Пролог
Я знаю, что так нельзя. Нельзя уходить от реальности. Нельзя прятаться в своих снах от настоящего. Но именно сейчас мне безумно, до дрожи в ослабевших пальцах хочется, чтобы настоящее стало сном, горьким больным кошмаром, который забудется и развеется, а я проснусь в Его руках, прижимаясь к Нему, реальному, моему. К мужчине, который вот уже лет пятнадцать, как стал моим самым близким человеком, хоть и не существующим в реальности. Но в это ещё можно верить разуму и логике. А сердцем вот не получается. Я знаю, что Он есть. Просто не в этом мире. Где-то в другом пространстве, и нам никогда не встретиться и не пересечься, разве что в наших снах. Но и этого скоро не будет, как не будет меня. Интересно, из его памяти я тоже сотрусь? Исчезну?
Он появился так давно, что я уже и не вспомню, когда впервые почувствовала, что в моих детских сновидениях кто-то присутствует, с искренним интересом и недоумением изучая меня и мои наивные грёзы, наблюдая вместе со мной за осколками моей жизни, проникшими в сны. А потом мы стали разговаривать. Он стал другом для несмышлёной девчушки, которая не понимала, почему мама в ответ на рассказы о черноволосом парне, приходящем в её сны, начала вдруг возить её в гости к странным бабкам и жутким тётям. Это продолжалось, пока одна из них не прикрикнула строго на мою родительницу, что нечего ребятёнка пугать, что ничего ей от такого общения не сделается, что этот мальчик, можно сказать, мой ангел-хранитель, вот пускай и охраняет. Это она сказала маме, а мне тихонько прошептала на ухо, чтобы я постаралась впредь не рассказывать никому о своём друге из снов, чтобы его не прогнали. Потому что когда-то он спасёт мне жизнь. Это было так давно. Это уже почти забылось, а сейчас вот всплыло в памяти. Как бы мне сейчас хотелось ей поверить. Как бы мне хотелось не чувствовать боли… и жить.
— Привет, — шепчу я, когда чувствую Его присутствие.
Он не приходил уже очень давно. Такое иногда случалось. Мой… друг исчезал из моих снов на недели, месяцы. Но никогда ещё так надолго. Целых полгода прошло. А мне так его не хватало.
— Здравствуй, Рами, — ощущаю его за спиной, но продолжаю смотреть на море. Такое бескрайнее и бесконечно прекрасное, как я его помню. Жаль, что этим летом сил поехать к нему не осталось.
— Я не думала, что ты вернёшься. Но ждала.
— Я знаю. Потому и вернулся, — его ладонь касается моей, наши пальцы переплетаются.
Не выдержав, оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с глазами такими же бездонными и синими, как вечернее небо над морем. Мой Тай. Сейчас я вижу, насколько он красив. Мужественное лицо, твёрдая линия подбородка, нос чуть с горбинкой, чувственные губы с приподнятыми уголками. Такие притягательные. И этот взгляд. Проникающий буквально в душу. Сейчас я его вижу и тщетно стараюсь запомнить каждую чёрточку, каждую линию. Чтобы, проснувшись, снова в досаде кусать губы, от того, что не смогу вспомнить ничего, кроме смутного образа. Ничего кроме взгляда.
— Почему тебя так долго не было? — никогда раньше я так с ним не говорила, требовательно, с горечью. Но, если бы он задержался ещё на чуть-чуть, могло бы быть уже поздно. Я бы его больше не увидела. И не попрощалась.
Что такое считанные дни? Сказал бы мне кто-то. Остаться бы здесь с Ним. Навсегда. Не хочу в реальность. Там я лежу прикованная к больничной кровати, лысая и тощая, потерявшая всякую надежду. Мне только и осталось, что жить своими снами. И ждать. А Его всё не было.
— Я скучала, — признаюсь, склоняя голову ему на грудь, пряча лицо. Не хочу показывать своей слабости. И слёз.
Он вздыхает и обнимает за плечи, прижимает к себе.
— Я тоже, Рами. Если бы ты только знала насколько. — Чувствую, что его грызёт что-то, слышу горечь в любимом голосе. — Но я пришёл чтобы сказать тебе то, что давно уже должен.
— И что же это? — не хочу, не хочу смотреть ему в глаза и видеть в них приговор. Не могу не смотреть правде в лицо и поднимаю голову твёрдо встречая полный печали взгляд.
— Я пришёл, чтобы отпустить тебя. Чтобы больше не держать своим незримым присутствием в твоей жизни. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Рамина. Там в своём мире, куда я не могу дотянуться, чтобы быть с тобой рядом.
— А чего хочу я, тебя не интересует? И это ведь нас обоих касается? Если ты меня держишь, то и я тебя? Или нет?
От мысли, что где-то там в параллельном пространстве, другом мире, или на другом конце вселенной, в раю или преисподней, у него существует кто-то, для кого он реальный, для кого он хочет свободы от меня, я задыхаюсь, мертвея внутри. Закусываю губы почти до крови, чувствуя, как теряю контроль, как врывается в моё сознание боль… боль… так много боли. Отшатываюсь от него, не позволяя удержать. Растворяюсь, ускользаю песком между пальцев, чтобы очутиться в собственной палате. Стою у кровати. А там лежит тень. Это не я. Не я. Хочется выть от безысходности. Он прав. Я держу его. И не имею на это никакого права.
— Рамина, пожалуйста выслушай меня, — вокруг смыкаются его руки, волос касаются нежные губы. А потом он застывает, каменеет, смотря на умирающую девушку перед нами. — Кто это? Рами…
— Уходи, Тайрэн. Я освобождаю тебя.
Глава 1
Рамина
Мне всю жизнь казалось, что я чего-то не успеваю. Нет не так. Что я должна всё успеть к какому-то определённому моменту. Попробовать, узнать, прожить. Поэтому и неслась по жизни, как угорелая, отчего моя нервная и дёрганная мама вечно хваталась за сердце, умоляя свою доченьку-сорванца не лезть на то дерево, не гладить ту большую злую собаку, не гонять с мальчиками-хулиганами во дворе на, ужас какой, взрослом велосипеде, не приставать ко всем знакомым взрослым со всякими глупыми вопросами, не стрелять с рогатки, не гулять по стройке, не залезать на крышу любоваться закатом, не… не… не… В общем, когда я узнала от одного из тех самых мальчишек об открывшихся при одной из школ нашего городка занятиях по скалолазке и возжелала туда ходить, она уже была морально готова согласиться на такое не девчачье занятие. Всё-таки моё многочасовое ползание по стенке со страховкой, под присмотром спокойного уравновешенного тренера пугало её значительно меньше, чем перспектива что я движимая вечным шилом в одном месте опять куда-нибудь влезу, встряну, и так далее.
Маму я всегда очень любила, каждый раз искренне жалела, что расстраиваю её, обещала, что исправлюсь, но не могла… что-то снова гнало меня вперёд. И порой она, замазывая зелёнкой очередную мою ссадину, сетовала, что во всём виноваты гены неизвестного мне дедушки, который тоже по жизни мчался ураганом, да так что даже не заметил, как у него дочь родилась. Кстати, бабушка так и не рассказала, кто же отец её ребёнка, ограничиваясь лишь краткими ёмкими и не всегда цензурными выражениями, что мать всегда жутко обижало. И про мою похожесть на этого самого деда тоже она, кстати, первая сказала. Не верить ей не получалось, с учётом, что мои собственные родители всегда были образцом размеренности. Они никуда не спешили, ничего не искали, довольствовались тем, что есть, жили себе, работали, вечерами тихо разговаривали на кухне за чашкой чая, порой гуляли под ручку в парке. А тут я. Такая вот. Да.
Скалолазка стала для моих родных и их нервов настоящим спасением. Ну а я научилась направлять свою внутреннюю потребность к движению в нужное русло. Не успокоилась, нет. Но со стороны так казалось. Это увлечение прочло вошло в мою жизнь, хотя и стало лишь одним из первых. Поняв, что утолять свою жажду новых впечатлений можно и не травмируя психику мамы, я начала ходить на всевозможные кружки и занятия, подыскивая себе по душе. Чем только не занималась, чего только не пробовала. Никогда не называла себя экстремалом, но, наверное, им я и являлась. Так в моей жизни появилось и ещё одно сначала увлечение, а потом и любимая работа. Занятие, которое приносило мне море удовлетворения и удовольствия. До недавнего времени. Пока я не заболела.
Всё началось с моего падения.
Янтарь уверено брал преграду, тело двигалось в унисон с мощью большого сильного животного, когда боль, едва ощутимо зудящая на подкорке с самого утра и приглушенная обезболивающим, внезапно разрослась, затопив мозг давящим чувством. Я чудом не грохнулась на оксер, через который как раз прыгал мой конь. Спасли лишь отработанные до автоматизма реакции. Свалилась я позже. Сломав себе руку.
А потом была больница, операция, обследования, анализы и внезапный страшный диагноз. У меня выявили лейкоз. И стало понятно, что синяки, появляющиеся на теле в последнее время слишком часто, следствие не только моего активного образа жизни. Как и ломота в суставах и мышцах, которую я наивно списывала на усталость. И головные боли, которые умному человеку не следовало игнорировать. Но я терпеть не могла болезни. Терпеть не могла признавать свою слабость. И где-то глубоко в подсознании я боялась того, что предчувствовала всю свою жизнь.
Статистика говорит, что лейкемия лечится. Этим я тешу себя, когда силы меня покидают после мучительных процедур, после химиотерапии. Это я говорю родителям, в это я отчаянно пытаюсь верить. Но как же мне страшно. Совместимого донора костного мозга для меня так до сих пор и не нашли. И с каждым днём мои шансы на жизнь всё больше тают.
За окном начинается дождь. Тяжёлые капли громко бьют по стеклу, шумят жёлтой листвой клёна, усыпляют. Я лежу и пялюсь, не моргая, слушая и пытаясь успокоиться после того, что мне приснилось.
Тай не ушёл, когда я в полном отчаянии попыталась его прогнать. Не ушёл. И узнал то, что я не хотела ему открывать. Впервые я видела его таким злым. Он орал на меня, требуя ответов, которые я не хотела давать. Впервые я видела его страх и отчаяние. И мне горько было осознавать, что боится он за меня. Мой принц из снов, как я когда-то назвала его в детстве, узнал, что я умираю. И вместо того, чтобы попрощаться, как собирался, он сказал, что вернётся. Что будет со мной. Пускай хотя бы во снах. Это эгоистично и неправильно с моей стороны. Но я не могу не радоваться тому, что снова его увижу.
Слышу, как отворяется дверь, но шевелиться не хочется. Откуда-то знаю, кто это пришёл.
— Привет, Ромка, — в поле моего зрения появляется белый халат и зелёные лучистые глаза моей лучшей подруги. Она улыбается, хоть этого и не видно под маской. Для меня. Пряча жалость, чтобы лишний раз меня не раздражать.
— Привет, Ксю. Рано ты сегодня, — растягиваю губы в ответной улыбке.
— Ага, отпросилась у Антон Саныча, очень хотела тебе сказать, что все наши решили сдать анализы. И ученики тоже. А вдруг повезёт.
— Правда? — вскидываю брови. — Ого. Приятно.
— Да ладно. Это мелочи. Уж я-то знаю.
Ага. Ксюха первая, кто попытал удачу, когда среди моих родственников не нашлось подходящего донора.
Подруга проводит со мной большую половину дня, молча поддерживая во время обхода, развлекая во время переливания крови. Уходит лишь когда является мама. Посменно меня стерегут. Боятся оставлять. А я делаю вид, что этого не понимаю.
Ночью же я снова один на один со своими страхами. С самой собой. И надеждой. Она вернулась ко мне вместе с Ним. Ночью я снова могу позволить себе спрятаться от реальности в своих снах. Засыпаю, даже не представляя, куда бросит моё сознание. Точно знаю лишь, что Тай придёт, раз обещал.
Когда я залезла на эту крышу первый раз мне было, кажется, лет восемь. Я тогда, уже уходя, разодрала икру об незамеченную арматурину и пришла домой, заливая весь свой путь кровью. Ох как на меня тогда ругались родители. И, естественно, запретили ходить сюда опять. А потом эта крыша мне приснилась. Уж больно красиво было наблюдать отсюда закат. Настолько, что мозг воссоздал эту картинку. И в этом сне был Тай. Мы сидели, смотрели на пылающий небосвод и говорили, говорили, говорили. Он был старше меня, красивый статный черноволосый и синеглазый подросток, умный настолько, что у меня дух захватывало, и вместе с тем не знающий об нашем мире столь многих элементарных вещей. Именно тогда Тай мне и признался, что он реальный, просто живет в другом мире. А почему может ходить в мои сны и сам не знает.
На этой крыше я побывала ещё не раз. Она стала моим тайным местом. Сюда я приходила, когда хотела увидеть звёзды, что было вполне реально, поскольку наш дом стоял особняком на отшибе и огни нашего маленького городка не так сильно мешали. Здесь я пару раз встречала рассветы, когда слишком поздно возвращалась с дружеских вечеринок и мне хотелось побыть в тишине наедине с собой. И самое главное — здесь мы часто виделись с Таем. В снах, конечно.
Сегодня он меня ждёт. Сидит на краю и смотрит на Днепр и зарево Борисполя по другую его сторону. Белая рубашка и чёрные брюки, высокие сапоги. Всклокоченные волосы, как будто их кто растрепал. Щетина на квадратном подбородке. Красивый до бабочек в животе.
— Привет, — обнимаю его со спины, прижимаясь щекой к макушке.
— Привет, — его ладони накрывают мои. — Как ты? — столько тревоги в этом голосе.
— По-прежнему.
— Иди ко мне, — мужчина тянет меня за руку и вскоре я уже сижу у него на коленях. — Расскажи мне.
— Не надо, Тай. Зачем тебе эти подробности? Я не хочу твоей жалости.
Он сжимает губы, смотрит на меня из-под нахмуренных бровей, заставляя чувствовать себя нашкодившей девчонкой.
— Расскажи мне, Рамина. Что за болезнь? Почему тебя не могут вылечить? Что прогнозируют? Я хочу понимать суть проблемы, — непререкаемо требует, но я всё ещё пытаюсь упираться.
— Я не понимаю, зачем тебе это знать. Разве это что-то изменит?
— Рами! — гаркает он таким тоном, что ослушаться нереально.
И я рассказываю. Всё в подробностях, как он и хотел. А когда заканчиваю, с облегчением понимаю, что в тёмной синеве глаз плещется отнюдь не жалость. Тай действительно ищет решение. А мне почему-то вспоминаются давно забытые слова одной цыганки, к которой водила меня мама.
И к чему уже вторую ночь подряд в памяти всплывает этот эпизод из моего детства? Только ли от того, что он мне сулит призрачный шанс на спасение? Невидящим взглядом смотрю перед собой, а перед мысленным взором рисуется образ статной красивой женщины. Тёмные волосы с медно рыжими бликами собраны в косу и закручены в низкий пучок, на тёмно-зелёной блузке россыпь розочек цвета пудры, чёрная прямая юбка и жгучий взгляд карих, как шоколад глаз.
— О чём ты сейчас думаешь, Рами? — вырывает меня из воспоминаний Тай.
Моргаю и всё вокруг резко меняется. Теперь я стою напротив этой самой цыганки, а она прожигает меня своим взглядом, словно душу насквозь видит.
— Кто это? — Тай позади меня с интересом рассматривает Милеву, так её, кажется, звали.
— Ой сильная кровь. Какую душу притянула, деточка, — улыбается она, не замечая мужчину рядом. — Не бойся, мамку твою лишь на время отослала — сказать тебе кое-что должна. Ты же умная девочка, Рамина. Хочешь, чтобы твоего друга от тебя прогнали?
— Нет, — шепчу я испугано, как тогда.
— Тогда, молчи. Не рассказывай больше никому, с кем в снах гуляешь. Он нужен тебе. Придёт время и только в его силах будет спасти тебе жизнь. Если согласишься.
— На что? — вырывается у меня. На губах цыганки появляется кривая улыбка.
— Умереть, чтобы жить, Рамина. Твой час близок.
Этого она точно раньше не говорила. Я вообще не знаю, откуда это взялось. Стою, замерев, вижу как отклоняется Милева на стуле, не сводя с меня прищуреного многозначительного взгляда.
— Что это значит? — не выдерживаю я.
— Он знает. Найдёт способ, — вскидывает она брови и переводит взгляд на стоящего позади меня Тая.
И я разворачиваюсь к нему, смотрю в застывшее лицо, задумчивые прищуренные глаза.
— Тай… ты понимаешь о чём речь?
— Да, — произносит твёрдо.
— Ведьму себе возьмёшь, маг из чужого мира. Готов к этому? — смеётся за моей спиной цыганка.
Наши с ним взгляды встречаются, мне страшно увидеть в них отторжение, может даже злость, но там лишь твёрдая решимость.