Сделав паузу, Зоряна перевела дыхание. Девушка выглядела совершенно спокойно и даже безмятежно, но я прекрасно слышал, как ее голос подрагивает от скрываемого напряжения.
— Если Адольф намерен обратиться в Трудовую инспекцию, могу предугадать последствия. После рассмотрения ваших показаний комиссией по этике я, может быть, заплачу штраф. Кроме этого есть вероятность, что меня обяжут пройти курсы бесконфликтного общения с персоналом. За свой счет, но мне подобные курсы лишними точно не будут — знания, тем более по профильной деятельности, на дороге не валяются.
Адольф же, получив судебное решение о выплате компенсации, еще и имея в личном деле обращение в Трудовую инспекцию, после этого вряд ли заинтересует иных работодателей, кроме муниципальных служб, где для уборки улиц всегда не хватает персонала. Это вам всем для информации. Адольф, — обернулась она к румянощекому парню, который понемногу начинал понимать происходящее, — дверь выхода там, за ней ворота. Прошу покинуть поместье Делашапель, а завтра жду тебя к одиннадцати утра для оформления документов.
— Зоряна Сергеевна, вы не так поняли, я…
— Адольф, не заставляй меня вновь употреблять слова и выражения, которые заставят тебя испытывать моральные страдания. Убедительно прошу покинуть территорию поместья.
— Зоряна Сергеевна, простите меня пожалуйста, — на парня было уже больно смотреть.
Его картина мира сейчас трещала порванным шаблоном — он просто не мог осознать, что кто-то воспримет угрозу получения штрафа от Трудовой инспекции с настолько безразличным спокойствием, как Зоряна. И то, как мимоходом она об этом упомянула, а также озвученная перспектива получить иск на триста золотых рублей уверило его в серьезности происходящего.
Я подумал было вмешаться в происходящее, но у Зоряны как понял присутствовал вполне ясный план беседы, которого она и придерживалась. Перестав замечать Адольфа, она отступила чуть в сторону, привлекая внимание остальных работников.
— Многие из вас, пересекая порог нашего поместья, приносят с собой стойкое понимание, что у вас есть права. Среди вас нет ни одного подданного, вы все граждане Конфедерации, и ваши права действительно записаны в Конституции — русским по белому. Вот только, к сожалению, не все из вас при этом знают, что права всегда… всегда! — запомните это, неотделимы от обязанностей.
К сожалению, родители и учителя не объяснили этого вашему бывшему коллеге. Адольф! — вновь повернулась Зоряна к парню, — если ты оглянешься вокруг, и найдешь в себе силы подумать о происходящем, ты поймешь, что в этом мире никому ты не нужен, не интересен и не важен. Кроме самого себя и, может быть, мамы и папы, если они у тебя есть. Это печально, но факт.
Мне очень неприятно быть именно тем человеком, кто тебе впервые это озвучивает, но думаю лучше поздно, чем никогда. А сейчас я все же хочу, чтобы ты как можно быстрее покинул территорию усадьбы, или я буду вынуждена попросить охрану помочь тебе удалиться.
В этот момент в противоположном конце холла от стены отделился Гек, который как и я подпирал одну из колонн, расположившись в тени. Когда датчанин подошел к Зоряне, встав у нее за плечом, Адольф невольно попятился.
Гекдениз Немец, в новой жизни ставший Денисом Иноземцевым, уже начал приходить в норму. Он все еще был довольно худой, так и не отойдя полностью от истощения заключения в виртуальной капсуле, но прежний вид себе понемногу возвращал. И уже сейчас, несмотря на спокойный и даже в чем-то туговатый вид флегматичного датчанина, было ясно — выкинет за ворота нарушителя спокойствия не раздумывая. Ни над указанием Зоряны, ни над моральными и даже физическими страданиями Адольфа.
С Геком последнее время мы практически не пересекались — я довольно серьезно был занят учебой и сопутствующими процессами, датчанин же либо тенью следовал за Зоряной, будучи ее телохранителем, либо пропадал в спортзале или медицинском блоке, возвращая былые кондиции.
Глядя в спину Геку, я обратил внимания на его форму — он был в черно-красной экипировке охраны поместья Юсуповых-Штейнберг. И только при виде этой формы я вспомнил о том, что у меня, в общем-то, есть еще незаконченные дела с моим отрядом варлорда. Такие как утверждение формы одежды, чем я еще не соизволил озаботиться. А мне никто, ввиду некритичности, об этом пока не напомнил.
Весь мой отряд пока состоял из четырех человек — к Элимелеху, Ире и Аде добавился Гекдениз. Но в официальных мероприятиях они не участвовали, задания по найму не брали, и организационные вопросы отряда повисли в воздухе.
— Адольф, ворота там, — снова произнесла Зоряна и показала в сторону выхода. — Еще раз прошу, не заставляй меня повышать голос или заставлять Дениса делать тебе больно.
Глядя над плечом Зоряны на Гекдениза, Адольф сощурился и порывисто дернулся, собираясь уходить. Но едва двинувшись с места, остановился. Парень явно хотел что-то сказать, но присутствие датчанина за спиной девушки ему мешало, заставляя страшиться последствий. Я видел, как Адольф злится на Зоряну, будучи крайне возмущенным несправедливостью этого мира. По ауре парня — на удивление легко мной читаемой, я прекрасно чувствовал его эмоции.
— Да кто ты вообще такая? — возмущенно, едва не сорвавшись на фальцет, произнес Адольф.
Он уже понял, что решение Зоряна не поменяет, и его злость все более усиливалась — особенно учитывая хрупкость юной девушки по сравнению с ним. Зоряну, впрочем, расстройство молодого человека ничуть не волновало.
— Я управляющая усадьбой Делашапель и тот человек, которому ты обязан подчиняться в пределах установленных должностной инструкцией обязанностей, — совершенно спокойно ответила Зоряна. Адольф, глядя на нее сверху вниз, от этого спокойствия вовсе потерял голову.
Последнее время я общался лишь с одаренными или к ним приближенными, поэтому успел отвыкнуть от шлейфов аур обычных людей. В гимназии ауры большинства учащихся и преподавателей были закрыты, или они хотя бы следили за ментальной гигиеной.
Сейчас же, особенно понемногу теряя контроль из-за злости, обиды и раздражения, румянощекий парень читался мною как открытая книга даже без малейшего усилия с моей стороны. Градус его желчи и злобы повышало еще и то, что он пробовал просить прощения у девушки перед всеми, а она на это даже не обратила внимания, еще и совершенно проигнорировав факт нанесенного ему этим оскорбления.
Чтобы предупредить грядущие проблемы Адольфа, я решил выйти из тени. Сделав первый шаг вперед подумал о том, что озвученная фон Колером концепция homo deus — человека божественного, не так уж далека от истины. Если я сейчас, при желании, как открытую книгу могу прочитать мысли обычного человека, то что будет когда я наберу достаточно знаний, которые пока только собираю по вершкам?
Вмешаться я, кстати, не успел.
— Управляющая она… знают все, чем ты отлично управлять умеешь, — изобразил очень неприятную улыбку румянощекий парень, произнеся фразу с премерзкой интонацией пренебрежения. Высокомерно вздернув нос, Адольф теперь уже окончательно собрался уходить.
Очень неприятная ситуация. И я пожалел, что сейчас находился здесь. Потому что без меня все разрешилось бы немного иначе, а я вот теперь не смогу это оставить просто так. Уровень немного не тот — и где Зоряне было бы достаточно извинений после вмешательства того же датчанина, то в моем присутствии подобное спускать было нельзя.
В том, что все разрешилось бы я убедился тогда, когда Гекдениз шагнул вперед, закрывая Адольфу проход, отчего тот отшатнулся. Датчанин, как и все присутствующие, по интонации и пренебрежительной ухмылке прекрасно понял, на что намекал Адольф, и явно собирался попросить у него объяснений. Но я уже был рядом — преодолев десяток метров в скольжении, возник для всех остальных в центре холла словно из ниоткуда.
Датчанин увидев меня удивился, но виду не подал. Повинуясь короткому взгляду, он отступил на шаг. Я же встал перед открывшим от удивления рот Адольфом и резко выбросил вперед руку с расправленной ладонью, коснувшись подушечками пальцев его лица. Рука сразу словно прилипла, причем как магнитом притянутая — неожиданно легко у меня получилось зацепить его ауру.
— Ты не договорил, — мягко произнес я, заглядывая Адольфу в глаза.
Одновременно с этим я чуть придушил его дух. Причем действовал так, как обучал меня фон Колер ментальным практикам применительно к одержимым. И явно переборщил: очень четко я ощутил мягкую преграду воли парня. Словно свежая паутина в лесу, когда раздвигая ветки чувствуешь ее рукой, разрывая с легкостью.
Интуитивно я осознал, что могу сейчас полностью подчинить разум стоящего передо мной человека, или вовсе убить его или превратить в безумца легким усилием воли.
Так, стоп. А почему интуитивно? Нет, это было вполне полное знание: я сейчас неосознанно прошел по проторенной дороге умений, доставшихся мне в наследство от лорда-повелителя инфернала. Слепок его знаний инициировался сейчас, в момент использования, и я прекрасно понял теперь, каким образом тот же демон Василий Иванович подчинял тело Васи Ндабанинга.
Сам бы, кстати, повторить подчинение со вселением демона я не смог — потому что с этой физической оболочкой моя душа связана неразрывно, и собственное тело мне не покинуть. Но принцип понял хорошо. И даже без полного контроля разума я почувствовал себя сейчас словно кукловод, впервые взявший в руки деревянной крест с ниточками.
Подтверждая возникшее впечатление, стоящий напротив Адольф дернулся и как-то вдруг сломался, а в глазах его расплескался неподдельный ужас. Знакомое состояние — мне ли этого не знать. Очень неприятное чувство, когда тело полностью ощущается, но тебе не подчиняется.
— Адольф. Давай честно и без утайки расскажи всем, что не договорил про госпожу Зоряну, — прежним мягким тоном произнес я. — Почему тебе не понравилось работать под ее руководством?
Смотреть на него пришлось снизу вверх, причем задирая голову — Адольф прилично меня выше. Но слишком мягкий оказался. Его дух аморфный какой-то, и неприятный как просроченное желе.
— Потому что она шлюха! — не в силах противится ментальному давлению, громко произнес Адольф, все же сорвавшись на фальцет.
В принципе, я подспудно ждал подобного. Но, честно сказать, окончательно не был уверен. Все же неприкосновенность частной жизни и все такое — я просто не рассчитывал, что слухи про прошлое Зоряны вообще начнут распространяться.
«А еще не рассчитывал, что кто-то намеренно начнет их распространять» — сухо подсказал внутренний голос наверняка истинную причину случившегося.
Да, в этом я серьезно ошибся, просто не приняв подобный вариант в расчет.
Сразу после слов Адольфа я отдернул руку, ослабляя хватку и отдавая парню контроль над телом. При этом сам не справился с эмоциями: вырвал руку, что называется наживую — стоявший рядом со мной парень прянул вперед, упав на колени и плюнув кровью, словно я с мясом вырвал из него рыболовный крючок.
Часть крови попала мне на ладонь, и я брезгливо встряхнул рукой, избавляясь от тягучих багровых капель. Как оказалось, контроль над телом Адольфу вернул не полностью — от моего резкого жеста он дернулся, словно это я им встряхнул, как невесомой куклой. И в тот момент, когда я махнул рукой вниз, он с глухим шлепком впечатался лицом в пол.
От удара Адольф потерял сознание, а под его головой начала натекать лужа крови. Стараясь успокоиться, я подошел ближе, примерился и наступил ребром каблука ему на палец, резко перенеся вес тела на одну ногу. Раздался хруст и под сводами холла эхом зазвучал истошный вскрик — парень очнулся.
— Адольф, убедительно прошу тебя, прекрати кричать и поднимись, — прежним мягким тоном произнес я, убирая ногу. — Или я вновь буду вынужден сделать тебе больно. Поверь, мне это неприятно едва ли не сильнее, чем тебе.
Моих заботливых интонаций Адольф испугался больше всего — я понял это по эху его эмоций. Негромко подвывая от боли, больше не решаясь громко кричать, он поднялся. Встал съежившись и согнувшись, баюкая руку со сломанным пальцем, и одновременно пытаясь вытереть с подбородка натекающую из разбитого носа кровь. На Адольфа я уже не смотрел, оглядывая остальной персонал усадьбы.
— Зоряна Смит принесла мне клятву верности личной присяги. Ее жизнь теперь принадлежит мне, целиком и полностью. Забрав ее жизнь, я забрал себе и ее честь — и если кто-то решит оскорбить ее разными домыслами, он сделает это в первую очередь в мой адрес. Надеюсь, вам всем это понятно?
Говорил я сейчас с долгими паузами, очень тщательно подбирая слова. Потому что предназначены они были не только тем, кто стоял сейчас напротив.
Под моим взглядом расположившиеся в шеренгу люди закивали. При этом только трое не опустили глаза. Одной из них оказалась пожилая женщина, нанятая на вакансию фельдшера. Забыл я как ее зовут, хотя нас представляли на собеседовании. Но у меня с именами вообще не очень. Да и до того момента как нанятые сотрудники не прошли испытательный срок смысла грузить память их именами я вообще не видел.
— Адольф, — продолжил между тем я, — который сейчас решил, что может без последствий оскорбить Зоряну Сергеевну, совершил очень большую ошибку. Которая усугубляется тем, что я нахожусь рядом, и не могу не отреагировать на его слова.
Вновь сделав паузу, я — показательно игнорируя взгляд парня с перекошенным гримасой боли и испуга окровавленным лицом, вновь поочередно осмотрел всех остальных.
— Вы знаете, я ведь вовсе не бездушный, — с показательным сожалением покачал я головой. — И новомодные идеи неофеодализма… даже криптофеодализма, которые культивируются в обществе владеющих даром аристократов, мне глубоко чужды. Я ярый противник решения вопросов путем физического воздействия, дуэлей как способов решить спор, телесных наказаний и прочих пережитков вернувшегося варварского прошлого. Более того! Могу вам сказать, что я вида крови-то даже боюсь.
Столь неожиданное признание вызвало негромкий, едва-едва слышный гомон, и прекрасно чувствуемый мною всплеск эмоций. Только ауру сухонькой женщины фельдшера я не ощущал — она явно знала толк в базовой ментальной защите.
— И я сейчас очень не хочу жестко… даже жестоко наказывать Адольфа за свершенное по глупости столь грязное оскорбление Зоряны Сергеевны. — Тем более не желаю оттого, что когда Адольфу будут оказывать медицинскую помощь, он сообщит каким образом получены травмы, меня будут пытаться вызвать на допрос, и в конце концом накажут — вероятно, обяжут возместить ему моральный ущерб. Если он наймет хороших юристов, сумма морального ущерба возможно даже покроет стоимость лечения. Хотя это вряд ли.
О встречном иске об оскорблении чести и достоинства я не упомянул. Владеющие даром в подобных случаях в суды не обращались, решая вопросы несколько иначе. И большинство присутствующих об этом знали. Я меж тем продолжал вещать убаюкивающим тоном:
— Так что самый, по моему мнению, лучший вариант сейчас — просто показать Адольфу на дверь, удовлетворившись его разбитым носом и сломанным пальцем. Но ведь в чем проблема? — повысил я голос. — Если о моем столь воспитанном и вежливом поведении узнают… не поймут-с.
В диком варварском, даже зверином мире, где царствует грубая сила, вежливость и сострадание всегда принимают за слабость. И это вот пренебрежение со стороны владетельных владеющих гарантированно станет моей гораздо большей проблемой, чем счет на лечение Адольфа и отобранное чиновниками Конфедерации время. С волками жить, по-волчьи… ну, вы понимаете, — доверительным произнес я, еще раз осматривая всех собравшихся.
С негромким стуком парень приземлился на колени, явно собираясь просить просто отпустить его. И еще он собирался сообщить, что никуда и никогда не пойдет жаловаться. И, наверное, если бы я разрешил ему сейчас говорить, Адольф бы сам себе верил. Но внимания на его полнящийся страхом и ужасом взгляд я не обратил, обращаясь только к остальным семерым недавно нанятым работникам.
— Вы все, здесь присутствующие, пока не стали теми людьми, чья судьба меня хоть сколько-нибудь волнует. Кого-то из вас я вижу второй или третий раз в жизни, и кроме краткосрочного контракта на время испытательного срока нас ничего не связывает. Но могу с уверенностью сказать, что если вы станете частью моей команды, проблемы каждого из вас станут моими проблемами. Вне зависимости от того, принесете вы мне личную присягу, или нет…