеленый цвет воды гарантировал медленную и мучительную смерть испившему.
Пойдя вдоль реки на север, Кумби вдруг задумался о необходимости небольшого привала. Присев у большого дерева, он вытащил завёрнутую в грубую хлопковую тряпку снедь и принялся за трапезу. Освальдо своё слово сдержал: помимо серьезного снаряжения ему выдали еды и воды на две недели, правда, большую часть воды он уже выпил — иначе так долго бежать бы не получилось.
Посидев примерно двадцать минут, Кумби осторожно встал, стряхнул со штанов крошки выданной Освальдо снеди. Еда представляла из себя измельчённое мясо, зерно и какие-то орехи с сушеными ягодами, плотно спрессованные в этакий кирпич. Кумби по итогам трапезы почувствовал не просто сытость, а самое настоящее пресыщение.
«Сейчас примерное время для молитвы, но придётся отложить на более спокойное время». — с сожалением подумал Кумби.
Во времена рабства у испанского гранда, сеньора Диего, Кумби приходилось молиться тайно, и то, получалось далеко не всегда. Но никто не сможет сказать ему, что он не делал всё, что только мог, чтобы соблюдать необходимые ритуалы. А ведь мориски, жившие окрест владений сеньора Диего, презрительно выговаривали ему о вере, так как прекрасно поняли, что он не особо верит в католического Ису.
Ближе к ночи идти стало опасно: топь стала ещё глубже, поэтому пришлось остановиться на ночлег.
Помня о существовании больших кошек, Кумби выбрал дерево повыше, привязал себя к стволу верёвкой и спал вполглаза.
Утро встретило его духотой и ломотой в теле. Кумби аккуратно снял кирасу и обработал раны выданным Освальдо «спиртлем». Средство работало, хоть он и сомневался в самом начале. Ожидаемого нагноения не происходило, раны исправно заживали. Чудесное средство, жаль, что чистых хлопковых повязок осталось не так уж и много.