— А, чёрт! — вскричал генерал. — Доктор! Быстро! Сделайте что-нибудь..
Оставив у лазарета штаб-ротмистра, генерал отправился обратно, проклиная неведомых злоумышленников, докторов и свою собственную торопливость, из-за которой, быть может, он невольно напугал раненого.
Ротмистр нарисовался в каюте генерала только через два часа. Вид у него был такой, будто он только что поймал водяного и теперь не представляет, что с этим чудом-юдом делать.
— Ну, что? — нетерпеливо бросился к нему Ширинкин, — пришёл в себя? Ты говорил с ним?
— Так точно, ваше высокопревосходительство! Пришёл! Говорил!
— Ну? Ну?! Что он сказал? Что он помнит? Может опознать нападавшего?
Ротмистр замялся и, отступив на шаг, уже не так уверенно кивнул головой.
— Так точно, ваше высокопревосходительство! Может… вернее, это… уже опознал…
— Ротмистр, чёрт вас побери! Ну, что вы мнётесь, как гимназист на первом свидании? Что он помнит? Кого он опознал?
— Раненый… Он сказал… Одним словом, мичман Головин утверждает, что злоумышленник, напавший на него — это Вы, Ваше высокопревосходительство!
__________________________________________
(*) Слова Витте, приведённые в этой главе в тексте — это его собственные размышления, взятые из мемуаров, записок и всеподданейших докладов Николаю II.
Глава 9 Декабрь 1900. Поти-Тифлис
У монастыря Джвари
— Красиво идут! — вполголоса, с какой-то удивительной, вопросительно-восхищённой смесью интонаций произнёс великий князь Александр Михайлович, не отрывая глаз от густых цепей Кавказской гренадерской дивизии, поднимающихся по пологому склону.
Император посмотрел через плечо на моряка, вздохнул и вернулся к обозрению манёвров, в ходе которых лейб-гренадерский Эриванский полк оборонял высоту с возвышающимся над ней монастырём Джва́ри, а остальные три полка дивизии шли на штурм под заливистый лай дивизионной артиллерии, регулярно выплёвывающей облачка холостых зарядов в синее небо над слиянием Арагвы и Куры.
Официальная часть была императором самым беспардонным образом скомкана, торжественный обед в доме губернатора отменён, впрочем, как богослужение и парад. Вместо всего этого император изволил устроить на весь день полевые манёвры с последующим ужином в походно-полевых условиях.
Сейчас он не столько наблюдал за ходом учебного боя, где ему и так всё было ясно, сколько с любопытством разглядывал цепи 16-го Гренадерского Мингрельского Его Императорского Высочества Великого Князя Дмитрия Константиновича полка. Его последним командиром в сентябре-декабре 1917 г. был полковник Шапошников — будущий маршал Советского Союза, начальник штаба Рабоче-крестьянской Красной Армии, единственный военный, к которому Сталин обращался уважительно по имени-отчеству Борис Михайлович.
Император поймал себя на мысли, что невольно среди рядов гренадеров ищет знакомую чуть сутуловатую фигуру, и коротко вздохнул. Борис Михайлович сейчас только сдавал вступительные экзамены в Алексеевское училище, и вместо него перед глазами маячила фигура командира дивизии великого князя Николая Михайловича, который сегодня был удивительно неразговорчив и регулярно бросал на императора настороженные взгляды.
«Кажется, Сандро уже провёл необходимую подготовительную работу», — с удовольствием подумал император и уверенно направился к держащим оборону лейб-гренадерам, жестом пригласив князя составить ему компанию…
— Никки, я уже хотел писать тебе, — начал явно заготовленную речь генерал, когда они удалились на достаточное расстояние, чтобы свита их не слышала, — ты же понимаешь, что заговор с участием Аликс, это l'absurdité… (нелепость — фр.)
— Николай Михайлович, — перебил князя император, остановившись и повернувшись к собеседнику всем телом. — А покажешь мне свою коллекцию бабочек? Говорят, что ты не расстаёшься с ней даже в путешествиях и походах.
Все заготовленные слова застряли у Николая Михайловича в горле и рассыпались в мелкий прах. Бабочки были тем увлечением и той страстью, которую князь лелеял с детского возраста и отдавал ей всё своё время, остающееся от службы и изучения истории — ещё одного увлечения, на глазах превращающегося в серьезную работу.
— Никки, ты никогда о них даже не вспоминал, — с удивлением глядя на царя, пробормотал князь. И, уже оправившись от удивления, по-военному чётко отрапортовал, — 30 шкафов с коллекцией в этом году подарено Зоологическому музею Императорской академии наук в Санкт-Петербурге. Ещё один шкаф с коллекционными материалами был передан Кавказскому музею в Тифлисе. Но кое-какие экземпляры, — генерал заговорщики улыбнулся, — мне приносят и присылают постоянно. Вот смотри, — и вытащил небольшой плоский кожаный пенал с каким-то засушенным коричневым листочком.
Император туда заглянул, пожал плечами и вопросительно посмотрел на князя.
— Коконопряд дуболистный, — прошептал князь, как будто боясь разбудить насекомое, — подражает сухому листу… Посмотри, какая потрясающая мимикрия! Какой восхитительный покровительственный окрас!..
— Правильная окраска помогает защититься от врагов и сохранить жизнь? — прищурившись и нагнув голову, спросил император.
— Да-да, — радостно закивал генерал, — и обрати внимание, какого совершенства они достигли в этом деле…
— Великолепно, — резюмировал император, — просто великолепно! А теперь посмотри сюда, — и он развернул князя лицом к поднимающимся по склонам батальонам дивизии. — Мне интересно знать, Николай Михайлович! Так хорошо изучив возможности маскировки насекомых, как ты собираешься применить эти знания для пользы державы?
Генерал упёрся взглядом в ровные ряды синих мундиров, ярко и сочно смотрящихся на фоне серо-коричневой пожухлой травы, и шестерёнки его мозга яростно заскрипели, пытаясь осознать заданный вопрос.
— Никки, — после отчаянной борьбы со своими извилинами жалобно простонал генерал, — что ты от меня хочешь? Что я должен сделать?
— Думать, Николай Михайлович! Это твоя главная обязанность! Как знания, которыми ты обладаешь, могут помочь Отечеству. А делают пусть другие… — и, недовольно покачав головой, император быстрым шагом направился к первому ложементу, где уже выстроился полувзвод под командой вытянувшегося во фрунт усача-унтера.
— Вольно, богатыри! — по-неуставному ответил император на краткий доклад и, глядя снизу вверх на рослого лейб-гренадера, задал неожиданный вопрос:
— Какого цвета мишени, по которым ведутся учебные стрельбы?
— Черные, ваше императорское величество, — слегка замешкавшись, тем не менее выпалил солдат, поедая глазами начальство.
— На какой дальности стреляете на меткость?
— Стреляли на двести шагов — в поясные, на триста или четыреста — в головные и на пятьсот и далее до тысячи четыреста — в рост.
— Ну, и как, попадаешь?
— Более трёх не попадал, и то только один раз, но и более трёх промахов не давал. За них ставят под ружье, а я не люблю стоять…
— А, вот тут мы с тобой похожи, — рассмеялся император, — тоже не люблю стоять… Благодарю, за службу, бойцы! Николай Михайлович, отойдёмте на два слова…
Отсчитав быстрым шагом тридцать шагов, император резко развернулся, так что столкнулся нос к носу с поспешающим за ним князем и, зацепившись за генеральский мундир сварливо зашипел, буравя генерала своим стальным, исподлобья, взглядом:
— Генерал, про тебя врут! Говорят, что Николай Михайлович — вольнодумец, революционер и ниспровергатель основ, — князю показалось что при этих словах в глазах императора заплясали смешливые чёртики, — а я вижу сплошной домострой. Он мне тут маскировкой бабочек восхищается, а у самого дивизия что в обороне, что в наступлении — как комар на голой заднице — бей — не хочу… Открой глаза шире, командир! Твои гренадёры в этой форме видны лучше чем мишени. Винтовка бьет на полторы версты, 10 выстрелов в минуту. Пока полк доберется до позиций врага, опытный меткий стрелок успеет уложить целую роту…
— Никки, — пролепетал смущённо-возмущённо князь, — но устав… наставления… генерал Драгомиров…
— Ну да, ну да, Драгомиров, конечно, авторитет, — усмехнулся император, — по его почину в русской армии так много и усердно твердили о «духе», что в значительной степени проглядели «материю». Николай Михайлович, весь свет восхищается бурами, их ловкостью и героизмом, но мы-то — люди военные и обязаны анализировать боевые действия, не поддаваясь эмоциям. Почему крохотная армия Трансвааля так успешно сопротивляется вдесятеро превосходящим силам противника? Что нового они привнесли в тактику современной войны? Что полезного мы можем извлечь для себя из их опыта? Почему молчите, князь? Не нашлось времени? Не было информации? Руки не дошли? Ну, хорошо, информация об англо-бурской войне пока отрывочная и эмоциональная. Но вы увлекаетесь французской историей, преклоняетесь перед талантами Бонапарта. В чём секрет его успехов на поле боя, и что стало причиной его краха в России? А что стало причиной поражения французов в последней войне с Германией? Почему Бисмарк сказал, что эту войну выиграл школьный учитель?
Генерал молчал. Император устало опустился на придорожный камень.
— Я даже не спрашиваю, читали ли вы книгу Блиоха «Будущая война и её экономические последствия», поэтому даже не вспоминаю про бездымный порох, скорострельные винтовки, пулемёты и многое другое… Жить и воевать нам придётся уже в ХХ веке, а не в ХIХ… А он про Драгомирова… Ещё бы наставления Александра Невского вспомнил!
— Ваше императорское величество, — великий князь дрогнувшим голосом первый раз назвал царя полным титулом, — я готов подать в отставку немедленно…
— Значит так, господин генерал, — прервал его император, вставая. — Если мы будем вести себя, как впечатлительные курсистки — развалим державу за две пятилетки и даже быстрее. Поэтому про отставку забыть, слушать боевой приказ:
Первое — самое позднее через месяц представить образцы полевой формы, в которой солдат будет выглядеть как… этот…
— Коконопряд дуболистный? — упавшим голосом спросил князь.
— Вот-вот, он самый! Чтобы я его с трёх шагов разглядеть не мог, если он затаится!.. Я имею ввиду солдата, а не бабочку.
Второе — собрать команду из толковых, грамотных, усидчивых офицеров со знанием английского-немецкого-французского, посадить в библиотеку. Пусть штудируют все периодические издания, собирают всю доступную информацию про технические новинки и исследования, касающиеся вооружения и обеспечения армии, а также всё, что таковым официально не является, но может быть использовано в этих целях. Доклады собирать, систематизировать, готовить к закрытой публикации.
— Ваше императорской величество, но ведь специально подготовленные специалисты Главного штаба…
— Николай Михайлович, если бы я решил задействовать штаб, я бы так и сделал. Но мне надо, чтобы это сделал ты. Причём сделал обязательно по своей инициативе, без всякого высочайшего повеления. И третье — опять же по твоей личной инициативе, о которой я даже не догадываюсь — надо собрать всех, кто воевал и воюет сейчас в Трансваале. Пригласить к себе в гости… на воды, например. Твоё имение «Боржоми» — идеальный вариант. От приглашения Великого князя они не откажутся, надеюсь? Создать условия для работы, предоставить бумагу. Много бумаги! И пусть пишут.
— Пишут что, ваше императорской величество? — откровенно тормозил полностью дезориентированный князь, — всеподданнейшие доклады?
Император подошёл ближе, долго смотрел в глаза великого князя, вытянувшегося, словно новобранец перед унтером, после чего неожиданно засмеялся, взял генерала под руку и заговорщицки зашептал на ухо:
— Если бы ты взял томик Гая Светония, описавшего деспотизм Тиберия, то мог бы вычитать такие строки: «Угодливость была ему так противна, что он не подпускал к своим носилкам никого из сенаторов ни для приветствия, ни по делам. Когда один консулер, прося у него прощения, хотел броситься к его ногам, он так от него отшатнулся, что упал навзничь. Даже когда в разговоре или в пространной речи он слышал лесть, то немедленно обрывал говорящего, бранил и тут же поправлял. Когда кто-то обратился к нему — «государь», он тотчас объявил, чтобы более так его не оскорбляли. Кто-то другой назвал его дела «священными» и говорил, что обращается к сенату по его воле; он поправил его и заставил сказать вместо «по его воле» — «по его совету и вместо «священные» — «важные».
Император отпустил локоть князя и уже обычным голосом добавил:
— Николай Михайлович, если ты окончательно перешёл на официальный язык, называй меня, в соответствии со своими республиканскими убеждениями — «citoyen», то есть гражданин. Звучит вполне прилично, не обидно и очень даже революционно.
Участники англо-бурской войны должны вспомнить и детально описать всё, что они видели нового и необычного из тактики, вооружения и снаряжения как у буров, так и у британской армии. Было бы идеально, если бы они на основании полученного опыта составили собственные предложения по внесению изменения в отечественные уставы и наставления. Впрочем, на этом не настаиваю.
Ну, и четвёртое… — император остановился и посмотрел на князя уже абсолютно весело и беспечно, — а, не попить ли нам чаю? Только по-семейному. Ты, я и Сандро. А заодно обсудить некоторые государственные назначения. Например… Мне нужен твой совет… — с этими словами император аккуратно взял под руку великого князя, превратившегося в одно большое ухо, и повлёк к штабной палатке. — Я хотел бы вернуть должность товарища военного министра, соединённую со званием начальника военной походной канцелярии, и предложить этот пост тебе…
Короткая остановка, быстрый взгляд в лицо князя, выражавшего уже не эмоции, а чёрт, знает что! Пауза…
— А Сандро — с его революционным проектом броненосца и предложениями по развитию Тихоокеанского побережья — хочу предложить руководство Главным управлением кораблестроения и снабжения… Надо помочь руководить флотом нашему почтеннейшему Алексею Александровичу… на правах его первого заместителя, ну и, естественно, в ранге контр-адмирала…
Что посоветуешь, Николай Михайлович? Нет, ничего сразу не отвечай. Сначала чай, а потом всё остальное — государственные дела на голодный желудок — это, я считаю, неправильно.(*)
________________________________
* «Попить чаю» — такое предложение Сталина после неприятных и трудных разговоров постоянно встречается в мемуарах современников. Сначала подморозить, а потом отогреть, отругать и наградить, пригрозить и обнадёжить — его любимый управленческий приём, фирменный стиль.
Декабрь 1900. Поти. Яхта Штандарт
Зимнее солнце под вечер не спускается, а стремительно ныряет с неба, как будто хочет искупаться в изрядно прохладной черноморской волне. Строго на Юге у самого горизонта кучкуются тучи, и там тяжелое серое свинцовое небо сливается с морем такого же цвета. Свинец, подсвеченный падающим солнцем, приобретает жуткие апокалиптические цвета — от густо-фиолетового до стального. Дует сырой, холодный и промозглый ветер. Пульсирует короткими порциями красный свет «огня» Потийского маяка, отчего усиливается какое-то неприятное чувство безысходности.
В это время года и в такую погоду хочется сидеть дома у камина или у печки. Но городской причал все-таки не пустынен. Возле одной его стороны притулилась изящная яхта с атлантическим форштевнем, вокруг которого кипит какая-то необычная жизнь. У трапа — часовой. Еще один — у ворот. Между ними прогуливается пара жандармов. По трапу туда-сюда снуют матросы, выполняющие сейчас, кроме собственных обязанностей, роль курьеров и денщиков для заточённых на яхте пассажиров, министров и свитских, двое из которых, уединившись на юте в тени андреевского флага ведут неспешную, хотя и крайне нервную беседу, полностью заглушаемую плещущейся за бортом водой.
— И что теперь?
— Теперь ничего. Ждать. Этот идиот Ширинкин приказал арестовать себя и вызвал из столицы помощников, запретив кому-либо покидать борт, кроме нижних чинов, да и то по делам снабжения и связи.