— А я чего?! — ошарашенный внезапным откровением, пробормотал озадаченный Кощей.
— А ты тянешь! — торжествующе и зловредно ответила Яга, тыча в Кощея узловатым сушеным пальцем. — Стишки про высокую любовь со смертельным исходом читаешь? Да читаешь, не прячь свои глаза бесстыжие!
— А надо как?! — удивился Кощей, даже не пытаясь отрицать свою вину.
— А надо сразу заявить о своих намерениях! — торжественно ответила Яга. — А не пугать девок сочетаниями слов любовь-кровь! Сказал бы, мол, женимся поутру, и точка! Девы все замуж хотят, Кокоша. Хучь за кого, но в честный взамуж. Богатыри им это сразу предлагают, потому что честные! Просто, без рррревсвр… ревераррр… — Ягу снова затошнило труднопроизносимыми незнакомыми словами, — реверансов! Во! А ты — такой грозный, такой опасный и властный, являешься с громом и молнией, черным коршуном похищать белую голубицу… и потом читаешь стишки?!.. Твои стишки сбивают дев с толку, Кокоша. Они не понимают, чего ты от них хочешь, то ли полюбить, то ли четвертовать в подвале с особой жестокостью. Хошь бы за титьки пожамкал, намекнул как-то, что ли… А то — стишки. Ты женись сначала, а потом читай, чего хочешь, хоть настенные календари вслух! Морочит головы девушкам, злодей, а потом не понимает, что не так!
— А как же любовь?! — пробормотал потрясенный до глубины своей злодейской души Кощей, который искренне полагал, что за титьки надо тискать только с обоюдного согласия. — А если она мне по характеру не подойдет, ну, я не знаю, сорту зодиаку она не того?! Может, она в носу колупать любит, или, не знаю, вроде тебя — больно до молодцев добрых охоча, что тогда?! Всю жизнь потом мучайся, сделав скоропалительное предложение!? А если я ей совсем не понравлюсь?!
— Жизнь — боль, — замогильным голосом ответила Яга Версаче. — А одни только радости вкушать недостойно. А ты как хотел!?
Это было откровением века. Да что века — тысячелетия! Вот так, без подготовки, узнать, что все попытки понравиться девушке — напрасны, и все добрые семьсот лет после наступления половой кощеевой зрелости он занимался ерундой!.. Кощей испустил крик раненной навылет волчицы. Яга невозмутимо жевала пирог с холодной телятиной.
— А как же любовь, я тебя спрашиваю?! — страшным голосом, исступленно, прокричал Кощей. — Как же кхарактеров совпадение?!
— Любовь, — презрительно ответила Яга. — Кхарактер… Слово-то какое придумал тоже… Это кто ж тебя так по темечку огрел-то? Извращенец ты старый! Сказано ж тебе — проще надо быть, девки к тебе и потянутся! Хотя теперь какие тебе девки, — Яга критически оглядела Кощея. — Лет пятьсот назад еще б да, а сейчас тебе в самый раз старушки что покрепче…
- Но-но-но! — возопил Кощей, подскакивая с места и величественно запахиваясь в мантию. — Какие еще старушки?! Я царь Кощей Трепетович!
— Дурень ты престарелый, — желчно хихикнула язвительная Яга. — Бабам спуску давать нельзя! Кто ее спрашивает, нравишься ты ей или нет? Женился — муж, значит, она слушаться должна и помалкивать, и точка! И раньше так надо было выкаблучиваться, нравится-не нравится, теперь-то, пень сушеный, ты точно никому даром не нать! Девки-то молодых да красивых любят! — Баба Яга вдруг задумалась, замолкла, оборвав свои злобные речи на полуслове. — Впрочем, есть шанс у тебя один, Коша… Есть, чего уж греха таить. Надо б тебе пойти туда, не знаю куда. Там все, как ты любишь — ухаживания, кхарактеры, девки умные сильно, сами себе мужичков выбирают… Авось, обольстится кто. Уж я тебя снаряжу, я тебе помогу.
Несостоявшийся Джон Константин с носатым желчным лицом, почесав ушибленный зад и подняв свой громыхающий понтовый чемодан — мечту хиппи, — повел себя на редкость нахально, можно даже сказать — хамовато.
— Тут остановлюсь, — сварливо заявил он онемевшей от его наглости Марьванне, оглядывая ее хоромы недобрым взглядом круглых злых глазок. Говорил он это таким тоном, будто делал одолжение, и Марьванна, которая всегда сама выбирала, кто из мужчин будет спать на ее раскладушке, вскипела. — Пока невесту себе не найду. Мне помоложе надо, да покрасивее. Знаешь таких?
Притом сам «жених» красотой не блистал.
Как уже отметила Марьванна, старик был худ, сгорблен годами, и, кажется, абсолютно лыс под своей модной шляпой. Длинноносое лицо его было нервным, желчным, и таким сморщенным, что трудно было угадать, а был ли этот просроченный пижон когда-нибудь красив. Глядя в его недобрые глазки, Марьванна остро испытала то, что испытывают все супруги после сорока лет брака, глядящие в бесстыжие очи мужа, решившего надраться на старости лет в дымину. То есть непреодолимое желание сжать руками тощую цыплячью шейку старика и трясти его, пока не вытрясется вся дурь.
— А ты, старая ведьма, обеды мне готовить будешь, — попирая основы феминизма в отдельно взятой квартире, меж тем продолжал нахальный старик, презрительно оглядывая Марьванну с ног до головы. — Стряпать-то умеешь, али нет? Горе-то тоже… ну и баба, ни волос, ни тела! Хуже Яги…
От всего вышесказанного у Марьванны под седыми, круто наверченными кудрями пробежали мурашки, тонко выщипанные брови покарабкались на лоб, собирая гармошкою кожу и отслаиваясь от нанесенных черным карандашом рисунков идеальных дуг.
— Да ты офонарел, носатый?! — прошептала Марьванна, хватаясь дрожащей рукой за то место, где у нее должны были располагаться грудь и сердце. Но ни того, ни другого нащупать ей не удалось, несмотря на пятый размер первой и усиленную пульсацию второго. Пальцы Марьванны колотились как у лютого алкоголика с будунища. Никогда Марьванна еще не была так близка к позорнейшему обмороку. — Кыш, кыш! Ты вообще кто такой?! Что значит — невесту?! Ты сюда баб таскать собрался?! У меня здесь не публичный дом!
— А зря, — веско заметил старикашка и, отодвинув окаменевшую от изумления хозяйку дома бархатным тощим плечиком, прошествовал из прихожей в комнаты, виляя задницей так, будто модные узкие джинсовые штаны с него соскальзывали, а он своими нервными телодвижениями забирался в них обратно, да поглубже. Черный толстый котище, еще раз прицельно цыкнув мочой в угол, побежал за ним, нахально задрав пушистый хвост.
Эффектное появление нарядного незнакомца навело Марьванну на мысль, что это — ни больше и ни меньше, — иностранный шпион, и гнать его надо в три шеи, пока он не завербовал ее и не начал пытать. Или нет; не гнать. Пленить и сдать в соответствующие органы!
Вся кипучая, неукротимая, как Анжелика в любви, натура Марьванны тотчас встряхнулась от тягостного скучного существования и потребовала немедленных действий, желательно — с летальным исходом. Зловредный ловелас-вредитель Петрович был мгновенно забыт. Вся неизрасходованная кипучая страсть, вся практически коммунистическая ненависть были безраздельно отданы ему — американскому шпиону в нарядном пиджачке. И теперь, перед лицом настоящей опасности, старый добрый Петрович воспринимался чем-то незначительным, мелким и рутинным, вроде армейской учебки в сравнении с настоящим боем. Это был звездный час Марьванны! Судьба готовила ее именно к этому!
«Смелей!» — отважно подумала Марьванна и бросилась спасать Родину.
Прокравшись на кухню, покуда странный шпион привередливо разглядывал ее скромные апартаменты, Марьванна запаслась скалкой покрепче, из дуба, потемневшей и залоснившейся за долгие годы службы. Неслышно и коварно, как финский лыжник-партизан, зашла она к очкастому незнакомцу со спины, и, решительно развернувшись, треснула его скалкой в темя с криком:
— Прочь из моего дома, порочное дитя капитализма!
В свой великолепный удар Марьванна вложила все свое мнение об угнетателях вообще, и о бархатном красавце — в частности. Голова его, покрытая модной шляпой, от соприкосновения со скалкой издала грозное «бам!» и дважды лихо обернулась вокруг своей оси, лупая на застывшую Марьванну изумленными глазами и ревматично хрустя шейным позвонками.
Но вместо желанного летального исхода старикашка, ухватив себя за нос и этим прекратив вращение головы, только нервно вздрогнул, а Марьванна, охнув, выронила скалку из ослабевших патриотических рук.
«Терминатор!» — подумала в необъяснимом восторге и ужасе Марьванна, когда старикашка медленно и злобно оборачивался к ней, почесывая ушибленное место желтоватыми старческими ногтями. Сняв кокетливую шляпу из светлой соломки, старик явил перепуганной Марьванне золотой обруч с рожками, ни дать, ни взять — корону. Или вражескую антенну, кто их разберет.
— Убить Кощея Бессмертного — такое себе решение, — бархатным голосом прожженного ловеласа и дамского угодника произнес черный котище, прерывая свою речь оглушительным мурлыканием и путаясь в ногах Марьванны. — Не делай резких движений, мать, и будет тебе счастье. Что ты всполошилась-то?
— Заплачу, — с ненавистью прошипел старик, щедро сыпанув Марьванне под ноги горсть желтых монет. Те рассыпались, запрыгали по линолеуму, и Марьванна всплеснула руками, поняв, что это настоящее золото. — Так что с невестами?
Глава 3. Секрет Яги
Марьванна сердито гремела на кухне кастрюлями. Пахло чем-то невкусным, пересоленным и даже немного сожженным, но Кощею Трепетовичу это было безразлично. К Марьванне был приставлен кот Баюн — при каждом ее шаге он ужом вился у нее меж ног, как будто его Куклачев отдрессировал, и беспардонно совал свою жирную усатую рожу во все кастрюльки. Озлобленная нашествием самовольных постояльцев Марванна пыталась дать коту пинка, но промахивалась мимо его верткой задницы. Так что шансов насыпать яду и устроить Кощею несварение у нее не было.
Кощею было важно другое. Ему не терпелось привести себя в божеский вид, ибо Баба Яга снарядила его в путь-дорогу не близкую по чесноку, ото всей своей злодейской души раскрыв томящемуся без любви Кощею свою тайну…
— Хороший мужик ты, Кощей, — щедро заявила нетрезвая Яга. — Все думали, что ты плохой, злой, а ты-то ведь хороший! Дурной, правда, немножко, но это потому, что по голове тебя били часто. Хоть и властный господин, да… За сердце твое чистое, за душу твою непорочную, бабами не изгаженную, за стишки твои убийственные открою я тебе тайну свою великую, так и быть — поделюсь… Будешь?
В костлявом кулаке Яги, щедро протянутом Кощею, была зажата четырехгранная бутылка зеленого стекла. В таких бутылках обычно хранится яд — вона же череп черный с перекрещенными костями, порядком затертые от времени, выглядывают из-под ладони Яги. Плещущееся в бутылке пойло остро пахло алкоголем.
— Благодарствую, — сухо отказался Кощей.
— Ну, а я выпью, — кокетливо ответила Яга и бухнула прямо из горла.
Пила, вроде, Яга, а Кощею почему-то казалось, что он. Потому что с каждым глотком Яга становилась все моложе, все полнее, все завлекательнее. Морщинистые дряблые щеки ее белели, разглаживались, наливались румянцем, сочные груди натягивали ветхую ткань сарафана, под аппетитной задницей затрещал стул.
— Ну, как тебе фокус? — отбросив опустевшую бутылку, ликуя, прокричала Яга нетрезвым голосом, упирая руки в боки. Кощей на миг онемел, от изумления пуская слюни и чуть привстав на трясущихся ножках. — Вот эдак я богатырей и заманиваю!
— Бабубы, — сказал Кощей на языке неандертальцев, дико и ненормально вращая глазами.
Яга была диво как хороша. Богата бедрами, тонка станом, бела лицом. О союзности ее бровей говорить не приходилось. Союзны!
Глядя на нее, Кощей понимал, что «Плэй Колобками» можно было б не только баню истопить, но и подтереться, если б они не были такими жесткими, — вот так хороша была Яга!
Молода, хороша и нетрезва. Сильная женщина в бане без комплексов и предрассудков — это же мечта любого Финиста!
— Как баня-то твоя стоит до сих пор, — выдохнул Кощей, которого от вида красоты такой вот-вот хватит апоплексический удар.
— Илюха Муромской правит ее каждое лето, — усмехнулась Яга, кокетливо поводя плечами. — Иначе б давно завалилась.
— Это что, винище из яблок молодильных? — догадался Кощей, указав дрожащим пальцем на опустевшую бутылку.
— Оно самое, — гордясь собой, подтвердила Яга, кивнув головой. — Красота требует жертв, Кокоша. Приходится бухать по-черному, чтоб получить любви.
И Яга снова сатанински, нетрезво, захохотала.
Дело в том, что молодильные яблоки в ТриДевятом были таким же чудом, как в любом среднестатистическом холодильнике. Однажды сильно не вовремя ударил мороз, и яблоки забродили. Налетевшие жар-птицы алкоголя отведали — им понравилось. Хмельные, они наклевались яблок безо всякой меры до состояния Фениксов — то есть, яйцами попадали в траву, — а яблоню разломали. Спроси их, алкашей, зачем. Какой-то мичуринец-садовод вроде бы как будто бы выращивал новую яблоню. Но когда она еще начнет плодоносить!
А тут такое.
— Где взяла? — строго спросил Кощей.
— Законсервировала, — недобро ответила Яга, без запинки, как на допросе в КГБ, выговорив трудное слово. Под взглядом ее прекрасных глаз Кощей смутился и спорить не стал. — Насолила, наморозила, впрок запасла.
— Самогону нагнала…
— Так ценность продукту лучше всего сохраняется! — голосом базарной торговки заспорила Яга, и очарование ее вмиг сползло. Кощей подтер катящиеся слюни и вздохнул. Яга это заметила и озлилась. — Вот за что не люблю вас, интеллигентов, романтиков, чистоплюев — реальная жизнь вас пугает. Все вам, понимаешь, образ бесплотный подавай! Статуй мраморный, идеал красоты! А настоящую-то, живую бабу вы ж не цените! В душу-то не глядите! Ты вот тоже воровал все больше царских дочек да красавиц, а гусятницу Таньку не видел в упор! А девка какая — золото! Работящща! Добрая! А Аленка? Ребятишек любит! Огород тяпает! Эх, Кокошка, тыщщу лет тебе, а все капризничаешь, как Ивашка на лопате! Взял бы любую, да кого хошь, только с душой, — зачем тебе царевны?! Ладно… воспитанием твоим пусть другие дуры занимаются.
И Яга протянула брезгливому Кощею диво дивное — настоящее яблоко молодильное. Сорта «белый налив».
— Это тебе, Кокоша, — наставляя Кощея, проговорила Яга. — Съешь и помолодеешь. Яблоко, правда, староватое, в подполе долго лежало. Магия коротить может. Разоденешься покрасивше, по последней моде тамошней, золотишком побрякаешь, девок поразвлекаешь — глядишь, и выловишь рыбку свою золотую… А это, — Яга недобро сощурилась, решительно ткнув под нос Кащею еще одну бутылочку зелена стекла, — выпьешь сам, и избраннице своей нальешь! Но тока той, с какой точно вернуться сюда пожелаешь. Обратной дороги-то не будет.
****
Выпроводив сопротивляющуюся хозяйку на кухню и приставив к ней кота, оставшись один, Кощей приступил к осуществлению своего плана. Перво-наперво он разделся, аккуратно сложив на шатком стуле свои непривычно яркие одежды — узкие и скользкие, как лягушачья кожа, штаны, бархатный пиджачок, жилет с серебряной цепочкой и рубашонку.
Оставшись почти голышом, подтянув сползающие с выпуклого пузика трусики от Дольче и Габбаны, Кощей достал из своего чемодана чудо-яблоко и с остервенением вгрызся в его глянцевый бок. Яблоко было сочное, вкусное, но отчего-то не срабатывало. Магия искрила; в воздухе запахло горелой изоляцией.
— Ты чего там удумал?! — подала голос с кухни сердитая Марьванна. — Электричество мое тратишь на свои шпионские нужды?!
— Молчи, женщина! — задушенным страшным голосом отпетого негодяя ответил Кощей, пожирая яблоко с кожурой и косточками. Магия искрила пуще прежнего, где-то что-то трещало и коротило, но превращения все равно не происходило. Обсосав яблочный черешок, сыто отрыгиваясь, Кощей почесал в затылке, размышляя, как быть.
Магия была вещью ненадежной. С ней такое — замыкания не вовремя, — часто случалось. И в битвах, и в колдовстве. Отсюда и рождались в былинах внезапные вот это повороты типа «исхитрился Никита Кожемяка, да и сшиб все двенадцать голов змею поганому!»
Ага. Исхитрился он. Просто у змея коротнуло не вовремя.
Частенько Кощей в образе черного коршуна, как аварийный лайнер, заходил на посадку раз пять, никак не перекидываясь в человека. Исправить это дело можно было лишь одним проверенным дедовским способом — ударившись оземь. Этим способом пользовались все — злодеи, волки, зачарованные красны девицы. Ну, что делать.