Российская Империя, Крым, Ливадия, декабрь 1900 г
Николай-Петр сказал, что хочет пройтись один. И пошел прогуляться, несмотря на то, что Аликс явно обиделась. Но на желавшего составить ему компанию Сандро императрица посмотрела так, что тот сам отказался от своего намерения, лишь напомнив о возможной «слабости организма после болезни».
— Ничего со мной не случится. Так хорошо я давно себя не чувствовал, — возразил Николай.
Прихватив с собой монтекристо и десяток патронов, Николай-Петр неторопливо отправился вверх по тропинке. Шел, поглядывая по сторонам и размышляя обо всем понемногу. Несмотря на божественное послание, на заимствованное тело, имеющиеся жизненные навыки и память своего предшественника, временами ему хотелось исчезнуть из этого странного будущего мира. Вернуться назад в свой, пусть хлопотный, кровавый и болезненный, но такой родной восемнадцатый век. И тогда он запирался в комнате или как сейчас, гулял в одиночку. И ностальгия постепенно отступала, и он мог думать о другом…
О том, например, что первый камешек в создание его личной команды положен. Сандро, конечно, преследует свои цели, но так как именно с его помощью может их достичь, то и будет верен именно ему. К тому же Петру-Николаю импонировал интерес Сандро к новой технике. Как у Нартова… А что удалось понять, будто корыстен несколько — то и не беда. Алексашка не меньше этого великого князя любил путать казенный карман со своим, но и дело делал. И этот, похоже, таков.
Размышляя, что надо и министров переставлять, да других людей государевых проверить и перепроверить, он остановился передохнуть. А заодно и покурить.
Из тех министров, с которыми он уже познакомился, ему пока больше всех понравился Витте. Хитрый и скупой, как и положено министру финансов. И с деньгами в Империи по первому впечатлению хорошо. Налоги новые пока вводить не надо, разве что с займами разобраться и с расходами на армию и флот…
Перекурив он пошел дальше, вспоминая три вопроса, которые он, в конце концов выделил, как требующие первоочередного неотложного внимания.
Первым, как он полагал, был дальневосточный вопрос. Аннексия и колонизация Маньчжурии, где, по всем описаниям, климат был более подходящим для крестьянских хозяйств, чем на российской территории. Это устранит зависимость тамошних российских земель от снабжения с европейской части. Но присоединение маньчжурских земель грозило если не конфронтацией, то серьезными осложнениями с европейскими державами. Что вызывало настоящий священный ужас у его министра иностранных дел. Нет, царь его понимал — про Крымскую войну он уже прочел и осознал, что стоило Империи поражение. Но он понимал и разницу в положении России тогда и теперь. В разделе Османской Империи никто из европейцев не был заинтересован. Зато раздел Китая, как заметил император из прочитанных докладов министерства иностранных дел, привлекал многих. А если смотреть непредвзято, этот раздел фактически уже начался. Поэтому высказываемые соображения о том, что в едином Китае нам будет легче противостоять своим конкурентам, он считал недалекими и просто смешными. При известной всему миру продажности китайского правительства надеяться, что только русские будут диктовать свою волю, можно было не больше чем на летнюю погоду в январе на Соловецких островах. Подумав, он решил, что у молящихся об этом монахов надежд может быть поболее. Неизвестно, как Бог на сие посмотрит. Еще одной тревожной нотой в этом вопросе была позиция Японии, войну с которой Сандро уверенно пророчил не далее, чем через три года. А усилить флот и войска в этих отдаленных местностях было сложно. Как из-за невозможности их снабжения из скудных местных ресурсов, а также ремонта оружия и кораблей из-за слабости промышленности.
Вторым неотложным вопросом он решил считать изменения в управлении Империей. С удивлением уяснив, что никого, кто помогал бы его величеству в решении вопросов высшего управления, управлял комитетом министров и объединял деятельность правительства, в России нет. То есть, если брать за аналог большинство европейских систем, император российский был одновременно и главой страны, и своим собственным премьер-министром. В результате чего тратил основное свое время на решение вопросов повседневного управления страной. И не мог даже отвлечься, например, чтобы изучить вопрос с Великим Сибирским путем[9] и Дальним Востоком. К тому же, как среди образованных классов, так и среди правящих кругов, имелось стремление к созданию представительных органов вроде Земского Собора, а то и аналогичного английскому или немецкому полноценного парламента. Судя по реакции внутреннего собеседника, он категорически не принимал созыва таких учреждений в любом виде. А вот Петру казалось необходимым ввести что-нибудь подобное, не только в подражание цивилизованным европейцам, но и для создания отдушины для всех политиканов, демагогов и недовольных. «Пусть уж лучше грызутся между собой и принимают законы, — попытался объяснить он Николаю свои резоны в очередном внутреннем монологе. — Недовольные законами и решениями власти найдут себе виновных в том, что все идет не так, в этих говорунах. И будут бороться с ними, а не с Нашим правительством и не с Нами. Что пример Англии показывает. Однако полновластный, как в Англии, парламент вводить нельзя. Зело парламентом король их стеснен», — Петр еще припомнил Боярскую Думу, в которой старые бородачи грызлись между собой, не мешая ему проводить реформы. Впрочем, Петр и сам не был уверен в правильности своих мыслей, особенно после внутренних диалогов с Николаем и воспоминаний об англицких порядках, поэтому решил позднее проверить и отточить их в беседах со сторонниками этих перемен. С теми, с кем удастся встретиться.
Третьим вопросом, требующим решения, после изучения всей совокупности бумаг и литературы, Петр выделил крестьянский. Что-то его потомки напортачили с освобождением. И дворянство, как видно из прочитанной литературы, поддержать не сумели, и крестьян, похоже, загнали в тупик. Малоземелье, недоимки по выкупным платежам. Наконец голод, особенно такой, как в 1891 году… С этим надо было что-то делать. Переселение в Сибирь и Манчжурию могло помочь. Но оно не решало проблемы недоимок по выкупным платежам. Отменить их — сразу пробить в свёрстанном уже бюджете страны большую дыру. Не отменять — получить недовольство основной массы населения. Которое, если подумать и может стать причиной того апокалиптического видения перед воскресением в этом теле, в итоге. Поскольку из всех изученных исторических трудов следовало, что именно крестьянские восстания были самыми опасными испытаниями для Империи. Один Пугачев чего стоил… Но пока этот вопрос был, по мнению царя, именно третьестепенным. Хотя и важным, и требующим, по всем прикидкам, больше всего расходов…
Спустившись до Каприза, Николай осмотрелся и, зарядив ружье, несколько раз выстрелил в выдающийся на общем фоне белесым цветом камень. Попал. Удовлетворенно улыбнувшись, закурил еще папиросу. Пока курил, с моря налетел прохладный восточный ветер. Поежившись, он приподнял воротник пальто и неторопливо начал подниматься в гору…
Из газет:
«Чины сыскной полиции дознали, что в чайную лавку Краснова, в доме Черепанова, в Сущеве, пришли трое воров — Панасенков («Профессор»), Зюганов («Юзик») и Удальцов («Золотарик») с большими узлами белья и платья, кои и начали тут же распродавать. Часть продали арендаторше чайной, крест. Сойни. Конечно, воры были задержаны. Было выяснено, что белье похищено у А.Р. Карташева, управляющего заводом Эхгольма в доме Грустнова в Сущеве. Проданные вещи отобраны…»
«Московскiя вѣдомости». 23.12.1900 г.
«Вчера, в день Нового года, Москва с раннего утра разукрасилась флагами, и во всех храмах столицы были совершены торжественные литургии, а по окончании их — молебствия с коленопреклонением о здравии Их Императорских Величеств и всего Августейшего Дома. Особенной торжественностью отличалось богослужение в Большом Успенском соборе, где Божественную литургию совершал высокопреосвященный Владимир, митрополит московский и коломенский…»
«Московскiя вѣдомости». 02.01.1901 г
«Германия. Спущенный на днях на воду в Штетине броненосный крейсер «Богатырь», как сообщают газеты, по своим размерам является одним из самых больших судов нашего военного флота… Водоизмещение крейсера 6 300 тонн, машины — в 19.500 индикаторных сил должны давать ход судну 23 узла в час… Все орудия скорострельные…»
«Петербургскiя вѣдомости» 23.01.1901 г.[10]
[1] «Авиационный марш», слова П. Германа
[2] Подлинные записи из дневника Николая II за 26 октября и 6 декабря1900 г. Предложение действительно оборвано на предлоге «до»
[3] Сумасшедший дом
[4] Подлинная запись Николая Второго
[5] Екатерина Первая, вторая и любимая жена Петра Первого
[6] Евдокия — первая жена Петра. Софья — сестра Петра Первого и регентша над ним и его братом Иваном. Свергнута Петром и отправлена в монастырь
[7] «Посмертные записки Пиквикского клуба» — книга, довольно резко высмеивающая английские порядки. Напомню, что Александра воспитывалась в Англии и обожала эту страну. Реальный Николай Второй тоже был англофилом, поэтому выбор этой книги для окружающих должен выглядеть странным
[8] Мадлен (Магдалина) Занотти — старшая камер-юнгфера императрицы Александры Федоровны, приехавшая с ней из Дармштадта
[9] Название Транссибирской железной дороги в то время
[10]Даты в публикациях российских газет даны по старому стилю, в иностранных — по новому. Реальные заметки из газет того времени адаптированы к условиям альтернативного мира
Севастопольская побудка
Наш лозунг должен быть один —
учиться военному делу настоящим образом… [1]
Дневник императора Николая II
1 января 1901 г. Понедельник. Дай Бог, чтобы новый, нарождающегося столетия, год принес России и нам счастье, мир, тишину и преуспеяние.
Верю твердо, что Господь подкрепит меня и наставит вести нашу горячо любимую родину по правому пути — самоулучшения и самоукрепления.[2]
Российская Империя, Крым, Севастополь, начало января 1901 г.
Севастополь зимой беспечен, весел и несколько ленив. Уехали летние курортники, зато на улицах не протолкнуться от морских офицеров и матросов. На зиму все корабли, включая плавающую Практическую эскадру, становились на прикол, находясь в вооруженном резерве. Экипажи переселялись в казармы, а офицеры жили на квартирах. Традиция, оставшаяся со времен парусников, для которых рискованно было ходить по штормовому морю, а сейчас оправдываемая «экономией денежных средств» и «сбережением машин и механизмов». То, что от этого перерыва страдает боевая подготовка, никого особо не волновало, ибо — «так было принято». Но надо признать, что боеготовность Черноморского флота в целом все равно оставалась выше, чем Балтийского. Так было и во время недавнего Рождества и Нового года. Но буквально пару дней назад все внезапно переменилось.
В гавань Севастополя, в которой отстаивались переведенные на зиму в вооруженный резерв броненосцы, вошла личная яхта императора «Штандарт». Так как по флагам было ясно, что самого царя на корабле нет, особого интереса ее прибытие не вызвало ни среди припортовой публики, ни среди зевак. Обычное любопытство, как к любому появившемуся зимой в порту пароходу. Даже когда с борта сошли великий князь Александр Михайлович и какой-то придворный чин, наблюдатели нисколько не взволновались. Ну, приплыли и приплыли, мало ли какие дела могут быть у командира броненосца «Ростислав» и его сопровождающего в Севастополе. Поэтому никто и не заметил, что великий князь и придворный чин сразу посетили дворец на Городском холме, в котором после их визита отчего-то поднялся переполох. И такое начиналось в тот день во всех местах, удостоенных посещением высоких особ.
Сам Александр Михайлович, посетив резиденцию главного командира Черноморского флота и начальствующего над портами, сразу же отправился в казармы своего тридцать пятого экипажа. А его сопровождающий, флигель-адъютант Его Императорского Величества Александр Мосолов, повстречался еще и с градоначальником контр-адмиралом Федосьевым, а также с местным главным жандармом. После чего убыл на яхту, немедленно поднявшую якоря и покинувшую без всяких дополнительных происшествий гостеприимную бухту. Зато великий князь остался в городе. В котором и началось неожиданная для всех и непонятная бурная деятельность.
Сначала по улицам, словно принесенные ветром, забегали озабоченные матросики, вызывая офицеров, оставшихся на зиму в Севастополе, в экипажи. Первоначально только в тридцать пятый, а потом и в большинство остальных.
Наконец обыватели получили новую животрепещущую тему для обсуждения. На стоящих в гавани броненосцах «Синоп» и «Ростислав», входивших в Практическую эскадру, а также на «Двенадцати апостолах» неожиданно появились команды и начались работы по расконсервации. Причем велись они авральными темпами, словно перед войной, к работам привлекли даже рабочих с заводов.
В городе сразу же поползли самые разнообразные слухи и среди жителей постепенно образовались три группы. Первая, самая малочисленная, утверждала, что это действительно подготовка к Высочайшему смотру и учениям с выходом в море. На это две другие отвечали с усмешкой, что такого просто не может быть, потому что такого никогда не было. А вот при угрозе войны, как в 1897–1898 годах, во время армянских волнений, Практическая эскадра была в кампании даже до мая. На резонные же замечания, что к походу готовятся только три броненосца и несколько малых судов, а не все, эти собеседники отвечали, что, скорее всего, просто не хватает возможности готовить сразу весь флот. При этом все сторонники угрожающего войной положения тоже разделились на две неравные группировки. Меньшая утверждала, что намечаются какие-то очень нехорошие события в Турции и флот готовят к ним. При этом самые отчаянные делали намеки на возможность решения проблемы Проливов. Но самая многочисленная связывала эти приготовления с событиями в Китае, где еще продолжались отдельные вспышки боксерского восстания, а заодно и переговоры о будущей судьбе этой страны. Эти с таинственным видом намекали, что «англичанка гадит» в Китае и Европе, а поэтому срочно готовят флот к возможной «демонстрации» у Босфора.
В салоне жены градоначальника, который часто посещали не только местные гражданские чины, но и офицеры флота, был намечен званый ужин, переходящий в прием «для своих». И сегодня его как раз посетили двое из них — командир «Двенадцати Апостолов» капитан первого ранга Вишневецкий и старший офицер «Ростислава» лейтенант князь Путятин. Поздоровавшись и оставив с разрешения хозяйки кортики на столике перед зеркалом в передней, они практически одновременно вошли в гостиную. Где их встретило приветственным гулом собравшееся общество.
— Федор Федорович, Николай Сергеевич! Ну наконец-то. Проходите, проходите, присаживайтесь господин капитан первого ранга, господин лейтенант, князь!
— Познакомьтесь — чиновник по податному ведомству господин Игнатьев.
— Очень приятно, очень!
— Господа, господа. Я думаю, мы наконец-то сможем внести ясность в наш безрезультатный спор!
— А о чем спор, господа? — удивился Федор Вишневецкий.
— О ваших же кораблях, господа офицеры.
— О наших броненосцах? И спорить не о чем, — удивился уже Николай Путятин, одновременно ловко заправляя предложенную ему салфетку. — Готовимся к практическим стрельбам и Высочайшему смотру.
— Зимой? Из каких соображений? Беспрецедентно! — удивилось сразу несколько гостей.
— Его Императорскому Величеству виднее, — ответил, как старший по званию, Вишневецкий. — Государь, как мне кажется, решил проверить нашу готовность к возможным внезапным изменениям обстановки на море.