Голос мамы был нежным:
— Рада, что ты рассказала. Я скучаю, солнышко. Береги себя.
— И я скучаю.
— Не давай бабушке вызывать у себя паранойю, — добавила она перед тем, как повесить трубку. – Никто тебя не найдет в Лондоне.
* * *
Мы с Сэмом снова встретились на газоне той же ночью.
Мы этого не планировали. Мы даже не виделись после завтрака. Но когда мы с бабушкой вернулись с шоу, я выбралась в сад под небо, полное звезд, и длинное тело Сэма уже растянулось на траве, ноги были скрещены в лодыжках. Он был плотом посреди зеленого океана.
— А я все гадал, придешь ли ты, — произнес он, повернувшись на звук моих шагов.
«Не уверена, что смогла бы удержаться», — хотела сказать я, но промолчала и опустилась рядом.
Мне тут же стало тепло.
Этой ночью, наученные опытом, мы оделись теплее: он — спортивные штаны и толстовку университета «Джонсон», а я – штаны для йоги и толстовку «49ers». Наши носки ярко-белыми пятнами виднелись на темной траве. Мои ступни в сравнении с его, казались просто крошками.
— Надеюсь, утром я не устроил тебе проблем с Джуд, — проговорил он.
Немного, но не стоило это вспоминать, потому что Джуд успокоилась. Мы покинули отель, и ее увлекло метро, музей, блеск и роскошь обеда в «Harrods». А потом мы несколько часов гуляли и закончили день «Отверженными» в «Театре Королевы». Ноги все еще гудели после пешей прогулки. В голове была куча информации, которую пыталась уместить туда бабушка: прочитанные ею история королей, искусство, музыка и литература. Но сердце было заполнено сильнее, я была просто ослеплена историей Вальжана, Козетты, Жавера и Мариуса.
— Она в порядке. И уже спит, — заверила я Сэма. – Думаю, она уснула раньше, чем намазала кремом вторую ногу.
— Думаешь, она могла поставить будильник, чтобы проверить, вернешься ли ты в комнату к полуночи?
— Могла… — я и не подумала об этом, а стоило. Эта предосторожность была характерна бабушке: она всегда следила за моей безопасностью. И полночь – ха. Если крайний срок в одиннадцать часов считался поздним, то полночь – это скандал.
Я разрывалась. С одной стороны, как еще доказать ей, что я – не мама? Я не собиралась сбегать в большой город, выходить замуж в восемнадцать и сразу обзаводиться детьми, гоняться за славой, а в итоге остаться с разбитым сердцем. И я не собиралась раскрывать себя журналистам, чтобы они нападали на нас с разных сторон света. Я понимала, почему бабушка нервничала – она пережила ужас развода моих родителей и знала подробности лучше меня – но становилось все сложнее жить под постоянной вуалью паранойи.
С другой стороны, разве так ужасно быть похожей на маму? Порой бабушка вела себя так, будто мама не могла о себе позаботиться, что совсем неправда. Бабушка словно видела чистую душу мамы, как слабость, но мама находила радость в мелочах, и у нее было сердце романтика. Бабушка могла ненавидеть те десять лет, что мама провела с папой, но без него не было бы меня.
— Наверное, в этот раз я так задерживаться не буду, — призналась я, вырвавшись из раздумий.
Сэм прошептал шутливо и разочарованно:
— А мне понравилось оставаться с тобой допоздна.
— Я буду спать в своей кровати, — я улыбнулась. Зачем я наносила блеск для губ и румяна перед тем, как выйти? Мое лицо и без того пылало ярко-красным.
— Вот обидно.
Я посмотрела на небо, не зная, что сказать, пытаясь понять, чувствовал ли он то, как моя кровь кипела под кожей. Я не помнила, как он уснул прошлой ночью, значит, я была первой. Я прижалась к нему, закинула на него ногу и уткнулась лицом в шею? Может, он схватил меня за бедро и притянул ближе. Как долго он так пролежал, пока сам не уснул?
— Бабушка убьет нас обоих, если это повторится.
— Тебе восемнадцать, Тейт. Я знаю, что она переживает, но ты взрослая.
Почему от слов, что я – взрослая, я еще сильнее ощутила себя ребенком?
— Знаю, — ответила я, — но, понимаю, как это звучит, у меня другие обстоятельства.
Я заметила краем глаза, как он кивнул.
— Понимаю.
— Сомневаюсь, что еще кто-то хочет знать, где мы с мамой, но…
Я притихла, и мы остались в тишине. Я мысленно умоляла, чтобы вернулась легкость прошлой ночи, и разговор тянулся без усилий. Вчера было похоже на погружение под теплую воду пруда с осознанием, что можно плавать целый день под солнцем, а потом просто лечь спать.
— Чем ты сегодня занимался? – спросила я.
— Лютер хотел воссоздать обложку «Abbey Road», так что мы нашли пару незнакомых ребят, чтобы они помогли нам изобразить «the Beatles», — он улыбнулся. – Пообедали карри, а потом отправились по магазинам за подарками для Роберты.
— Мой день, похоже, был необычнее, но в конце ты превзошел меня: твои спортивные штаны куда лучше моей пижамы.
Сэм рассмеялся, опустив взгляд, словно не заметил, что надел после ужина. От осознания я будто засияла изнутри. Впервые за день я не стеснялась того, что носила. Единственным минусом первого дня было мое постоянное понимание, что магазины в торговом центре Коддингтауна в Санта-Росе не могли состязаться с модой Лондона. В Герневилле одежда, которую мне покупала мама, казалась современной и броской, но в Лондоне я чувствовала себя старомодной.
Улыбка Сэма стала задумчивой.
— Можно задать вопрос?
От его осторожного тона мне стало не по себе.
— Да.
— Твоя жизнь была счастливой?
Ох, вопрос с подвохом. Конечно, я счастлива, да? Мама и бабушка — чудесные. Шарли — самая лучшая подруга в мире. У меня было все, что нужно.
Но, может, не все, чего я хотела.
От этой мысли я ощутила себя эгоисткой.
Когда я не ответила сразу, Сэм уточнил:
— Я думал об этом весь день. О том, что ты рассказала. Я помню твое лицо на обложках журналов «People» и прочих. Там почти ничего не было сказано о тебе, зато писали о твоем отце, интрижках, и как твоя мама просто… пропала вместе с тобой. А потом я поискал про Герневилль, и место показалось довольно милым. И я подумал: «Может, там им жилось лучше». Как мне с Лютером и Робертой, — он повернулся на бок, подпер голову рукой, как делал прошлой ночью.
— Герневилль милый, но, кхм, не самый лучший, — ответила я. – Он странный. Там живет примерно четыре тысячи человек, и мы все друг друга знаем.
— Это много, по сравнению с несколькими тысячами жителей Идена.
Я уставилась на Сэма. Может, его жизнь была как моя, только на другом конце страны.
— Так ты была счастлива? – спросил он.
— Счастлива вообще или с родителями?
Он не сводил с меня взгляда.
— И то, и другое.
Я покусала губу, думая об этом. Такие вопросы — маленькие провокации. Я редко задумывалась о прошлом, старалась не печалиться из-за папы. Весь мир, казалось, знал его лучше меня. Я думала, что, может, когда подрасту, бабушка не будет против, если я узнаю его лучше.
Я наделала много глупостей – влюбилась в девятом классе в кузена Шарли из Хейворда и написала ему кучу писем; платоническая влюбленность в Джесса, хотя мы оба хотели секса, просто у нас не было возможности уединиться; первые дни влюбленности в Джесса, когда я отдалилась от Шарли, пока она разбиралась с проблемами в своей семье – но я всегда слушалась маму и бабушку, когда они просили меня быть осторожной, скрывать правду о нас, чтобы защитить нас с мамой.
— Ничего страшного, — сказал Сэм пару минут спустя, — если не хочешь об этом говорить.
— Хочу, — я села и скрестила ноги. – Просто раньше молчала.
Пока Сэм ждал продолжения, он тоже сел. Сэм вырвал травинку и водил ею по газону, словно машинкой по сложной полосе препятствий.
Я рассматривала его печальное лицо, пытаясь запомнить.
— Мама с бабушкой замечательные, но не буду врать — сложно понимать, как близки другой мир и иная жизнь, но ничего о них не знать.
Сэм кивнул.
— Это понятно.
— Мне нравится Герневилль, но кто сказал, что в ЛА мне бы не понравилось больше? – я взглянула на него, сердце екнуло. – Только не смейся, ладно?
Сэм посмотрел на меня и покачал головой.
— Не буду.
— С одной стороны, мне хочется стать актрисой, — я ощущала, как эмоции подступают к горлу, как всегда, словно подавляя мою мечту. – Я все время думаю об актерской игре. Мне нравится читать сценарии и книги о съемках. Если бы кто-то спросил меня, кем хочу стать, я бы честно выпалила, что актрисой. Но если я сообщу об этом бабушке, она просто взорвется.
— Откуда ты знаешь? – спросил он. – Ты с ней об этом уже говорила?
— Я пробовалась в школьные постановки, — сказала я. – Даже получила главную роль в одной – «Чикаго» — но бабушка всегда находила повод, по которому не стоило даже начинать. Если честно, график в кафе безумный, но, думаю, бабушка просто не хотела, чтобы мне понравилось.
Сэм прикусил губу, бросил травинку и вытер ладони о штаны.
— Я тебя понимаю, — он притих на пару мгновений. – Я всегда хотел быть писателем.
Я удивленно взглянула на Сэма.
— Да?
— Я люблю писать, — с благоговением признался он. – У меня столько записанных в спрятанном под кроватью блокноте историй. Но выбор для будущего наследника фермы довольно странный.
— Роберта и Лютер знают, что ты пишешь?
— Думаю, да, но я не уверен, понимают ли они, как серьезно я к этому отношусь. Я отправлял короткий рассказ в несколько литературных журналов. Все мне сразу же отказали, но желание, пытаться снова, не отбили.
— Попробуй, конечно, — я старалась скрыть теплоту в голосе, что было сложно, потому что Сэм показывал мне малоизвестную остальным сторону. – Как бы они отреагировали, если бы узнали, что ты хочешь стать писателем?
— Лютер назвал бы это хобби, — проговорил он. – Что-то для наслаждения, но писательством не оплатишь счета. А Роберта, скорее всего, была бы не так оптимистично настроена.
— Если бы я сообщила бабушке, что хочу учиться актерскому мастерству в колледже – где работа в кафе мне уже не помешает – думаю, она бы просто прямо мне сказала, что не позволит.
Сэм рассмеялся, в уголках глаз появились морщинки.
— Да. Я сильно люблю Роберту, но порой она практична до ужаса. И не очень-то уважает мечтателей.
— Что за истории ты пишешь?
— Может, в том и дело, — начал он и пожал плечами. – Потому я и не рассказываю им о своих историях. Почти все они о людях в нашем городе или о выдуманных персонажах, которые могли жить среди нас. Мне нравится придумывать, как они такими стали.
Я выдернула травинку.
— Помню, пару лет назад на уроке истории у нас была целая дискуссия о том, что история субъективна. Кто рассказывает историю? Тот, кто проиграл в войне или победил? Тот, кто придумал закон или попал из-за него в тюрьму? Тогда я много об этом думала и понимала, что я – всего лишь один человек и не такой уж важный, но мне интересно, какой была история моих родителей?
Сэм заинтересованно кивнул.
— Мама как-то сказала мне, что папа боролся за меня, но нам было лучше остаться в Герневилле, вдали от прессы, — я накручивала длинную травинку на кончик пальца. – Но откуда мне знать, что они рассказывали правду, а не то, что, по их мнению, меня бы не расстроило? Знаю, Лос-Анджелес для мамы не лучшее место, как и обстоятельства их разрыва, но я даже не могу поговорить с папой. Мне интересно, сколько папа боролся с разводом. Он по нам скучал? Почему он мне не звонил?
Сэм замешкался, может, знал то, чего я не знала. Вполне возможно.
— Я видела пару заголовков, — продолжила я. – Папино лицо невозможно пропустить на страницах журналов в «Lark’s» — это наша аптека – но хоть я и знаю мамину версию, странно, что я не читала статьи о родителях в интернете?
Сэм на меня покосился.
— Не очень.
— Просто я так одержима Голливудом, но о своей семье даже не могу ничего прочесть, — я замолчала и вырвала еще одну травинку. – Насколько точны эти истории? Я даже не знаю. Я не знаю, как он на нее смотрел, и как все между ними было в хорошие времена. Мне неизвестно, чем отец вызывал мамин смех, как и не знаю, что люди обо всем этом говорят, — я улыбнулась Сэму, но внутри стянулся комок нервов. – И в некотором роде хочу, чтобы ты мне об этом рассказал.
Зеленые, как мох, глаза Сэма округлились.
— Серьезно?
Когда я кивнула, он склонился ближе, напрягшись.
— Я не собираюсь врать, что не провел несколько часов прошлой ночью, перечитывая информацию.
Я издала смешок.
— Даже не сомневаюсь.
— Так и было, — начал Сэм, кашлянул и понизил голос, как у ведущего новостей, — Ян Батлер и Эммелин Гурье встретились в юном возрасте. Эммелин была невероятно красивой – уверен, ты слышала это от друзей-парней – Ян был «Мистером Харизмой». Они полюбили друг друга и переехали в Лос-Анджелес, где он начал свою карьеру. Эммелин… повезло меньше. Ян безумно ее любил. Судя по заметке в «Vanity Fair» в то время, — Сэм подмигнул, и я рассмеялась, — любой, кто видел их вместе, мог это понять.
Я посерьезнела, опустила взгляд, стараясь скрыть реакцию на слова – на возможность, что родителям не всегда было плохо вместе.
— Он начал сниматься в сериалах, но потом получил роль второго плана в фильме с Вэлом Килмером, а уже дальше добился главной роли. Ян выиграл «Эмми», потом «Золотой глобус», и примерно в то же время родилась ты.
Я кивнула.
— 1987 году.
— Потом у твоего папы завязалась первая интрижка – первая, о которой узнала пресса.
— Бию Чень.
— Бию Чень, — согласился Сэм. – Тебе было… два? – спросил он для подтверждения.
— Да, — это я тоже знала.
— Твоя мама осталась с ним. Больше серьезных ролей. Больше наград. Все думали, что Ян спал со многими после Бию. Но все проблемы появились из-за романа с Леной Стилл.
Я невольно сжала кулаки. Я помнила, как в кино крутили фильм с Леной Стилл. Она играла воина в мрачном будущем, типа клише про Избранного. Я его не смотрела, но создалось ощущение, что побывала на нем, потому что все в школе говорили о фильме. А я никому, кроме Шарли, не могла сказать, что мне не нравилось ходить на вечеринки Хэллоуина, потому что сверстники одевались в самодельные версии Лены Стилл.
— И в 1994 Лене было всего двадцать, она переспала с твоим отцом, — я подавила желание напомнить Сэму, что папе было тогда немного за тридцать – он вел себя мерзко, но не настолько – я не понимала, откуда появилось желание вступиться, как и не хотела давать Сэму шанс в этом увериться. – Лена забеременела, — сказал Сэм, — и пресса об этом узнала, — он замолчал, прижал ладонь к груди и добавил игриво. – Многие верят, что именно она сообщила эту новость прессе.
Многие – то есть почти все.
— А потом они попали в аварию, — продолжил Сэм, — после вечеринки в честь фильма, и Лена потеряла ребенка, и все жалели ее, а не Эммелин.
Я видела те заголовки. Было невозможно пропустить их, хоть мне было всего восемь. Я не знала, сколько раз в день их видела мама. Неприятные и навязчивые. Ярко-желтые слова:
«ЛЕНА СТИЛЛ ПОТЕРЯЛА РЕБЕНКА. ЯН БАТЛЕР РАЗДАВЛЕН НОВОСТЬЮ И ОТКАЗАЛСЯ ОТ РОЛИ БОНДА».
Жену и его ребенка, оставшихся дома, почти не упоминали, и мама говорила, что ее всегда выставляли безумной женщиной, цеплявшейся за Яна.
— И много спекуляций о твоей маме.
— Ты провел достаточно времени в интернете, да?
Сэм смущенно улыбнулся и лег на траву.
— Даже я помню эту историю. Мне было одиннадцать. Твое лицо несколько месяцев мелькало всюду – твои огромные глаза. Куда ты пропала? Мать похитила тебя? Тебя скрывали от Яна? Тебя забрала служба по защите свидетелей?
Правда, какой ее описала мама, была довольно банальной: измена мужа, токсичное общество, мама забрала ребенка и уехала из Лос-Анджелеса в неизвестность. Просто мой отец был одним из самых любимых актеров в мире, и публике было сложно понять, что актер и человек – не всегда одно и то же. Люди не могли поверить, что он сделал с ней что-то ужасное, и окружение в Голливуде чуть не сломало мою мать.
Но что было на самом деле? Странно, но казалось, словно мы говорили о чужой жизни.