— Руку так назвал, что ли? — удивился Алексей.
— Не суть важно, — мотнул башкой Рувим. — Так вот, мы бы и махнули, но! Один умник предложил действовать иначе. Одному художнику неудачнику — из другого племени! — внушили примерно то же самое, что и этим лохам. Ну, что его племя избранное, а он избранный в квадрате и потому вождь. А поскольку двум избранным племенам быть вместе невозможно, то одни избранные других избранных обязаны зачистить! Он и начал зачищать, да так, что бывшие воры и рабы сразу поумнели. Засуетились, перестроились и занялись делом.
— А именно?
— Писатели, продюсеры, режиссеры, сценаристы-артисты-юристы-правозащитники… попробуй, тронь! На тебя столько высококачественного говна выльют — век не отмоешься, до конца жизни будешь нацистом-фашистом, бессердечным троцкистом!
— А Бернштейн здесь при чем? Ах, да…
— Вот-вот, — укоризненно буркнул Рувим. — Что б знал! Главное, иметь печальный вид, разговаривать вежливо и, когда лезешь в чужой карман, скромненько опускать глазки.
Рувим издает утробный рык, лицо наливается дурной кровью. Алексей сноровисто хватает за ворот и сует мордой в пол. Вонючая струя блевотины хлещет из пасти правозащитника, привольно разливаясь по паркету ароматной лужей. Ксения забирается на стол с ногами, брезгливо отворачивается и зажимает нос рукавом. Извержение желудка прекращается, Алексей встряхивает Рувима, вата с нашатырем втыкается в нос. Рувим дергается, будто шило в задницу сунули, глаза лезут из орбит.
— Н-нн-е надо! — мычит Рувим.
— Тогда продолжай. Иначе клизму сделаю, — вежливо предупредил Алексей.
— Наш обожаемый вождь изучил вашу породу, знает ваши слабости. Ничтожное насекомое!!! — срывается на фальцет голос Дейча. — Ты даже не представляешь, с кем говоришь! Я, Ёхъя… — кха-кха! — заходится кашлем пьяный «юберменьш», — с самого начала был сторонником решительных действий. Но фюрер мудр, он решил удостовериться во всем сам. И вселился в тело одного… не помню имени. Он еще бароном стал, потомство дал, представляешь? Как его — Ротш? Рожп? Вот вертится на языке, а не вспомню! Этот человечек полное ничтожество — алчное, завистливое, грязное и вонючее существо — ну, просто настоящая ошибка природы. А если шутка природы, то глупая, — после паузы произнес Дейч.
— Не моются, что ли? — удивленно спросил Алексей. — Да вся Европа была такой в начале прошлого веке!
— В переносном смысле, военный. То есть абсолютно безнравственное, аморальное существо, для которого остальные люди просто говорящий скот, лишенные душ твари, которых надо использовать по своему усмотрению.
— Ну, отдельные люди… — неуверенно произнес Алексей.
— Целый народ таким сделали, о чем я тебе талдычу, военный? Конечно, есть отщепенцы, которых ненавидят и преследуют соплеменники, но в целом… Так вот, фюрер понял, что для нас эти мерзкие твари очень подходят — их все презирают, ненавидят — вовсе за людей не считают! Они очень живучи и хитры. В целях сохранения этой дивной породы в первозданном виде приучили к внутривидовому спариванию. Правда, много уродов получается, накапливаются генетические мутации… ну, ты же знаешь, военный, что нельзя спариваться с дальними родственниками — нет, роственниц-цами! Нам, высшим существам, все равно, с кем спариваться! Вас, уродов, слишком много… нам не нужно так много оболочек… какая разница, с кем спаривается оболочка? Никакой! Любое инакомыслие должно пресекаться на корню! — восклицает правозащитник. Алкоголь побеждает окончательно и бесповоротно, человек превращается в мерзкое чудовище. Голос срывается на фальцет, надсадный кашель сотрясает тело, выпуклые глаза закатываются, брызги мутной слюны разлетаются веером. Алексей брезгливо морщится, отступает на шаг. Речь обрывается, наступает тишина. Перекошенное гримасой лицо наливается кровью, тело изгибается, из груди вырывает утробный рык. Алексей хватает правозащитника за шиворот, поворачивает лицом к стене. Дейч рычит и кашляет, как простуженный дракон. Пасть распахивается до предела, рык превращается в ослиный рев, желудок извергает содержимое с такой интенсивностью, словно в заднице правозащитника работает гидравлический поршень. На паркетном полу пузырится громадная лужа блевотины. По кабинету распространяется зловоние, от кислых испарений невозможно дышать. Ксения опрометью бросается к окну, зажимая нос и рот ладонями. Створки распахиваются, свежий ночной воздух врывается в комнату. Девушка жадно хватает ртом прохладный ветер, до пояса высовывается из окна. Внизу стоят патрульные, изумленные лица белеют в темноте, как одуванчики в чаще.
— Что там у вас происходит? — строгим голосом спрашивает штурмовик.
— Да напилися, а закусить-то забыли! — визгливо отвечает Ксения. — Облевали все, дышать нечем! Поубивала бы вас всех, козлов!
— Тьфу… мать! Какого хрена здесь торчим? — ругается второй патрульный. — Они там водяру хлыщут, а мы на ветру соплями торгуем. Непорядок, командир!
Волна холодного воздуха зашелестела ветвями, холодные капли начинающегося дождя упали на брусчатку. Девушка садится на подоконник, картинно изогнув спину, глубокое дыхание волнующе вздымает грудь, рот полуоткрыт. Темный контур на освещенном фоне выглядит сногсшибательно! Офицер окидывает взглядом, брови сходятся над переносицей, губы сжимаются в линию.
— Не бухти. Нам приказано, — не очень уверенно говорит он и еще раз смотрит на женщину.
— Да они договорились уже! И баба готова. Щас еще позовут, вот увидишь! Чё торчать тут пнями? Забыли про нас!!!
Офицер недовольно сопит, взгляд скользит по колышущимся вершинам деревьев. Плечи передернулись от зябкого ветра. Палец касается кнопки вызова, раздается короткая команда:
— Всем отбой! Возвращаемся!
Голова Рувима падает на грудь, носовые отверстия издают характерные хрюкающие звуки, «спаситель мира» отрубается окончательно.
— Ну и как тебе? — спрашивает Алексей девушку.
— Даже не знаю, — пожимает плечами Ксения. — Я как-то иначе представляла себе конец света.
— Ну, пророчество Иоанна излагалось понятным для современников языком. Они же понятия не имели о современном мире. Представляешь, если метеорит врежется в атомную электростанцию или взорвет предприятие, на котором вместе со стиральным порошком производят оружие массового поражения?
— Значит, нас все-таки убьют?
— Мы все равно смертны, — философски отвечает Алексей. — Но восходить на эшафот добровольно я не собираюсь. А ты?
— Я с тобой. Мне тоже не хочется.
Из коридора доносится громкий топот, щелкает замок на двери. Ксения умолкает на полуслове, Алексей прижимается спиной к стене, делает знак девушке, чтобы оставалась на месте. Створка распахивается, нижний край с силой ударяется о выступ в полу.
— Вождь, вы схватили их? — встревожено произносит знакомый голос. — Будьте осторожны, этот майор… ой, Ксения! А где остальные?
— Все здесь, Боря! — отвечает Алексей.
Дверь захлопывается после пинка с таким звуком, словно рухнул платяной шкаф. Алексей хватает Бориса за шиворот и с силой швыряет прямо на полированную столешницу. Старик скользит на пузе по столу, как по льду и брякается на паркет, будто мешок с отрубями. Алексей тотчас оказывается рядом, железные пальцы сжимают дряблую шею, как тиски. Ласковый голос с металлическими нотками произносит:
— Так это ты нас заложил, сучок старый! Зря я тебя из вонючей лужи вытаскивал, надо было там и оставить!
Борис не успевает ничего сказать, затылок взрывается болью, будто конь копытом врезал. Толстая и круглая, как бетонная опора линии электропередач, ножка губернаторского стола стремительно приблизилась и предатель впечатывается всей физиономией в лакированную поверхность. В глазах вспыхивают молнии, в черепе звенят колокола. Оглохший и ослепший от боли, ничего не соображающий Борис падает на спину, отброшенный назад сильной рукой Алексея. Старик лежит, не шевелясь, разбитое лицо заливает кровь, по телу пробегает судорога.
— Ты убил его! — восклицает Ксения.
— Он предатель, — нахмурился Алексей. — Дейч говорил, что знает о нас. Кроме этого, — кивает на старика, — наболтать некому.
— А мальчишки? — неуверенно спрашивает девушка.
— Пацаны? Нет, это он, гад. Живучий… дай-ка нашатыря!
Алексей щедро плещет вонючую жидкость на тряпку, сует в то место на лице старика, где должен быть нос. Несколько мгновений ничего не происходит, затем тело содрогается, слышится бульканье и кашель. Алексей поспешно отодвигается, капли крови разлетаются во все стороны. Старик с трудом садится, залитые кровью глаза разлипаются, рот кривится то ли от боли, то ли в усмешке:
— Зря все это. Вам не спастись!
— Тебе-то что? Я сверну шею тебе, потом ему. И мы спокойно уйдем отсюда.
— И что дальше? Человечества нет, остались жалкие ошметки, цивилизация тоже накрылась медным тазом. Так что, я вас спрашиваю, дальше!? Пещеры, охота и собирательство грибов?
— А ты предлагаешь поднять лапки и сдаться на милость победителя? Люди для них ничто, мусор, от которого надо избавиться.
— Это не так, — помотал головой Борис. — Просто людей слишком много. Они губят землю, уничтожают все, до чего могут дотянуться. Оставят в живых несколько тысяч, может сотен, не больше. И вернутся туда, откуда вышли. Выжившие дадут потомство и новое человечество пойдет по другому пути.
Алексей садится на край стола, на лице появляется саркастическая усмешка:
— Это какому же? Жить в согласии с природой? Так это и есть пещеры, охота и собирательство грибов. Так жили наши предки тысячи и тысячи лет.
— И свернули в тупик! — выкрикнул Борис. — Техническая революция поставила людей перед выбором — или природа, или механизмы. Люди всерьез начали думать о замене тел. Вначале были простейшие протезы, затем появились целые компьютеризированные системы. Тело становится не нужным! А в каких условиях лучше всего функционирует механизм? Сухо, прохладно и никакой органической жизни! Животные тоже не нужны. Очень скоро люди превратились бы в механических существ, которым не нужна природа вообще! И так большая часть человечества жила в городах, среди камней, асфальта и кондиционированного воздуха. Процесс так называемой урбанизации начался в девятнадцатом веке, в двадцатом ускорился, в двадцать первом он стал лавинообразным. Жилищ катастрофически не хватает, города растут вверх и вширь, захватывая самые лучшие и плодородные земли!
— Знаешь, может быть, ты прав и дела обстоят именно так, как ты говоришь. Мне нет дела до миллиарда китайцев. Мне плевать на Бангладеш, Индию и прочие америки. Наверно, это нехорошо. Но подозреваю, что китайцам и американцам точно также наплевать на меня и мою страну. Но эти твари, — мотнул головой Алексей на Рувима, распластавшегося в луже собственной блевотины, — убили моих родителей, сестру и моих племянников. Пусть они немного чокнутые, но они мои! И сдаваться на милость инопланетян я не буду, понял?
— Они не инопланетяне!
— Да похер мне! Мы люди, они нет. Они используют наши тела, как скафандры. Твое новое человечество никогда не выйдет из-под контроля этих тварей. Никогда! Если ты еще не понял, тебе же хуже.
С пола доносится стон. Тело Дейча содрогается, конечности трепещут, рот широко распахивается, язык вываливается.
— Оставляем тебя с новым другом и учителем, — вежливо произносит Алексей. — Только смотри, как бы он тебя с похмелья не прибил. Ты ведь для него насекомое, не больше. А нам пора, уже светает.
— В коридоре темно, я боюсь! — шепчет Ксения.
— А я нет. Идем!
Алексей вышибает дверь ногой, дубовый косяк с силой бьет во что-то мягкое, раздается тупой хруст, тишину разрывает стон и звук падающего тела. Алексей идет по темному коридору, зубы стиснуты, по телу пробегает дрожь, будто электрический заряд. Злоба переполняет, от избытка адреналина трясутся руки и каменеет живот. Из раскрытых дверей показываются неуклюжие фигуры пришельцев, блестят слюдяные глаза. Алексей бьет, не глядя в морды. Хрустят кости, на пол сыпятся выбитые зубы, брызжет холодная кровь. Пришельцы падают, словно снопы, даже не успевая сообразить, что происходит. Странный и страшный человек не боится нисколько, на него не действуют гипнотические взгляды, он с легкостью вырывается из захватов, цепкие пальцы пришельцев не могут удержать. За его спиной идет женщина, ей страшно, но злой и жестокий мужчина глушит ее страхи и женщина перестает бояться. Она тоже не восприимчива к гипнотическим взглядам пришельцев, автомат в ее руках покрыт кровью и кусочками кожи, она отбивается им, как дубиной, разбивая головы и ломая кости тем, кого пропустил мужчина.
Коридор обрывается, Алексей и Ксения выходят на лестничную площадку. За спиной остается темный коридор, наполненный изуродованными трупами, раздаются стоны раненых, воздух сгустился от паров крови.
— Выходим и сразу сворачиваем к стене, в тень, иначе патрульные заметят и подстрелят. Людей надо бояться больше, чем этих уродов, — говорит Алексей.
— Ты прав, — соглашается Ксения.
* * *
«Бункер» мальчишек дохнул в лицо запахом кислой псины, на полу тускло блеснули лужи пролитого пива, захрустела под каблуками креветочная шелуха.
— Даже дверь не заперли! — удивился Алексей.
— Понажирались, как мужичье, — скривилась Ксения. — Герои сопротивления!
— Других пока нет.
— Ты собираешься работать с этими! — удивилась девушка. — Да они завалят все дело.
— Но других-то нет! — повторил Алексей. — А на безрыбье и рак рыба. Подъем, господа! Приближается большой шухер, — громко произносит он и несколько раз хлопает в ладоши.
Пацаны встают, словно оживают мертвые — медленно, со стонами и кряхтением. На мятых лицах выражение обреченности и полного пофигизма. С трудом разлипаются веки, тупые взгляды ползают по комнате, как мореные тараканы, останавливаясь возле банок с пивом. Парни с жадностью хлебают теплое пойло, взгляды проясняются, лица розовеют.
— И чё за шухер, майор? — спрашивает рыжий «ирокез», смачно рыгая. — Днем безопасно.
Алексей ногой подвигает барный стул на середину комнаты, садится. Некоторое время молча рассматривает опохмеляющихся, затем спокойно произносит:
— Я не представлялся… Алексей Волков, майор запаса. А вы?
— Григорий Бацав, студент политеха… в запасе! — ухмыльнулся «ирокез».
— Бузин, Михаил Петрович. Был менеджером по продажам, — грустно сообщил «генерал».
— Тимофей Бабалкин, скрипач, — представился «смокинг».
— Отлично. Ну, это Ксения, вы знаете.
— А куда дед пропал? — удивленно спрашивает «ирокез» Бацав.
— Он не пропал. О нем расскажу чуть позже, а пока вкратце обрисую ситуацию: ночью мы с Ксенией были в кремле. Как я и предполагал, в крепости тусуются гринписы и уроды, в подвалах прячутся чудовища. Нам удалось побеседовать тамошним главарем, кое-что выяснить. В подробностях рассказывать не буду, нет времени. Самое главное — по городу ищут людей, которые не восприимчивы к гипнозу. Таких немного, их либо уничтожают, либо предлагают присоединиться. Должен сказать, на очень неплохих условиях. Дед Борис согласился.
— Он с вами, что ли, ходил?
— Увязался. Хотел рыбку съесть и на… э-э… на кожаный стул сесть.
— Продался!? Вот гад, сколько нашего пива выхлебал! А креветки с крабами?
— В кремле предлагают гораздо больше, чем пиво с креветками, — отвечает Алексей и выжидательно смотрит на мальчишек.
— Ну да, там запасы побольше, — уныло кивает «ирокез» Бацав.
— Он хотел сказать другое, — тихо произносит «генерал». — Нам надо выбирать.
— Я к уродам не пойду, — твердо заявил Бабалкин. — Я видел, как они пожирали людей на станции метро. Они и нас сожрут, когда кончатся запасы.
— Скоро наступит лето, будет жарко. Электричества не будет, они все электростанции взорвут. Холодильники перестанут работать, продукты в магазинах испортятся и есть будет нечего. Что тогда? — спрашивает Алексей.
— А как вы сами ответите на этот вопрос?
— Да! — поддержал Бузина Бабалкин.