Оуньялʼам скользнул взглядом по своей простой, но изящной одежде: свободные брюки из шелка-сырца, белоснежная льняная рубашка и желтая туника с открытым воротом. Это было самое простое одеяние, что ему когда-либо разрешалось носить. Каждая вещь, которую он носил с тех пор, как научился ходить, была сшита по его меркам и стоила дороже годового жалования среднего жителя столицы. Кто из молодых аристократок, которые сейчас обивали пороги приемных дворца, согласился бы выйти за него замуж, если бы он не был наследником императора?
Он часто думал, что мало знает женщин. Его мать умерла при его рождении, и он все еще чувствовал эту потерю. Она любила бы его и была бы честна с ним… по крайней мере, так он ее себе представлял.
Всю жизнь ему говорили, что он красив. Сколько из тех слов было просто лестью? Несмотря на то, что принц был маловат ростом для своего народа, черты лица его были тонкие и правильные, а темная кожа гладкой. Его почти черные волосы сгибались у верхней части воротника и были всегда идеально причесаны.
Верховные советники часто называли его "ученым". Он не мог с уверенностью утверждать, так ли это. Но с их стороны это точно не было комплиментом. Оуньял'ам не был таким великим воином, каким был его отец. Однажды дерзкий придворный чиновник назвал принца "книжником". Ему исполнилось четырнадцать, и он знал, что это значит. Те слова ранили его. Показать свою боль было большой ошибкой. Император Каналʼам не терпел дерзости, ибо его родовая ветвь просуществовала более четырех столетий. Обезглавленный труп того советника, убитого императорской гвардией на глазах у всех присутствующих, упал к ногам Оуньял'ама. В тот момент принц решил, что это был последний раз, когда он позволил крови замарать свои руки — точнее, свои ботинки — по своей небрежности.
В глазах любого принц должен выглядеть безупречным. Посетители этим утром будут особенно стараться. Внутренние переживания поколебали обычную сдержанность принца. Когда он увидел Нажифа, вышагивающего между сводчатыми проходами к открытому балкону во внутреннем дворе, то не сдержался.
— Ваше лицо выдает ваши мысли, — слишком резко сказал Оуньял'ам, — вы словно высосали три лимона на завтрак.
Нажиф на мгновение замер, а затем склонил голову:
— Простите меня, мой принц.
В свои пятьдесят с небольшим это был мускулистый мужчина с круглым лицом и острой клинообразной бородкой. Свирепый в бою, он всегда знал, когда надо быть сдержанным и хладнокровным. Двадцать четыре года Нажиф командовал личной охраной Оуньял'ама с того самого дня, как обезглавленное тело упало к ногам юного принца.
Нажиф защищал не только жизнь принца, но также его разум и сердце. В каком-то смысле он был отцом для Оуньял'ама больше, чем император.
Четверо из двенадцати других стражников принца стояли перед его покоями. Вместе с Нажифом их было тринадцать — тринадцать стражников будущего, тринадцатого, императора государства. Все городские и дворцовые стражники были одеты примерно одинаково: в коричневые штаны, заправленные в высокие тяжелые сапоги, темно-коричневые ливреи поверх кремовых рубашек и красные тюрбаны, возвышающиеся на головах. Сотни императорских гвардейцев отличались золотыми поясами, а тринадцать личных гвардейцев принца носили серебряные.
Когда самообладание Оуньял'ама восстановилось, он пожалел о своей несдержанности с Нажифом. От общества эмира Мансура любой станет похожим на скисшее верблюжье молоко. В дверь постучали. Не дожидаясь приглашения, кто-то не в меру ретивый приоткрыл створки:
— Мой принц?
Оуньял'ам напрягся от вспыхнувшего раздражения, хотя внешне оставался спокойным:
— Да… Советник?
Дверь распахнулась настежь. В коридоре среди четырех нерешительных, но настороженных стражников стоял имперский советник Вахид Аль-А'Ямин.
— Простите за вторжение, — сказал советник, — но прибыли эмир Мансур и его дочь. Я поспешил сообщить о них.
В свои семьдесят с лишним лет А'Ямин обладал зрением и чутьем настолько же острыми, как у любого сокола, обитающего на территории империи. Обычно он одевался в бежевые панталоны, кремовую рубашку и темно-коричневый халат без рукавов. Этот неяркий образ дополнял неизменный красный тюрбан на седой голове — как у императорской гвардии. Наверно, он воображал себя воином, хотя никогда не служил ни в одном войске. Его лицо было изборождено морщинами, и старик постоянно сутулился, чтобы казаться немощным. Во дворце это никого не могло обмануть.
Теперь, в связи с пошатнувшимся здоровьем императора, его советник был самым могущественным человеком в государстве.
— Как любезно, — выдавил Оуньял'ам, сделав несколько шагов, чтобы лучше видеть коридор. За советником и стражниками стояли два человека эмира. За ними с важным видом стоял и сам командующий со своей дочерью.
Оуньял'ам быстро отвел взгляд от Аиши.
— Добро пожаловать, Фалах, — церемонно произнёс он, назвав эмира по имени.
Эмир встал рядом с советником и склонил голову:
— Мой принц.
— Входите, достопочтенный эмир, — сказал Оуньял'ам и посмотрел на А'Ямина. — Можете идти, благодарю вас за беспокойство.
— Мой принц, — ответил А'Ямин своим скрипучим голосом. — Эмир хорошо служит вашему отцу и пользуется моим глубочайшим уважением.
Оуньял'ам стиснул зубы: конечно, А'Ямин ценил такой удобный инструмент вроде Мансура.
Советник поклонился и попятился, прежде чем свернуть в коридор.
— Ждите здесь, — приказал Мансур своим стражникам, как будто принц пригласил их войти. Он жестом пригласил дочь пройти вперед, что обычно было не принято. Нажиф быстро пересек комнату, чтобы закрыть за ними дверь. Сам он также остался внутри.
В тот момент, когда Оуньял'ам повернулся к гостям, на него нахлынуло другое неприятное ощущение: непрошеное чувство вины. Оно усилилось при виде ее опущенных глаз. Эта девушка была не похожа на прочих аристократок, бросавшихся на него.
Аиша была крайне застенчива и еще больше принца страдала от того, как ее использовали. В прошлые визиты она едва взглянула на него, не говоря уже о том, чтобы пытаться очаровать его. Среди будущих жен он больше всего боялся видеть именно ее.
Хрупкого телосложения, она выглядела очень миниатюрной. Ей приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с ним взглядом в тех редких случаях, когда ей нужно было сказать пару вежливых фраз. Сегодня она была одета в белые шальвары в сочетании с летящей юбкой, имеющей разрез и доходящей до пола. Ее бледно-лиловая туника без рукавов спускалась по узким бедрам почти до колен. Из-под длинных черных волос виднелась настоящая серебряная вышивка на строгом вороте туники. Она блестела в лучах раннего солнечного света, проникающего через арки балкона позади Оуньял'ама.
Эмир Мансур не отличался добротой по отношению к своим детям. За непослушание он уже лишил наследства одного сына. Аиша была очередной его вещью, и Оуньял'аму не нужно было беспокоиться за нее. Но принца волновала мысль, что девушка может пострадать, если отец останется ею недоволен.
— Проходите. Я подготовил чай и кофе, — сказал он официально, указывая на сервированный стол и подушки, ожидающие в одном из занавешенных углов большой комнаты. — Эмир, насколько я понимаю, у вас есть отчет о восточных провинциях Абула.
Мягко говоря, это была слабая отговорка. Офицеры редко отчитывались перед кем-либо, кроме императора. Теперь, когда здоровье отца Оуньял'ама ухудшилось, они докладывали непосредственно А'Ямину, а не императорскому наследнику.
— Да, мой принц, — ответил Мансур.
Оуньял'ам обернулся, но намеренно замер, словно от внезапно посетившей его мысли:
— Эмир, утро уже на исходе, а я еще не выполнил одно дело. Семейный садовник попросил меня одобрить новую клумбу гибискуса, которую он выращивает для празднования дня рождения моего отца. Так что мне придется ненадолго отлучиться. Не хотите ли вы подкрепиться во время ожидания?
Как и ожидалось, эмир нахмурился, хотя и не отказался.
Тогда Оуньял'ам добавил:
— Возможно, вашей дочери захочется увидеть цветы в садах?
При этих словах Аиша подняла испуганные глаза. Прогуливаясь наедине с девушкой, он тем самым демонстрировал свою благосклонность к ней. Оуньял'ам никогда не делал так много для других молодых женщин, вертящихся перед ним. Как и ожидалось, хмурый взгляд Мансура испарился, и старик тут же рассыпался в поклонах.
— Конечно, мой принц, — ответил он. — Я буду ждать вас здесь столько, сколько потребуется.
Лишь по кивку принца Нажиф открыл входную дверь.
Оуньял'ам повернулся и ободряюще кивнул Аише. Командующий отметит такую благосклонность к своей дочке. Неизвестно, во что потом выльется Аише нынешнее расположение принца. По крайней мере, сегодня ей можно будет не бояться Мансура. Он будет слишком окрылен ложной надеждой.
Аиша едва взглянула на него. Девушка сделала маленький шаг к двери, Оуньял'ам повернулся и пошел вперед, как и полагалось. Когда пара вышла в коридор, четверо гвардейцев принца последовали за ними, а их командир замыкал процессию.
— Вы видели сады раньше? — спросил Оуньял'ам.
— Нет, мой принц, — тихо ответила Аиша.
— Они — моя отдушина.
Просторный дворец благодаря своей роскоши был гордостью империи, вокруг него простирались обширные территории. По периметру располагались казармы, конюшни, водохранилища. Всё это окружали самые высокие стены, какими не мог похвастаться ни один замок в чужих землях. В центре дворца располагался куполообразный зал, где проходили аудиенции. Прямо за ним была открытая площадка, на которой цвели сотни видов цветов, кустарников и деревьев Императорских садов.
Отец с презрением называл их " Императорские прорвы", считая бессмысленной трату драгоценной жидкости на бестолковые растения. Оуньял'ам любил эти сады и тратил свое собственное жалованье на их содержание.
Пройдя по бесконечным коридорам и залам, ожидая каждый раз, пока Нажиф откроет очередную дверь, вся процессия вошла в дендрарий под открытым небом.
Сад действительно требовал много воды. По бокам узких дорожек из простого песчаника были разбиты клумбы с хризантемами, гибискусами, пионами и даже дикими розами, привезенными с северных территорий. Между ними перемежались цветущие деревья и деревья с фигами. В саду слуги выкопали три декоративных пруда, где обитали ярко окрашенные карпы — разновидность крупных рыб. Карпы были привезены с неизвестного континента к западу через океан. По пути встречались скульптуры, которые вместе с деревьями и цветами составляли живописный ансамбль. Местами иноземные широколиственные деревья росли очень густо, образовав затененные арки над дорожками.
Оуньял'ам имел мало слабостей, и он отказывался лишать себя неспешных прогулок по садам.
— Вы довольны? — спросил он.
Аиша лишь раз задумчиво кивнула, хотя глаза ее были широко раскрыты. Она поймала его взгляд и снова отвела глаза.
— Вряд ли это место может оставить кого-то равнодушным… мой принц, — едва слышно молвила она.
Дипломатичный ответ не оправдал надежд Оуньялʼама поскорее вернуть Мансуру его дочь. Прогулка продолжилась. Он слышал, как Нажиф за спиной шепотом быстро отдал приказы другим стражникам. Следуя по дорожкам сада, отряд не сможет держать его в поле зрения. Только Нажиф держался в пяти шагах позади, в то время как остальные рассредоточились по садам и наблюдали за всеми входами.
Оуньял'аму не нравилось ставить своих людей в такое положение, особенно верного Нажифа, но ему нужны были эти моменты свободы. Аиша бесшумно следовала за ним, отставая на полшага, и принц подчас даже забывал о ее присутствии. Его мысли были далеко, когда вид А'Ямина в дверях вернул его мысли к нынешней политической ситуации.
Всю свою жизнь он был свидетелем игр власти и интриг при дворе. Но никогда это не ощущалось так остро, как сейчас, когда он стал центром махинаций заговорщиков, а его отец лежал взаперти.
А'Ямин пользовался вниманием и доверием отца Оуньялʼама. Именно он выбрал тех, кто мог посещать императора. Советник мог распоряжаться императорской гвардией в отсутствие императора. И все это намного усложняло дело…
Конечно, Оуньял'ам проявлял заботу о своем отце. Открыть правду кому бы то ни было неприемлемо и опасно. В конце-концов советник все узнает.
Если Оуньял'ам не женится хотя бы раз, его сочтут неподходящим на роль наследника после смерти отца. Тогда начнется борьба. Пока император цеплялся за жизнь, Оуньял'ам был регентом только по титулу. А'Ямин контролировал империю, а он был не из тех, кто легко откажется от абсолютной власти. Представления о том, как осуществлять управление империей у принца и императорского советника разительно отличались. Императорский трон один, и две философии на нем не уместятся.
Оуньял'ам был серьезно обеспокоен религиозным вопросом. Он считал, что религия не должна использоваться в политических целях. А'Ямин, как и его отец, придерживались древних обычаев "старых богов". Существовала легенда, что в незапамятные времена один из этих самых богов стремился к власти над всем миром. Император и его советник верили, что это время придет снова, и тогда власть империи распространится по всему миру. Они ждали и серьезно готовились к тому, чтобы получить покровительство неизвестного бога и разделить с ним власть.
Оуньял'ам не верил в божеств, хотя и держал это при себе. Он едва терпел жрецов, которых советник допускал ко двору в угоду даже тем, кто служил новым богам. Служение любым богам, новым или давно забытым и мертвым, вызывало отвращение. Теократии не будет места, когда Оуньял'ам станет императором. Он это почувствовал в юности: в тот день, когда его ботинки окропило кровью. Но и до этого случая старая религия казалась не более чем темной фантазией.
Потом Оуньял'ам встретил домина Гассана Иль Шанка.
Каким-то образом домин в темном одеянии проник в этот самый сад, поджидая его. Это случилось в один из редких дней, когда он отчаянно хотел побыть один и заставил Нажифа и стражу дать ему немного времени побыть в одиночестве. Поначалу он не знал, что означало это внезапное появление, и кто на самом деле был Гассан Иль Шанк. Другие сторонники из ордена метаологов появились гораздо позже. Возможно, домин потратил годы, чтобы убедиться, что молодой принц достоин такого доверия.
Гассан Иль Шанк заставил поверить Оуньял'ама в то, что истории про всемогущего бога не совсем выдумка. Божество было это или просто какая-то нечисть — не знал даже сам домин. Но то, что оно существовало, достоверно подтверждали многие источники. Забытая эпоха для тех немногих, кто знал о ней из различных легенд, часто называлась "Пылающее Время". Безымянное божество, на которого возлагал свои надежды императорский советник, привело к гибели многие народы. После империя долгие столетия возвращалась к жизни. Домин и его орден опасались, что история повторится, но молодой принц мало что мог сделать, пока жив его отец. В юности он пытался воспрепятствовать попыткам любой религиозной фракции вернуть империю к невежественному прошлому. К счастью, даже по своей наивности он не ввязывался в дела, в которых не разбирался. Теперь у фанатиков появились тайные могущественные сторонники, и это не на шутку волновала домина и его сторонников, включая принца.
Позже, под наставничеством домина, он стал многое понимать.
Советник А'Ямин не был дураком. С течением лет у не столь юного принца империи становилось все меньше и меньше союзников. У таких людей всегда были причины бесследно исчезнуть: иные обязанности, срочное поручение… роковая случайность. И теперь все, что у него осталось — это небольшой состав его личной стражи и отверженный Домин разоблаченной и уничтоженной секты.
— Вам… нездоровится, Ваше Высочество?
Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и обнаружил, что Аиша наблюдает за ним. Под его взглядом она тоже дернулась, отчего принц почувствовал себя еще больше виноватым. Очевидно, его видимая нервозность и неловкость ситуации вынудили ее произнести свои слова прежде, чем Оуньял'ам успел заговорить.