— Простите, сэр, мне все-таки нужно отнести преподавателям журналы, — я встала, не дожидаясь разрешения. Я и так сказала достаточно, ему будет над чем подумать. И мне тоже хотелось подумать — и узнать, если повезет. Хотя бы про это древнее зло. — Возможно, вы предпочтете, чтобы я попросила всех собраться в преподавательской комнате?
— Наверное, госпожа Коул уже успела всем обо всем рассказать, — не очень довольно предположил Лэнгли, — но если возьмете на себя этот труд, буду признателен…
Я вышла из кабинета в пустой коридор, чувствуя, как Лэнгли смотрит мне в спину. Он должен был вызывать у меня восхищение? К таким мужчинам я привыкла в Анселских Долинах. От таких мужчин я успела отвыкнуть, поняв, что почти для каждой обитательницы Школы Лекарниц она была спасением от множества бед. Мрачным, холодным и неприветливым, но все же убежищем, где можно чувствовать себя в безопасности. Та же Честер, та же Джулия, которой после смерти мужа и детей дорога была кроме Школы одна — в монастырь.
Угадала ли Нэн с тем, что Лэнгли как шкодливого кота отправили сюда, чтобы он перестал совращать благочестивых чиновничьих жен?
Намекала ли на что-нибудь госпожа Джонсон, когда сознательно перепутала Лэнгли с Криспином?
У меня было слишком много вопросов, я не знала, кому их задать, чтобы получить объяснение. Кому я вообще могла доверять? Джулии? Нэн? Госпоже Джонсон?
Случайно или нет погиб Криспин? Когда именно и — кто знает — почему?
Не была ли причиной его смерти шутка госпожи Джонсон, а может быть, в ее словах и скрывался ответ? Она перепутала Криспина с Лэнгли намеренно, их действительно можно было в темноте перепутать, но что если убийца ошибся? Я не верила в россказни Арчи про древнее зло, но если он вправду кого-то видел? Кто-то приехал следом за Лэнгли и, приняв за него Криспина, решил, что Лэнгли собирается на лошади отсюда удрать? И где этот кто-то? Чего он ждет?
Сколько еще у нас будет смертей?..
Глава десятая
Я недооценила госпожу Коул. А вот Лэнгли разбирался в людях не чета мне, потому что как только я входила в класс с журналами, на меня устремлялись упрекающие взгляды. Госпожа Лидделл была готова обвинить меня лично в гибели несчастного Криспина. Но никто ничего не сказал вслух, лишь после занятия все набились в небольшую преподавательскую комнатку и покорно выслушали сухую, безэмоциональную речь Лэнгли, больше напоминающую военный или жандармский рапорт. И непохоже, чтобы хоть кто-то испытал по этому поводу печаль.
Джулия кусала губы, но вряд ли дело было в Криспине, просто все это значило, что кому-то — а кому же еще, кроме студенток, — придется взять на себя заботу о лошадях. Госпожа Джонсон неодобрительно пыхтела, и не успела я озадачиться причиной ее недовольства, как она ее прямо озвучила: она хотела пойти и самолично взглянуть на тело. Спорить с ней Лэнгли не решился, наверное, после того, как я дала ей такую значимую характеристику, и в итоге мы отправились вчетвером — Лэнгли, Нэн, которой было интересно мнение более опытной госпожи Джонсон, сама госпожа Джонсон и я. Меня никто не звал, я пошла, пользуясь тем, что я оставалась администратором Школы, при госпоже Рэндалл или при Лэнгли.
Это было скверной идеей — смотреть на тело, я и не смотрела, отвернулась и ограничилась короткими замечаниями госпожи Джонсон. А ей было мало осмотреть самого Криспина, она наведалась и в конюшню и вынесла безоговорочный вердикт — его убила пугливая лошадь. Вот и след на копыте, и рана, бесспорно, соответствует.
Мне бы хоть немного ее уверенности! И умения не бояться того, что творится вокруг меня.
— Ты чем-то смущена, Стефани, детка? — спросила меня госпожа Джонсон, выбираясь из конюшни на улицу. — Сколько же дерьма, Сущие, сколько дерьма!
— Дерьма хватает, — согласилась с ней Нэн.
— Я про конюшню, девочка, — и госпожа Джонсон остановилась, чтобы заняться своей удивительной трубкой. — Но если подумать, то ты, вне всяких сомнений, права…
Я взглянула на них обеих. Лэнгли стоял позади нас и смотрел на сторожку Арчи. Туда перенесли тело Криспина, а Фил теперь под дождем копал ему последнее пристанище. Арчи за это время успел перетащить нехитрые пожитки в каморку, отведенную ему Филом, и, скорее всего, заливал горе настойкой, оставленной без присмотра.
— Вы что-то слышали о древнем зле?
Я хотела спросить совершенно иное. Например, как мог Криспин, который столько лет, с самого детства, ходил за лошадьми, так глупо погибнуть. Как могла его испугаться лошадь, которая знала его, наверное, по запаху и шагам. Почему вообще одна смерть за другой и можно ли считать происшествие с госпожой Рэндалл счастливой случайностью.
— Побойся гнева Сущих, детка, — госпожа Джонсон по старой привычке монахини дважды провела рукой от моего правого плеча к левому. — К чему сейчас поминать Нечистого? Тьфу ему на хвост.
— Я не об этом. — Она притворялась или действительно не поняла? — Арчи говорил о каком-то древнем зле.
— Это правда, — Лэнгли подошел к нам поближе. — Он заявил, что ждал этой смерти, что видел это зло каждый раз, когда что-то случалось…
— Ему надо рот зашить, — отрезала госпожа Джонсон. — Молодой человек, эти земли святые волей Сущих. Это монастырские земли, — снисходительно пояснила она.
— Вы умная женщина. — Лэнгли был серьезен. — Вы же понимаете, что монастырская святость не защитит от людского умысла?
Госпожа Джонсон по очереди посмотрела на него, на меня, на Нэн, потом на трубку, которая явно ее подводила из-за сырости и дождя, и глубокомысленно изрекла:
— Договоримся, юные господа, что если мы верим в некое зло, то признаем святость этих земель. Если мы не признаем святость, то не можем верить и в зло, так? В столице модно быть материалистом, хотя в мое время за это грозила каторга.
— Я верю в то, что видят мои глаза, — озабоченно возразил Лэнгли. — Три случая, а если считать госпожу Лидделл…
— Госпоже Лидделл надо поменьше жрать! — каркнула госпожа Джонсон. — И будьте последовательны, юноша, вы видели один-единственный труп!
Она сердито подобрала юбки так, что стали видны грубые кожаные сапоги, совсем не монашеские и вообще не женские, и пошлепала к Школе по лужам, не разбирая дороги.
— Она расстроена, — сказала Нэн и закуталась в мантию. Я взглянула на нее с завистью: у нее была дорогая, мягкая мантия, спасающая ее от дождя, а я промокла в очередной раз. — Мы все расстроены, каждый по своей причине. Считаете, что здесь небезопасно, господин директор?
Лэнгли пожал плечами. «Если бы я знал», — так я истолковала его жест, но я и сама не имела представления, что ответила бы на его месте.
Да, три жертвы, две смерти. Но — чьи жертвы? Не древнего же зла?
— Я ничего об этом не знаю, — продолжала Нэн. — Я про твой вопрос о зле, Стефани… Меня это безмерно удивило, но… пристрастия Арчи доведут и не до таких видений. Дерево, например…
Она говорила искренне. И все равно я чувствовала, что что-то не так. Но Нэн не обратила на мое полное сомнений лицо никакого внимания и ушла в Школу следом за госпожой Джонсон. Я постояла с полминуты, потом вздохнула и, усилием заставив себя не оборачиваться к Лэнгли, тоже пошла под крышу. Пусть протечную, пусть под этой крышей холода не меньше, чем снаружи, но там спокойнее. Безопаснее.
Потому что так считал Арчи, Нечистый ему под кровать.
Обычно у студенток по три занятия до обеда, а потом — дежурства и внеклассные задания, но иногда бывали исключения. И, хотя это было моей обязанностью, сегодня Джулия справилась без меня, распределив всех куда нужно. Девочки из младшего класса, весело щебеча, тащили мебель из молельни в котельную.
— Дурость! — Что Кора Лидделл окажется недовольна — можно было заключать пари. Если бы к ней посватался сам король, она нашла бы повод для возмущения. — Дурость удумали! Не хватит этого на растопку! — Потом она увидела меня. — Да скажите вы этой старой дуре, что нельзя так топить! Останемся без дров! Зима на носу!
— Кто дал распоряжение? — Я и так поняла, кого госпожа Лидделл имеет в виду, но сочла за лучшее сделать вид, что не имею ни малейшего понятия. — Не то чтобы это было бессмысленно, но Школа насквозь продувается ветром…
— Да наша монашка, Сущие возьми ее душу! Влетела и приказала тотчас протопить Школу, а так как вас вечно где-то носит, душа моя, то она велела вынести мебель из молельни!
Я выставила руки вперед, давая госпоже Лидделл понять, что она чересчур много себе позволяет.
— Что же, — смиренно ответила я, — госпожа Джонсон знает эти стены лучше. Может быть, это немного поможет избавиться от сырости.
— Да чему это поможет, Сущие, за что вы наказали меня! — она картинно воздела руки к потолку, развернулась и быстро куда-то ушла. Я стояла и думала, почему госпожа Джонсон вдруг озаботилась обогревом Школы.
Где она могла сейчас быть? У себя в классе? Лэнгли так и не пришел, и я решила, что он отправился к Филу.
Но еще можно было найти Арчи.
— Ты не видела Арчи? — спросила я пробегающую мимо студентку, та только мотнула головой. Это против школьных правил — она должна была остановиться и обстоятельно ответить мне, но сейчас шло что-то вроде мобилизации. Спасибо госпоже Джонсон.
Ее я действительно нашла в классе. Она сидела, уткнувшись в журнал, и выставляла оценки, тихо ругаясь себе под нос.
— Госпожа Джонсон? — позвала я. Разумеется, я не собиралась выговаривать ей за самоуправство, просто хотела узнать. — Вы приказали протопить Школу? Зачем?
— Зачем? — госпожа Джонсон удивленно вытянула шею и посмотрела на меня, словно не узнавая. — Да что ты, Стефани, детка, давно было пора!
Я работала в Школе второй год. Совсем немного, если сравнивать с остальными преподавателями, и абсолютно ни в какое сравнение мой срок не шел с тем, сколько здесь прожила госпожа Джонсон.
— Но никогда так не делали, — промямлила я.
— Да, тут в стенах сплошные дыры! — госпожа Джонсон закашлялась, сунула руку в карман, вытащила трубку. — Не ругайся на меня, — попросила она, — это единственное, что мне помогает успокоиться. Да не ищи в этом тайного смысла, детка, пока тут торчит этот бездельник Арчи, можно заставить его шпаклевать стены. Поспит пару дней в тепле, почувствует разницу. Это у него в конуре можно ходить голым. Вот не удивлюсь, если он так и делает.
И она, отложив трубку, снова сунула нос в журнал, но я уходить не спешила.
— Почему он так сильно напуган? — спросила я. — Пусть он напридумывал себе то, что видел, но он явно что-то имел в виду? Какое-то зло? — Госпожа Джонсон молчала — ну, то есть она продолжала ругать нерадивых студенток, но никак не реагировала на мои слова. — Пожалуйста, это может быть важно!
Я подошла к кафедре ближе. Госпожа Джонсон наконец соизволила повернуться ко мне.
— Детка, ты мне мешаешь.
Она смотрела на меня слишком внимательно, чтобы я могла трактовать это неверно: она хотела убедиться, что я в самом деле хочу это узнать.
И поэтому я прошла за первую парту и села как примерная студентка. Даже руки сложила перед собой. Госпожа Джонсон сдалась.
— Если мы верим в зло, верим в святость, — напомнила она. — Если не верим в святость, не верим и в зло.
Я кивнула.
— Скажи мне, Стефани, детка, что общего у всех пострадавших от этого зла?
Глава одиннадцатая
Я задумалась. Общего? На первый взгляд — ничего. Бедная сирота Лайза Кин, Дама Рут Рэндалл, госпожа Лидделл, которую я не знала, то ли считать, то ли нет, дурачок Криспин. Возраст, пол, положение, происхождение…
И на второй взгляд — тоже.
— Ты думаешь, детка, это уже хорошо.
Я вздрогнула и посмотрела на госпожу Джонсон.
— Но я ничего не могу придумать, — призналась я. — У них все абсолютно разное.
По хмурому лицу госпожи Джонсон я понимала, что не угадала. Общее что-то было, но я не видела его. Может быть, лучшим решением было встать, извиниться за беспокойство и обо всем забыть, отправиться искать Арчи, пока он еще стоял на ногах, и проверить предположение госпожи Джонсон насчет того, что он пригреется и начнет шпаклевать дырки в стенах. Но я сидела и чего-то ждала.
— Это бывший монастырь, — подтолкнула меня в нужном направлении госпожа Джонсон. — Земли, на которых благодать Сущих.
— Разве эта благодать может уйти? — осторожно спросила я. — То есть… в Школе не происходит ничего такого, что могло бы осквернить эти земли, так?
Госпожа Джонсон с готовностью закивала.
— Арчи, старый пьяница, мелет всякое с нетрезвых глаз, — проворчала она. — Спроси меня, так я скажу — что там байка, что истина, никто не разберет. А вот что правда, так это то, что узнать он ничего не мог…
Она говорила загадками. Или, быть может, мне так казалось из-за того, что я была в Школе человеком пришлым и новым.
Госпожа Джонсон отодвинула в сторону классный журнал, сняла очки, протерла их полой потрепанной монашеской кофты и положила на стол, снова принялась крутить в руках трубку. Она словно не могла решить, говорить мне все как есть или оставить меня в полном неведении.
— Давным-давно, — наконец начала она, — когда монастырь только основали, да и дома этого не было, построили-то его сильно позже, между Новоявленной Вероникой, в миру графиней Вероникой Шеррингтон, и ее сводным братом Юджином началась считай что война. Новоявленная Вероника была законной дочерью отца своего, а значит, наследницей, а брат ее наследства отцовского, как и титула, был лишен. По слухам, Юджин дошел до самого короля, но тот против закона идти не стал, признал, что воля покойного графа должна быть исполнена. Ну а что наследница решила посвятить свою жизнь служению Сущим, так на то ее воля, много ли женщинам дозволено, так хоть в этом никогда не противились.
Я внимательно слушала, но не понимала, какое отношение имеет Новоявленная Вероника, причисленная к Святым Дщерям, к нашим несчастным случаям. Или убийствам.
К нашим смертям.
— Юджин в отместку устроил на этих землях резню. Жег и вырезал целые деревни, от детей до старцев, тогда тут много было поселений… — Госпожа Джонсон взвесила на руке трубку — возможно, прикидывала, стоит ли мое молчаливое разрешение курить в классе той истории, которую она мне рассказывала, но к определенному выводу не пришла. — Кончилось все тем, что поймали его с его бандой озлобленные мужики, потерявшие дома, детей да родителей, и вздернули на деревьях. И не сказать, что Новоявленная посчитала это зверством, да простят меня Сущие, была она молодой, а очень уже неглупой, поэтому просто отобрала у крестьян эти земли и передала их монастырю. Тогда их и освятили. И поверь, детка, что после такого кровопролития освятили как следует.
Я насупилась. Я рассчитывала, что госпожа Джонсон расскажет мне о древнем зле, а вместо этого она мне объяснила, почему святость этих земель не подлежит никакому сомнению.
— Как благое, угодное Сущим дело открыла Новоявленная здесь своей волей и на свои средства первую Школу Лекарниц…
Из вежливости я кивнула.
— И скажи мне, что сейчас изменилось?
— Школа больше не принадлежит монастырю?
— Умница, — похвалила меня госпожа Джонсон. — И что общего у всех четверых?
— Они не монахи? — наугад сказала я, но госпожа Джонсон аж подпрыгнула от восторга.
— Умница же! — И, уже решив, что никакие мои возражения не помогут, обстоятельно принялась раскуривать трубку. Я ждала: что же дальше?
Но госпожа Джонсон сочла историю исчерпанной. Она сидела, с наслаждением пыхтя сладким дымом, и рассматривала меня сквозь серые пятна.
— Это если мы верим в святость и зло, — закончила она.
— А если не верим?
— А если не верим, — развела руками госпожа Джонсон, — то я бы дорого отдала, чтобы узнать, откуда этот пьяница набрался своих идей. Но так как я стара и кто знает, что Сущие посчитают дорогой для меня платой, то я скажу — может, и милует нас их гнев.
Она надела очки, придвинула журнал и занялась студентками. Я посидела, подумав и подождав, но госпожа Джонсон как будто забыла о моем присутствии.