Я растерянно молчала, в очередной раз столкнувшись с тем, что ничего толком не знаю о культуре мира, в котором очутилась. Мне ведь даже в голову не пришло, что это показательное выступление было именно тем, чем было. Вот был бы номер, если бы председателей ЖСК вот так вот раз месяц выгоняли во двор, да пропускали сквозь строй возмущённых людей, да чтоб при этом не только плетью слов можно было пользоваться, но и кнутом пожёстче, глядишь бы и исправилось что в жилищно-строительной системе нашей страны.
Н-да. Со своим неуместным вопросом я не просто села в лужу, я перед этим ещё и шутовской колпак себе на голову нацепила.
— То, что ты сейчас сказал, это правда?
— Да.
— А я подумала, что это ты передо мной красуешься… — призналась смущённо. — Некрасиво получилось.
— Ты поэтому ушла? — странно посмотрел на меня. — Решила, что я красуюсь?
— Прости, пожалуйста, — шепнула я и, попятившись, позволила Элару зайти в квартиру. Засияв, он тут же просочился внутрь. Запер за собой дверь.
— А кроме позора? Ну, для деляг этих? — всё ещё не могла успокоиться я. — Будет какое-то ещё наказание?
— Само собой, — радостно осклабился дюк и со злым задором в голосе добавил:
— Им всем по локоть отрубят руки, а их жён и детей посадят в долговую яму.
От шока у меня вытянулось лицо, а Элар фыркнул и заржал, как конь.
— Вель! Ну ты как маленькая! Сначала они исполнят все взятые на себя обязательства, затем заплатят штраф — весьма внушительный. И если не управятся в положенный срок, то навсегда лишатся права жить на территории Славоя. Они и все их потомки до четвёртого колена. Это хороший стимул, поверь мне.
И пока я переваривала полученную информацию, положил свой свёрток на пол, а сам опустился на специальную скамеечку и споро стал развязывать шнурки на ботинках.
— Что ты делаешь? — осипнув от удивления, спросила я.
— Разуваюсь. Я тут проконсультировался. Мне сказали, что у вас при входе в дом принято разуваться. Вроде как, если ты не снял уличную обувь, то тем самым проявил неуважение хозяевам. Это правда?
Вскинул на меня открытый взгляд. И я застыла, не зная, как быть. И хотелось бы нахамить да выставить вон, но как-то язык не поворачивался после того, как он мне тут так очаровательно и мило покаялся в грехах.
Божечки! Я и в самом деле только что подумала, что хуратор злюк Элар очаровательный и милый?! Это не у Бро беременные гормоны в маразм впали, а у меня.
— В некоторых странах это неотъемлемая часть культуры, — наконец, произнесла я, запретив себе таращиться на Элара. Если бы я не знала, что его феромоны на меня не действуют, то точно бы решила, что это инкубские происки. — И если ты хочешь поговорить об этом, то лучше это делать днём. Я вообще-то готовилась ко сну.
— Можешь готовиться дальше, — зевнув, разрешил Элар. — Я сегодня у тебя ночую.
— Почему каждый раз, когда я пытаюсь подумать о тебе что-то хорошее, ты открываешь рот и все мои попытки летят в тартарары?
— Что?
Он как раз наклонился, чтобы поднять свой свёрток и застыл в этой позе, снизу вверх глядя на меня.
— Мы же договорились. Разве нет? Ты сам согласился с тем, что я имею право взять время на размышления. У тебя раздвоение личности? Почему ты даёшь обещание и тут же нарушаешь его?
— Я нарушаю обещание? — воскликнул Элар, с возмущением глядя на меня.
Интересно, какое наказание в Славое предусмотрено за убийство?
Мир заволокло пеленой ярости, пальцы сами собой сжались в кулаки, а взгляд заскользил по коридору в поисках орудия убийства.
— Вель, у тебя сейчас вдруг такое лицо стало, словно ты замышляешь недоброе.
Догадливый какой.
— Что натолкнуло тебя на мысль, что я способна оставить на ночь постороннего мужика? — на диво ровным голосом поинтересовалась я, испытывая прямо-таки садистское наслаждение, как злюка перекосило от моих слов.
Не хочешь быть посторонним? Так это право, мой дорогой, ещё заработать надо!
— Прошедшая ночь? — то ли утвердительно, то ли вопросительно заметил он, пристраивая свои туфли на полочку для обуви. — Давай эксперимент проведём. Раз уж нам неделю ждать твоего положительного ответа, то почему бы не попробовать облегчить взаимные мучения?
И тут свою роль сыграло моё богатое воображение. Я в красках представила себе эту взаимопомощь. В нарисованной картине присутствовали два обнажённых тела, один диван и один на двоих, но зато разнузданный и безрассудный, секс. Не вовремя вспомнился пошлый анекдот про монашку (Тот, который «Не образом, батюшка, а подсвечником»), и кровь отлила от сердца, ударив в голову.
Не нужно мне никакое оружие. Я его голыми руками задушу!
— Чем больше мы сопротивляемся, тем сильнее будет физическое влечение, — не подозревая о моих кровожадных мыслях, пояснил будущий покойник, поднял с пола принесённый с собой свёрток и без спросу двинулся в сторону единственной жилой комнаты в нашей квартире. — Вот я и подумал, если мы станем время от времени ночевать под одной крышей, возможно, получится дожить до назначенного тобою срока в здравом уме. Обещаю не приставать и лечь спать на диване.
И добавил, споткнувшись о воздух на пороге спальни:
— Или не на диване. — Поглядел по сторонам, с сомнением оглянулся на меня.
— У вас одна постель на двоих?
— И жуть до чего холодный пол, — злорадно усмехнулась я. — Всё ещё хочешь остаться?
Не знаю, как бы я отреагировала, если бы Элар после моего заявления ушёл, но внутренний голос подсказывал, что, скорее всего, разочаровалась. Но дюк уходить отказался и поэтому теперь я злилась. Нелогично? Увы, я сама прекрасно это осознавала и только ещё больше психовала, понимая, что с появлением Элара в моей жизни, прежние правила перестали работать.
— Слушай, а какой-нибудь матрасик у вас есть? Или запасное одеяло? — присматриваясь к коврику у дивана, поинтересовался дюк и внезапно бросил мне на колени свой свёрток. — Кстати, это твоё.
— Подарок? — удивилась я, трогая холщовый мешок, внутри которого угадывалось что-то мягкое. — А я-то уже было решила, что ты начинаешь потихоньку к нам свои вещи перетаскивать. Подушки, покрывала… Зубную щётку.
Элар рассмеялся, откинув голову назад, а я прикусила щёку изнутри, чтобы к нему не присоединиться.
— Пока воздержусь, — наконец, сказал он. — И нет это не подарок. Ты ждала от меня подарок?
Я задумалась. Подарки — это всегда приятно, но принимать их лучше от хорошо знакомых людей, а ещё лучше от родных и близких.
— Нет.
— Я так и подумал, — кивнул Элар, устраиваясь в Брошкином кресле. — Поэтому для начала решил вернуть тебе твои вещи.
И добавил, когда я в недоумении приподняла бровь:
— Те, что ты в «Оливковой роще» оставила.
О, Божечки! Я же совсем про пеплос Кето забыла! Нижнее платье — Бог с ним! — я за свои кровные покупала, а вот пеплос медуза мне одолжила.
— Спасибо, — смущённо поблагодарила я. — Мне это платье одна медуза взаймы дала, на праздник. Некрасиво получилось бы, если бы я ей его не вернула.
— Спасибо на хлеб не намажешь, — тут же отозвался Элар и радостно продемонстрировал мне белизну своих зубов. — А вот масло, а лучше, сыр — очень даже. Вель, у тебя перекусить не найдётся? А то у меня с завтрака маковой росинки во рту не было.
— Да ты совсем обнаглел! — всплеснула я руками. — Хозяйка, воды не найдётся, а то так есть хочется, что переночевать негде…
— А я тебя в ответ завтра в городе обедом накормлю. По рукам?
Очень хотелось отправить его наглеца подальше, но, сама не знаю, почему, я всё же поплелась на кухню. Выложила на стол кусочек сыру, остатки вчерашнего хлеба, одинокий помидор и мисочку с маринованными оливками.
— Небогато, — протянул злюк, брезгливо рассматривая угощения.
— На ночь жрать вредно! — огрызнулась я и ухватилась за тарелку с сыром, намереваясь убрать её обратно в холодильник. «Небогато»… Я, можно сказать, последнее от себя отрываю, а он нос воротит!
— Небогато, но мне хватит, — перехватил уплывающую закуску дюк, внезапно оказавшись за моей спиной.
От него пахло чем-то свежим, нежным, как зелёный чай, и вместе с тем резковатым, мужским. От приятного запаха закружилась голова, а пульс, под обхватившими запястье пальцами зачастил перепуганным зайцем.
Вторую руку Элар опустил на моё бедро, и я безвольно опустила веки, из последних сил борясь с желанием откинуться на горячую мужскую грудь.
— Что ж ты такая ершистая? — царапнул хрипотцой голос дюка. — Не нужно из-за каждого моего слова выпускать колючки.
Губами прижался к коже за ухом, а я, проглотив всхлип, немного наклонила голову, безмолвно призывая задержаться, продлить эту незамысловатую ласку ещё хотя бы на один миг.
Влажный жар мимолётного касания. Тяжёлый вдох, похожий на шипение… И Элар отступил, отпуская. Я же едва не расплакалась от разочарования и внезапного холода, пробежавшего по коже гусиными лапками. Вот же я дурочка! Вздумала стоять у раскрытого холодильника…
— Я постараюсь, — прокашлявшись, ответила я и щёлкнула по кнопке электрического чайника, решив от широты душевной, напоить злюка остатками персикового пакетированного чая.
Ой, ладно, вру! Просто боялась обернуться и встретить взгляд Элара. Чёрт его знает, что бы я в этом взгляде прочитала, как на это отреагировало моё либидо и чем бы это закончилось. Всё-таки в квартире мы были одни, а пускать постороннего мужика, даже если он уже и не совсем посторонний, в нашу с Брошкой семейную постель я была категорически не готова.
Залив пакетик кипятком, я поставила перед Эларом чай, молча пододвинула сахарницу и села напротив.
— Это чай? — уточнил он, подозрительно рассматривая жёлтые разводы, поднимающиеся вверх от прижатого ложкой бумажного мешочка.
— Чай, — без зазрения совести соврала я, потому что чаем эту бурду мог назвать разве что производитель и Брошка в пылу беременных хотелок. — Заварку сразу не доставай, дай ей настояться пару минут.
— Чай с сахаром — это горячий лимонад, — отодвигая сахарницу, произнёс Элар, глянул на меня из-под ресниц и отвернулся.
Я незаметно потрогала щёки кончиками пальцев. Вроде не горячие, а значит, есть шанс, что смущение не полыхает на них предательски алым цветом.
В тишине мы прождали положенное время, а потом дюк двумя пальцами перехватил верёвочку и брезгливо отложил истекающий мутным соком пакетик на тарелку, где ещё недавно был сыр. Обнял кружку смуглыми длинными пальцами, поднёс ко рту и сделал один глоток.
После чего, по-прежнему не говоря ни слова, пододвинул к себе сахарницу, а я вылетела из кухни, торопливо обронив:
— Запасное одеяло достану. Не на коврике же тебе спать, в самом деле.
— Буду весьма признателен, — с тоскою вздохнул Элар.
Ворвавшись в спальню, я суетливо пробежалась по периметру, поправила шторы и, остановившись у чешской стенки, которая нам досталась вместе с квартирой, два раза стукнулась лбом о лакированную дверцу, истово надеясь, что это поможет мне взять себя в руки.
Не помогло.
Когда минут десять спустя Элар появился на пороге спальни, на полу его ждала наспех сооружённая лежанка, а я, спряталась под одеяло, по самый нос.
— В ванной я тебе положила чистое полотенце. Синее. Когда будешь ложиться, выключи свет.
— Как? — односложно уточнил он.
— Кнопочка на стене.
— Хорошо.
Кивнул и вышел. А я судорожно вздохнула и ме-едлено выдохнула, пытаясь успокоиться. И зачем я только согласилась на эту авантюру? Вчера-то я на нервной почве умоталась до состояния «бревно», сегодня же была бодра и нервозна. И боялась вовсе не эротических кошмаров, а того, что вовсе не получится заснуть.
Отвернувшись к стене, зажмурилась и слушала, как шумит вода в ванной, как скрипит старичок-пол под тяжёлыми мужскими шагами, как щёлкает выключатель, как ворочается на полу, вздыхая и неслышно бормоча под нос проклятия, Элар.
А потом густая тишина затопила уши, и я уже не слышала никаких звуков, лишь стук собственного сердце и шум крови в ушах. От напряжения воздух в комнате искрил, и хотя Элар никак не показывал, что не спит, я знала, что он, как и я, даже не пытается бороться с бессоницей.
Вдох-выдох.
Главное не думать о том, что у нас одно желание на двоих и что кроме нас здесь никого.
Вдох-выдох.
Мужчина и женщина — как существа с другой планеты. Мы думаем, что видим друг друга насквозь, а на самом деле говорим на разных языках.
Вдох.
Выдох.
— Вель?
Выдох…
Ни звука, ни вздоха, ни шевельнуться, ни в коем случае не показывать виду, что я не сплю. Потому что если Элар хотя бы пальцем ко мне притронется… Я влюбилась в него с первого взгляда, уж и не знаю, магия это была или нет. Он говорит, что нет, а я… А я не знаю. Я «Мастера и Маргариту» вспоминаю, как там говорилось? «Любовь выскочила перед нами, как убийца выскакивает в переулке» — так кажется. И никакого шанса на спасение, по крайней мере, для меня. На чём только держусь всё это время… На честном слове да на спасательном круге из гордости.
Потому что так тянет к нему, так невыносимо тянет…
Вдох-выдох.
— Вель… — повторил Элар. И я представила, как моё имя облачком сорвалось с его языка, пролетело полтора метра и опустилось на мои губы лёгким ароматом голубого лотоса.
Я лежала с закрытыми глазами, повернувшись лицом к стене, и всё равно словно наяву видела, как Элар закидывает руку за голову, как сгибает колено, домиком натягивая простыню. Тёмные на фоне белого белья пальцы выбивают неспешный ритм, рваный, нервный, словно мужчина пытается принять решение. А я, затаив дыхание, ждала этого решения. Да, ждала! Так сильно и с такой надеждой, что и сама не заметила, как провалилась в сон.
Жаркий.
Жадный.
Яростный и яркий.
Здесь никто из нас не испытывал сомнений, брал без спросу и отдавался полностью.
Поцелуи жгучие и одновременно мягкие, бархатные, как плюшевый медведь, которого мне Бро подарила на восьмой день рождения. Очень мягкий, очень тёплый, чудовищно порочный медведь с такими невероятными губами, что я не в силах удержать внутри стона. Да и нет никакого смысла сдерживаться. И сладкие звуки вырываются из меня, царапая горло и оставляя на языке напряжённый вкус медового ожидания.
— Прости меня, Вель, — искушал горячим шёпотом призрачный Элар, и я смело и уверенно отвечала:
— Да.
Во сне прощать просто, потому что не помнишь причин обид.
— Поцелуешь?
— Да.
Губы у Элара были сухие и обманчиво ленивые. Он словно делал вид, что не целует, а лишь принимает поцелуй, позволяет мне себя целовать. И мне это нравилось. Нравилась эта завораживающая игра, нравилось втягивать в рот его язык и дразнить кончиком своего, искать пределы мужского терпения. Нравилось, как мужская ладонь уверенно и весомо опустилась на мой затылок и как пальцы запутались в непослушных волосах.
Очень.
Нравилось, как Элар целует шею, прикусывая кожу и легонько дуя, терзая яростными порочными обещаниями-проклятиями.
О, как я хотела, чтобы он воплотил их все! В большинстве случаев мы были бы мокрые и голые, но можно и в одежде. И стоя, как тогда в каморке, и сидя, и на четвереньках… Как угодно, пожалуйста! Я так хочу, так хочу…
Так сильно, что с моих губ жалобным стоном сорвался крик. Я распахнула глаза и застонала уже от отчаянья.
Сон.
Всё казалось таким настоящим, а было лишь игрой воображения.
Губы горели. И щёки. В горле стоял горький ком разочарования, а сердцу стало мало места в груди.
Я сползла с дивана и по проторенной дорожке потопала в ванную. Зажгла свет, включила холодную воду и, дождавшись, пока она станет ледяной, набрала полную пригоршню, чтобы плеснуть в пылающее лицо.
И в этот миг распахнувшаяся дверь с громким стуком ударилась о коридорную стену, и в тесную ванную шагнул Элар. Расстояние между нами было ничтожным, и я, скажем прямо, могла уклониться, шагнуть назад. Но я замерла, смотрела в расширившиеся зрачки, почти полностью поглотившие шоколадную радужку, и не двигалась. Не сопротивлялась, когда он обнял ладонями моё лицо и склонился к губам и поцеловал. Яростно, глубоко, отчаянно и жадно. Одна рука скользнула на мой затылок, вторая сжала предплечье, сильно, пожалуй, даже грубо, и я в ответ царапнула крепкую мужскую шею, вонзила ногти в кожу чуть ниже ключиц.