Когда стемнело, Хильда вынесла теплый, подбитый мехом плащ.
Йонард понял, что это означало: у него больше не было дома.
Он принял подарок сестры, кивнул на прощание и быстро зашагал прочь, даже не думая оглядываться.
Нож у него всегда был с собой, а значит, в этой холодной ночи Йонард вполне мог и выжить.
Когда быстро наступившая южная ночь накрыла землю своим непроницаемым плащом, неся прохладу и облегчение от нестерпимого зноя, яма была уже наполнена почти на половину бродившим навозом. Йонард мог только стоять, и то над бурлящей поверхностью оставались лишь голова да плечи. Больше никто к яме не подходил и у Йонарда зародилось сомнение: а не разозлил ли он Ардашира с Патмарком до такой степени, что им уже не нужна награда от повелителя, а достаточно будет утопить его, Йонарда, в дерьме, чтобы удовлетворить свое уязвленное самолюбие. И как только он об этом подумал, в ночи послышались легкие, осторожные шаги. Внезапно на плечи варвара упала петля и чей-то, как показалось, знакомый голос тихо приказал:
- Руки вверх!
Йонард, не задумываясь, продел руки сквозь петлю и пропустил ее себе под мышки. Веревка тут же натянулась, и его выдернули из ямы как пробку из бутылки. Даже с меньшим шумом. Но с большей вонью. Освободившись от петли, Йонард поднял глаза на своего спасителя.
- Ритул?! Ты!
- "Не всяк тот враг, кто тебя обгадил, не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытащил, а уж если ты попал в дерьмо, то сиди и не разговаривай", - ответил Ритул известной среди особо проворных людей хорасанских базаров поговоркой. - Бери свой меч и копье, варвар, и знай - если ты действительно хочешь найти и друга, и дело, и деньги, то отправляйся-ка в трактир "Одногорбый верблюд". Не ошибешься, там на вывеске синий верблюд нарисован среди барханов, - видимо Ритул сомневался, умеет ли Йонард читать, - да, все-таки не забудь помыться. Арык неподалеку, - напутствовал Ритул Йонарда, разрезав острым ножом его путы, и, не дожидаясь его благодарности, исчез во тьме. Варвар, впрочем, и не собирался его благодарить. Сказал же Ритул: "Не всяк тот друг..." Но Йонард вынужден был признаться самому себе, что чего-то не понимает. Не понимает, но очень хочет разобраться.
Глава 3
Уронив лохматую голову на громадные руки, Йонард блаженно спал. Блюдо с остатками жаркого и огромная пивная кружка сухая, как колодец на заброшенном караванном пути, были сдвинуты на край стола.
Маленький квадратный зал трактира с одногорбым синим верблюдом серди желтых барханов на вывеске едва освещался тусклыми масляными светильниками. Из кухни тянуло каким-то непотребством, которое здешние завсегдатаи, видимо, по врожденному недомыслию принимали за приличную еду. Толстозадые девки в грязных юбках шныряли по залу, разнося мерзкую отраву, и улыбались, не разжимая зубов. В дальнем углу, сдвинув столы, шумная компания играла в кости, видимо на одну из девок, стук костей и пьяные вопля были слышны квартала за три, но Йонарду было все равно. Прервать его сон сейчас могло бы, разве, крушение мира, да и то вряд ли. Причиной этого было не столько количество выпитого, сколько жаркие ласки одной шахджаханпурской красотки, с которой он познакомился в таверне получше. Впрочем, после позапрошлой ночи, которую он тоже провел без сна, и, с гораздо меньшим удовольствием, путь в таверну ему был заказан.
Крушения мира, однако, не потребовалось. Его вполне заменил легкий толчок в бок. Йонард еще не открыл глаза, а его могучая ладонь уже метнулась к мечу и успела выдернуть его почти наполовину, когда варвар, наконец, проснулся и сообразил, где он и что с ним. Напротив сидел молодой светловолосый парень, тот самый, кто пытался облегчить жизнь верблюдам Ашада и Зикха, Танат его забери, да потом вдруг передумал. Меча при нем опять не было, видно грабитель караванов мечей не признавал, но широкий пояс с ножами был на месте. Увидев синюю сталь, ползущую из ножен, он не шелохнулся, и смотрел на Йонарда спокойно и твердо: глаза в глаза.
- Если собираешься зарубить иранца, застав его врасплох, не смотри ему в глаза. Промахнешься, - медленно произнес он.
- Снова ты? - про себя Йонард подивился такой настырности, - а где еще трое?
- Пока что хватит и меня одного,- ответил Керам,- а почему трое?
- А потому, - Йонард усмехнулся, - что вторая половина уже не побеспокоит ни тебя, ни меня.
- Ты их?..
- Точно,- Йонард сощурился и незаметно передвинул ноги, чтоб упредить быстрое движение правой руки разбойника. Но тот лишь презрительно пожал плечами:
- Ну и Танат с ними. Умные люди, увидев тебя во главе каравана, поняли бы, что солнце их удачи закатилось. А дураков не жалко.
Йонард хмыкнул. Керам был, конечно, прав, но когда тебе льстит в глаза кто-нибудь кроме хорошенькой девченки, держи ухо востро. Тем более в Хорасане.
- Так, значит, ты не хочешь, чтобы солнце твоей удачи закатилось, и разбудил меня не для того, чтобы посчитаться за тех олухов? Так зачем я тебе нужен? - спросил он уже мягче.
Керам помолчал несколько мгновений, словно раздумывал, с чего начать. Йонарда это не удивило. Парень назвался иранцем, а их порода известна - никогда слова в простоте не скажут, а если такое чудо и случиться, то, значит одно из двух: либо мать его была персиянкой, либо отец - римлянином.
- Ты слышал когда-нибудь о Черной Башне? - спросил, наконец, Керам, глядя куда-то мимо варвара. Йонард поморщился.
- Я много чего слышал о Черной Башне, - кивнул германец, - И, в числе всего прочего, я слышал, что оттуда еще никто не возвращался.
- Это сказки, - пренебрежительно фыркнул Керам, - оттуда никто не возвращался потому, что никто туда не ходил. Туда просто так не пройти. Час надо знать. Я открою тебе тайну, германец. - Керам снова немного помолчал и тихо, равнодушно произнес, - Я был в Черной Башне. И вернулся оттуда. И теперь снова собираюсь туда.
Варвар в задумчивости перевел холодный взгляд с лица грабителя караванов на пояс метательных ножей. Светловолосый разбойник пробудил в нем любопытство, одинаково присущее кошкам, детям и варварам.
- И что там такое в этой Черной Башне? - спросил он.
- Сокровища, - спокойно проговорил Керам, - перед которыми даже сокровищница самого светлейшего, великого и несравненного просто склад дешевых побрякушек.
Серо-зеленые глаза на миг сощурились, но только на миг.
- И кому принадлежат эти сокровища? - спросил Йонард.
- Тебе не все равно? - Светловолосый жестко усмехнулся. - Принадлежат самому Танату, стережет их египетский маг, а владеть будет тот, кто сумеет взять.
От этих слов, сказанных ровным тоном, по спине варвара пробежал холодок. Как и все северяне, он не любил магов, а если совсем честно, так просто боялся. Но Кераму он не признался бы в этом даже за все сокровища Черной Башни. Он откинулся на спинку стула, тот жалобно заскрипел, а германец обвел таверну внимательным, скользящим взглядом и небрежно уронил:
- Так ты искал меня, чтобы позвать в гости к магу?
- Ты проницателен, Йонард, - кивнул иранец. Йонард подпер кулаком подбородок и задумался.
- Это случилось не так давно, две луны назад, даже чуть меньше, - заговорил светловолосый грабитель караванов, - я отстал от своих ребят... по правде сказать, нарочно. Любопытство, понимаешь, оно не только кошку сгубило. О Черной Башне я слышал от Хаима - Лисицы... Ты знаком с ним?
- Нет, - коротко ответил варвар.
- Твое счастье. А я вот знаком. Даже вроде бы родственники. Отец он мне... Ладно, то дела прошлые. Отец сам не ведал, что творит, когда решил обзавестись наследником, иначе бы поостерегся. Хотя вряд - ли. Он мало чего боится. Даже дьявольской бутылки...
- Какой бутылки? - очнулся Йонард, который, от монотонных рассуждений Керама начал, было, засыпать.
- Нет никакой бутылки, - отмахнулся Керам, - тебе приснилось. У меня язык без костей... Давай, для пользы дела забудем. Отец мой любит всякие магические штучки больше, чем женщина - побрякушки, сохрани его Боги. Про Черную Башню я услышал от него и с тех пор загорелся. Он рассказывал, и я могу поклясться, что это - правда, я был там и видел... Вход в Башню лежит через Врата Заката. - В ответ на вопросительный взгляд Йонарда разбойник мечтательно улыбнулся. - Врата эти открыты всегда, только видеть их смертному не дано. Но в ясный вечер перед полнолуньем, когда закатное солнце и восходящая луна находятся друг против друга и розовый свет смешивается с золотым... их можно увидеть и войти. Это не легенда, я был там, и я прошел через Врата Заката...
Почти против воли увлеченной рассказом Йонард молчал, боясь пропустить слово.
- Отец говорил, что своим верхним венцом Башня подпирает тучи, и это правда. Она действительно огромна. За Вратами царит тишина, словно даже ветер не может миновать невидимой преграды и бессильно бьется о невидимую стену, но это где то там... где то в другом мире. А Башня погружена в безмолвие. Я подошел и толкнул створки высоких ворот, и они распахнулись, словно хозяин ждал меня. Нигде я не увидел ни стражи, ни прислуги, словно Башня была давно заброшена. Я пересек мощеный двор, подошел к дверям и уже хотел постучать... но они открылись сами.
Черные бездонные глаза, как две живые звезды, поглотили меня в один миг. Веки, напоминающие своей формой зрелые плоды горного миндаля, окаймленные агатовыми густыми ресницами, вздрогнули и опустились вверх - вниз. Сердце мое тоже вздрогнуло и, взлетев, упало куда - то, где я уже не мог ощущать его. Лицо девушки, словно дивное творение самого искусного мастера, поразило меня своей страстностью, сквозившей во всех чертах, и чуть полных, цвета спелой вишни, губах, уголки которых прихотливо изгибались каждый раз, стоило красавице улыбнуться, и в изящном, почти хищном, вырезе крыльев прямого носа, и в гордом своенравии открытого лба, который точно возносили к небу два ровных крыла тонких бровей. И вся ее фигура закутанная во что - то невообразимо легкое и почти прозрачное, но все же не на столько, чтобы не оставить место воображению, начиная от иссиня-черных волн упрямых волос, выбивающихся из-под, белой чалмы, и, заканчивая маленькими ступнями, в остроносых туфлях, вся она, хотя и была мне едва по плечо, но казалась величественнейшей богиней, сошедшей со своего трона, чтобы открыть дверь.
- Врешь, - подзадорил Йонард.
- Клянусь Богами! Ты слушай дальше...
Красавица приветливо улыбнулась мне, словно ждала меня, и кивком пригласила в дом. Я, конечно, последовал за ней, да и кто бы поступил по другому, когда сама Аннунт зовет в гости. Мы поднимались наверх и спускались вниз по винтовой лестнице, освещенной странным зеленым светом. В Башне царило то же гнетущее безмолвие, что и во дворе, казалось, неземная красавица - единственная обитательница страшного замка. Я видел распахнутые двери, ковры в которых утонет нога, драгоценные шелка и парчу, небрежно брошенные на край дивана, павлиньи перья в огромных и прекрасных вазах. Все это великолепие лежало под ногами, словно хозяйка и представления не имела что ее маленькая, стройная ножка ступает по бесценным сокровищам. Долгое время я думал, что красавица нема, она ведь не обронила ни слова и даже не поприветствовала меня, но неожиданно она обернулась и заговорила. Глубокий и чистый голос ее был низким, усталым и равнодушным.
- Я вижу, ты удивлен, путник? А меж тем удивляться нечему. Мой повелитель, Тумхат, собрал здесь величайшие сокровища всего обозримого мира. Ты хочешь увидеть сокровищницу Тумхата?
Я смог только кивнуть. Красавица улыбнулась пренебрежительно, словно иного и не ждала, но, почудилось мне, что, доставая спрятанный на груди маленький ключик, она вздохнула печально и разочарованно.
- Как тебя зовут, спросил я, уверенный, что имею дело если не с богиней, то с одной из прекрасных принцесс Ирана.
- Наконец-то догадался, - она рассмеялась без веселья, - зови меня Малика.
- Отец твой, должно быть, какой-нибудь могущественный правитель?
- С чего ты взял, - спросила она в то время, как длинный коридор, залитый мертвым светом зеленых факелов, в который раз завернул и я, в который раз подумал, что без своей прекрасной проводницы дороги назад не найду, - тебя удивляет мое равнодушие к богатству? Скажи, умирающий от жажды в пустыне станет ли радоваться, найдя в песках алмаз... пусть даже с голову ишака.
- Ты несчастна? - вырвалось у меня. Малика ничего не ответила, но ее поникшие плечи были красноречивее пленительных уст.
- Тумхат увез меня из Шахджаханпура, где я танцевала на городской площади и была совсем бедна, но свободна.
...Когда - то давно, так давно, что в те времена даже звезды на небе имели иной рисунок, жил правитель, который не хотел править... Но наследники его были так многочисленны и так часто ссорились, что назови он своим наследником одного из них, другие разорвали бы его в клочья... а заодно и несчастную страну. И он решил назначить своим преемником человека, который наверняка не был с ним в родстве - самого бедного и незнатного, которого только можно было отыскать. Он отослал тысячи гонцов во все концы страны и вскоре такой человек нашелся. Он был псарем, и единственными его друзьями и сотрапезниками были собаки, с которыми он ел с пола и спал в углу на соломе. Тряпье, которым он прикрывал свое тело, никогда не видело воды, а густые спутанные волосы - гребня. Правитель приказал отвести его в баню, постричь волосы и ногти и одеть в чистую одежду, а после этого псаря привели во дворец и вручили власть над богатой страной и ее народом. Человек этот очень обрадовался и без конца благодарил правителя, и в знак того, как высоко он ценит его милость, издал первый указ: старый правитель навсегда оставался его властелином и любое его повеление псарь обязался исполнить как свое собственное. На этом они расстались - прежний правитель отправился читать мудрые книги, а псарь остался править государством. Через несколько лет ко дворцу подошел нищий бродяга, у которого ничего не было кроме двух толстых книг и куска черствого хлеба. Он сказал, что хочет видеть повелителя. То время было временем благоденствия, и нищих не гнали от порога. Каково же было удивление бывшего псаря, когда в нищем ученом он узнал своего благодетеля.
- Приказывай, - сказал он, преклонив колени, потому что догадался, что срок пришел.
- Но что я могу приказать тебе? - удивился ученый. - Ты правишь хорошо и мудро, под твоей рукой моя страна процветает, и я с восторгом нахожу, что мне нечего поправить. Ты оказался здесь вполне на своем месте.
- Ах, великий, - отозвался правитель, - прикажи мне вернуться к моим собакам...
Я смотрел на нее неотрывно, ожидая продолжения.
- Ты не понял? - грустно рассмеялась Малика, отворачиваясь от меня,- каждый должен быть на своем месте. Правитель во дворце, псарь на псарне. А вольной птице не место в клетке, даже если она золотая.
Так, разговаривая, мы незаметно спустились вниз и оказались у массивных дверей.
- Смотри, если хочешь, - равнодушно сказала Малика и повернула ключ в замке...
Великие Боги! Назови меня лжецом, если когда-нибудь у скажу что уже видел такое! Но не зови меня лжецом сейчас... Все стены и потолок огромной пещеры были выложены, как я подумал сначала, белым мрамором, но, приглядевшись, я заметил в нем зеленые прожилки. Это был редчайший белый нефрит...
Йонард, который давно уже не спал, с громадным интересом слушая Керама, на этих словах внезапно зевнул и махнул рукой.
- А вот это ты, приятель, загнул.
- Да? А это ты видел? - Отчего - то шепотом спросил разбойник и, окинув таверну быстрым взглядом, выложил на стол лучистый золотой перстень с огромным, дивным сапфиром такой густой синевы, что камень казался почти черным. Одно мгновение свет тусклой лампы играл его гранями, потом разбойник накрыл его ладонью.