— Я в это время была еще маленькой, – сказала я. – В небольшой частной школе училась вместе с детьми других актеров. И мы были изолированы от самого скандала. Однажды мама приехала и забрала меня из школы. В машине были сложены чемоданы, и сидела собака. Мы ехали несколько часов, казалось, вечность, но прошло всего-то шесть.
Сэм рассмеялся.
— Мы приехали к бабушкиному дому у реки, и, думаю, тогда я в первый раз спросила, вернемся ли мы домой. Мама ответила: «нет», — я сделала паузу и потянула другую травинку. – Я даже с ним не попрощалась.
— В Герневилле знают, кто вы?
— Может, кто-то из местных и знает. Бабушка всегда там жила, но все знают ее просто, как Джуд. То, что ее фамилия – Гурье, знает, наверное, только Алан, почтальон. Мама там выросла, но она обрезала волосы, выкрасила их в каштановый цвет и стала Эммой вместо Эммелин. И мы обе используем фамилию Джонс. Почти все оформлено на имя бабушки, а Эмма Джонс никому ни о чем не говорит, — я пожала плечами. – Похоже, все, кто знает, кто такая мама, и почему она вернулась, не лезут, куда не просят. Она будто все еще скрывается.
— Но у тебя есть друзья, которые знают?
— Моя лучшая подруга Шарли. И все.
Чувство вины растеклась из груди по всему телу, и мне стало холодно. Было приятно и жутко одновременно говорить на эту тему. Я изливала душу. Я знала, что мама с бабушкой построили этот пузырь уединения, чтобы защитить нас, но разговор об этом будто выпустил чудовище, которое мы скрывали долгие годы в подвале. Хорошо бы избавиться от него, но теперь мир мог увидеть тот ужас своими глазами.
— Но есть же твои фотографии из аэропорта ЛА, верно? – спросил он.
— Да, точно, — я опустилась рядом, и он удивил меня, взяв за руку. Шея и лицо пылали от нервозности, но я не отпустила. – Это был первый одобренный визит к папе после развода. Когда мне было девять, мама купила билет. Она довела меня до ворот, тысячу раз обняла и отпустила со стюардессой. Она больше меня боялась, что я полечу одна, и даже больше боялась, что за мной погонится пресса, когда я буду с папой. Я прилетела в ЛА, вышла из самолета в сопровождении и ждала.
Я рассказала Сэму и остальное: мне казалось, что ожидание было долгим, достаточно долгим, чтобы некоторые люди меня узнали и стали снимать. Потом я поняла, что люди в аэропорту пытались угадать, кто из родителей приедет за мной, а потом мама прилетела и забрала меня.
— Думаю, она переволновалась за меня в другом городе и из-за прессы. Она сказала, что папа ждал, но он поймет. Видимо, так и было, потому что она забрала меня домой.
Сэм застыл после этих слов, и его молчание вызвало у меня тревогу.
— Что? – спросила я, когда молчание стало напоминать густой туман.
— Ты не читала статьи?
Я повернулась к нему. Он выглядел так, словно собирался сообщить ужасные новости.
— О чем ты?
— Я о том, — начал он, поднимая взгляд к небу, — что в них история немного другая.
Я ждала, что он расскажет, но стало понятно, что нужно подтверждение, что я хочу это услышать.
— Все так плохо?
— Очень.
— Выкладывай уже.
— Думаю, твоей маме пришлось прилететь, потому что твой отец не появился, —тихо сказал Сэм. – По крайней мере, я такое прочитал.
Холодок пробежал по рукам.
— Что?
— Статей было не так много. Но я помню, потому что не было фотографий с тобой после того, как ты покинула ЛА. Я видел снимок, как ты ждешь в аэропорту, и свидетели говорили, что работники пытались связаться с Яном Батлером, но не смогли.
Моя история рушилась понемногу. Хотела ли я знать правду? Или я хотела историю, от которой молчание отца было проще терпеть? Наверное, уже было поздно отступать.
— Он обратился с заявлением, — Сэм повернулся и вгляделся в мои глаза. – Ты не слышала о таком?
Я покачала головой. Когда мы с Шарли смогли набраться смелости поискать в интернете про Яна Батлера, мы попали на обнаженную фотосессию для «GQ», и этого хватило, чтобы отбить желание повторять.
— Он чуть не бросил помощницу под автобус, сказал, что она записала неправильно время, и объяснил, как он расстроен.
Я пожала плечами и сказала:
— Такое возможно…
— Точно, — еще пауза, и моя таявшая надежда. – Он прилетал еще раз с тобой увидеться после случившегося?
Я закрыла глаза.
— Нет, насколько я знаю.
Сэм кашлянул, и неприятная тишина ощущалась грузом на груди.
— Я о том, — начал он, подбирая слова, — может, это и к лучшему. Шарли тоже неплохо, но если бы ты жила в ЛА, твоей лучшей подругой могла бы быть Бритни.
Я безэмоционально рассмеялась.
— Точно. Может, я побрила бы голову, как несколько месяцев назад это сделала она.
— Вот видишь? Это было бы ужасно. У тебя красивые волосы.
Комплимент пролетел мимо цели. Я мысленно поискала слова, другую тему для обсуждения, но когда мне уже казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди от напряжения, Сэм спас нас обоих:
— Знаешь, у меня есть теория о котах.
Я растерянно моргнула.
— О котах?
— Да, они мне не нравятся.
— Это твоя теория?
Он рассмеялся.
— Нет, послушай. Мне не нравятся коты, но, когда я прихожу в дом, где они есть, они всегда садятся на меня.
— Потому что принимают тебя за мебель.
Он рассмеялся громче.
— Неплохая попытка. Но моя теория такова: анти-кошачьи флюиды были бы странными для людей, потому что любому не по себе, когда он чувствует чью-то неприязнь, но, может, для кота эти флюиды приятны.
— Котам нравятся негативные эмоции? – спросила я.
— Именно. Им что-то нравится в напряжении.
Я обдумала это.
— Если так, то коты – зло.
— Я даже не сомневаюсь. Просто пока не нашел корень зла.
Я посмотрела на него.
— Как по мне, коты милые. Они не жадные и умные. И крутые.
— Ошибаешься.
Я расхохоталась от этого, позволила смеху прогнать остатки напряжения из-за отца и рассказанного Сэмом. От одной лишь мысли об этом грудь немного сдавливало.
Может, Сэм это ощутил, потому что сжал мою ладонь. И я поняла, что угадала, когда он произнес:
— Прости, но твой отец – козел.
Я издала удивленный смешок.
— Прости, но и твой тоже.
— Я больше не буду смотреть фильмы с Яном Батлером, — Сэм сделал паузу. – Кроме «Шифра», потому что этот фильм просто бомба.
— Эй!
— Прости, Тейт, ничего не поделаешь.
Глава 3
Похоже, мама что-то сказала бабушке – например, быть со мной не такой строгой, дать повеселиться или что-то еще – потому что без ее жалоб и возмущений Лютер и Сэм стали нашими постоянными спутниками в Лондоне. Каждое утро я вскакивала с кровати и быстро собиралась, спешила сесть напротив Сэма, погулять по городу вместе, увидеть его. Мы часами по ночам разговаривали в саду. Он рассказал, что, кроме первых двух лет, всю жизнь провел в маленьком городе, но у него было полно разных историй и теорий, чем у всех моих знакомых.
Каждое утро за завтраком они садились напротив нас: Сэм — с полной тарелкой и игривой улыбкой, а Лютер — только с кофе. На улице они на пару шагов от нас отставали, боролись с огромной картой, которую хотел использовать Лютер, и спорили из-за метро, когда станция «Паддингтон» оказалась закрытой.
В пасмурный день мы прятались от дождя в Национальном историческом музее. Лютер сочинял забавные – и очень громкие – истории о каждом динозавре в Синей зоне, и даже смог уговорить бабушку оставить планы на обед в старом отеле, который она нашла в справочнике. Мы ели бургеры в темном пабе и истерично хохотали, пока Сэм рассказывал об ужасно неудачном эксперименте с доильным аппаратом в его первую самостоятельную утреннюю смену на ферме.
Бабушка не только была не против наших товарищей по путешествию, но и наслаждалась обществом Лютера. После обеда они ушли далеко вперед, направляясь к станции «Бейкер-стрит», а Сэм поравнялся со мной.
— Что самое безумное ты совершала в жизни? — спросил он.
Я молча раздумывала, огибая вместе с Сэмом пешеходов. Вместе, порознь, вместе. Его рука задевала мою, и это не казалось случайным.
— Дом бабушки на воде, — начала я. — Он приподнят на сваях, выходит к Русской реке и…
— Ого… сваи?
— Да, река часто разливается, так что многие дома у воды установлены на сваях, —глаза Сэма округлились, и я добавила. – Не стоит представлять роскошный замок. У нас всего лишь три спальни — обычный дом на сваях. Нам нельзя прыгать в воду с крыльца, потому что очень высоко. Река там довольно глубокая, но пальцами ног всегда можно задеть дно, и глубина менялась каждый год. Когда-нибудь мы прыгнем, а там будет одно лишь дно.
Сэм задел мою ладонь, когда мы обошли мужчину на тротуаре, и в этот раз вышло случайно: Сэм тихо извинился. Я хотела дотянуться до его руки и сохранить контакт.
— Мы с Шарли прыгали с крыльца, когда оставались одни. Не знаю даже почему.
— Конечно, знаешь.
— Чтобы испугаться?
— Ощутить вспышку эмоций, да, — он улыбнулся мне. – О чем ты думала, когда прыгала?
— Просто…— я покачала головой, пытаясь вспомнить свои ощущения. – Просто больше ничего в тот миг не существовало, понимаешь? Ни школы, ни парней, ни драмы, никаких дел. Просто прыжки в холодную воду, ощущение безумства и счастья после.
— Ты милая, если это твой самый безумный поступок.
Я не была уверена, радовалась ли от того, что он назвал меня милой, или смущалась из-за того, что была такой послушной. Я судорожно вдохнула и рассмеялась.
— Ты меня знаешь,— хотя странно, но казалось, словно он меня действительно знал. – А у тебя?
Сэм хмыкнул.
— Опрокидывал коров. Пил пиво посреди поля. Участвовал в странных гонках и играх среди кукурузных полей. Пытался построить аэроплан,— он пожал плечами. – Не знаю. На ферме сходить с ума просто.
— Да?
— Ага. То есть, — он обогнул мужчину, уткнувшегося в телефон, — все в Идене говорят, когда живешь вдали от шумных городов, невозможно попасть в беду, и родители спокойно отпускают детей, словно, если они нас не видят, ничего плохого не случится. Что с того, если они выпьют пива в поле? Но от таких их мыслей… порой это казалось вызовом.
— Ты хоть раз получал травмы?
Сэм покачал головой.
— Похмелье было. Как-то раз подвернул ногу. Но обычно мы целой толпой просто валяли дурака. Почти все девушки в округе были намного умнее нас и могли легко нас побить. Так что далеко мы не заходили.
Бабушка развернулась и ждала, пока мы догоним.
— О чем говорите?
Я улыбнулась Сэму.
— Он рассказывает, как пил пиво в поле, ставил подножки коровам и строил аэроплан.
Я ждала, что Лютер возмутится, но он лишь гордо кивнул.
— Тот аэроплан почти полетел, да?
Сэм посмотрел на меня с улыбкой. Он знал, что я пыталась сделать – навлечь на него наказание — и когда бабушка и Лютер развернулись, он ткнул пальцем мне под ребра и пощекотал.
— Похоже, у тебя ничего не вышло, хулиганка.
* * *
Мама позвонила той же ночью, когда я собиралась к Сэму. Я взяла телефон с собой, не желая будить уже храпящую бабушку.
Я все думала, испытывала ли мама одиночество, пока мы были в Лондоне, хоть и понимала, сколько у нее было работы в кафе. Несмотря на помощь в наше отсутствие еще нескольких сотрудниц, я была уверена, что маме не хватало времени на посторонние мысли. Но если в Лондоне было девять вечера, то дома было уже шесть утра. Мама должна спешить на работу, готовить все к предстоящему завтраку. Если только…
— Что такое? — тут же спросила я.
Она рассмеялась.
— Я что не могу соскучиться по своему ребенку?
— Можешь,— ответила я,— но не во время открытия кафе. Бабушка разозлится.
— Вторник,— напомнила она. – Мы закрыты. Я все еще в пижаме.
Я нажала кнопку лифта, испытывая облегчение.
— Я уже и запуталась в днях недели.
— Это самое лучшее во время отдыха.
Это вызвало укол вины.
— Когда ты в последний раз отдыхала?
Я вспомнила только, как мама взяла меня в Сиэтл на выходные чуть больше года назад. А в остальное время она счастливо оставалась в Герневилле. Как бабушка.
— Сиэтл, — подтвердила мама, и мне стало стыдно, что мы не закрыли кафе и не взяли ее с собой. — Но не переживай за меня. Ты же знаешь, что я люблю здешнее лето.
И я любила. Жар поднимался над рекой и вдоль засохших ручьев густо росли кусты ежевики. Воздух становился сладким, а солнце так сильно нагревало пляжи и дорожки, что мы и пару секунд не могли пройти босиком. Если нужно было отдохнуть, мы ехали на пару миль западнее, где океан соединялся с Русской рекой. На берегу, чуть дальше Дженнера, дул такой холодный ветер, что посреди июля нужны были куртки. Город был полон богатых туристов, и в кафе бабушки постоянно были посетители.
— Может, как только я начну учебу, мы съездим на каникулах куда-нибудь вдвоем, — предложила я.
— Звучит неплохо, солнышко, — она сделала паузу. – Ты куда-то идешь? Который там час?
Я виновато призналась:
— Я сбежала на прогулку с Сэмом.
— Думаешь, у вас получится? – спросила она. – Несмотря на то, что вы живете в разных городах?
— Мам, — во мне вспыхнуло искреннее раздражение от того, как она быстро перешла от моих посиделок с Сэмом до отношений на расстоянии. Мне нравилась ее романтичность, но порой она этим давила. – Мне восемнадцать, и мы не пара.
— Я же не отправляю тебя малышкой под венец, Тейт. Просто… веселись. Как делают все в восемнадцать.
— Разве ты не должна ругать за такое поведение?
Я почти видела, как она отмахивается.
— Этого тебе хватает от бабушки. Я просто мечтаю, ты же меня знаешь.
— Он мне нравится, но… я не хочу надеяться раньше времени.
— Почему? – спросила мама. – Не хочешь разочароваться, если ничего не выйдет? Не понимаю, почему люди думают, что отказ лучше временного разочарования.
Я знала, что она права, на пару мгновений поддалась фантазиям, пока шла от лифта к задним дверям, ведущим в сад. Единственный парень, с которым я встречалась, жил в полукилометре от моего дома. А как встречаться с тем, кто в другом штате, в другом конце страны?
— Я о том,— сказала я, сдаваясь, — что он милый, мам. Но не только. С ним легко общаться. Мне кажется, что я могу рассказать ему все.
Мама замолчала, и я слышала, как формируются невысказанные вопросы. А потом:
— Правда?
Что я слышала в ее голосе? Страх или восторг? Порой они звучали одинаково – сухо и напряженно, слова были отчеканены.
Она будет злиться, что я ему рассказала? Или поймет мое желание похвастаться нашей историей? Порой у меня возникало странное ощущение, что я ее подводила, не бунтуя и не крича направо и налево, кем я была, кем была мама, и откуда мы приехали. В Лондоне я хотела как-то объяснить свою простую одежду, обычный хвост и в целом несовременный вид. Я повторяла себе, что будет весело играть в большом мегаполисе роль мышки из маленького городка. Но в мыслях, как бы эгоистично это ни звучало, я хотела, чтобы мир знал, что это всего лишь роль, и что я не должна ощущать себя чужой среди всех этих женщин, словно сошедших с обложек журналов.
«Дочь самого известного актера в мире жила обычной жизнью в крохотном городке и никогда не слышала о моде. Она такая приземленная!».
Но я соврала маме:
— Нет, мам, я бы такого не сделала.
Она выдохнула, тихо хмыкнула.
— Ладно, солнышко. Поговорим завтра?
Я послала ей поцелуй, закончила звонок, ощущая кислый привкус лжи на языке.
Словно задвинувшаяся штора, вина растаяла, как только я вышла в мерцающую ночь. Сэм не поднял головы, когда я ложилась рядом на прохладную траву, но я почувствовала, как он придвинулся ближе.
— Вовремя,— сказал он. Было темно, но я слышала улыбку в его голосе. – Я уже засыпал.
Меня, словно волной тока, охватило желание сжать его руку.
— Прости. Мама звонила узнать, как проходит поездка.