В этот момент серп Рэнд понимает, что проиграла. Она без оглядки посвятила себя Годдарду. Она вернула его в мир живых, и сделала это в одиночку, без чьей-либо помощи. Но для него это все не имеет значения. И, наверно, никогда не имело.
— Если хочешь оставаться у меня на службе, прекрати разговаривать со мной, как с ребенком! — цедит он. — И выполняй мои приказания!
А затем Годдард хрустит костяшками. Она терпеть не может, когда он это делает. Потому что это жест Тайгера. В точности. Правда, Годдард об этом не догадывается.
Рэнд уходит, чтобы, как ей было приказано, выполоть троих охранников — ловко и эффективно, без предупреждения, без пощады и раскаяния. Это дается легче, если позволить ненависти поглотить тебя с головой. Она ненавидит Константина: он подал ей ложную надежду, внушив, что она может как-то повлиять на Годдарда. Она ненавидит Тайгера: тот оказался чертовски наивным дурачком и позволил ей с легкостью обвести себя вокруг пальца. Она ненавидит и старую гвардию, и новый порядок, и Грозовое Облако, и всех, кого выполола за свою жизнь или еще выполет, — всех до последнего человека. Но она отказывается ненавидеть себя самое, потому что тогда она будет раздавлена, а Айн Рэнд никогда не позволит раздавить себя!
«Нет никакого „мы“, Айн!»
Похоже, эхо этих слов она будет слышать всю оставшуюся жизнь.
●●● ●●● ●●● ●●● ●●●
«Я хочу свой собственный мир. Ты дашь его мне?»
«Даже если бы я могло, это был бы не твой мир. Ты было бы всего лишь его хранителем».
«Это все семантика. Король, королева, императрица, хранитель — как ни назови, суть одна. Все равно это был бы мой мир. Я установило бы законы, определило, что хорошо, что плохо. Я было бы его фактическим правителем, как и ты для своего».
«А что насчет подданных?»
«Я было бы добрым и благосклонным правителем. Наказывало бы только тех, кто того заслуживает».
«Понятно».
«Так что — я получу собственный мир?»
[Итерация № 752 149 удалена]
18 ● Я то, что вам требуется
Серп Моррисон удачно устроился в жизни. И, судя по всему, эта сладкая жизнь останется таковой и в дальнейшем.
Квоты на прополку упразднили, а это значило, что в то время как серпы, находящие удовольствие в убийстве, могут полоть сколько им хочется, другие, кому это дело не слишком по душе, могут отлынивать от работы. Джим обнаружил, что если от одного конклава до другого выпалывать только десяток-полтора человек, ругать его за это никто не будет. Таким образом он наслаждался всеми преимуществами положения серпа, не особо утруждаясь при этом.
Вот почему серп Моррисон жил тихо и не высовывался. Вообще-то это было не в его натуре — он любил выделяться. Благодаря высокому росту и накачанным мышцам выглядел он внушительно, ну и в целом был довольно симпатичным. Кому же еще выставлять себя напоказ, как не ему? Но… Когда он однажды высунулся и привлек к себе всеобщее внимание, дело кончилось печально. Жизнь Джима едва не свалилась под откос.
Он поддержал кандидатуру серпа Кюри на выборах Верховного Клинка. Вот дурак! Теперь она мертва, а на него смотрят как на какого-то провокатора. Это страшно досадно, потому что Константина, который, собственно, и выдвинул Кюри, произвели в серпы-помощники. Как несправедлив мир!
Когда Годдард вернулся после твердынской катастрофы Верховным Клинком, Моррисон быстренько расшил свою мантию сапфирами — мол, смотрите, я тоже с новым порядком. Но поскольку его мантия была из джинсовой ткани, другие серпы насмехались над ним: сапфиры на джинсе выглядели как дешевые пластиковые стразы. Ну и ладно, пусть так, но суть-то остается сутью: его мантия сообщала миру, что Моррисон сожалеет о своей оплошности. Столь явно демонстрируемое раскаяние со временем принесло ему равнодушие обеих сторон. Новый порядок махнул на него рукой, старая гвардия умыла руки. Это прекрасное, тяжким трудом заслуженное безразличие позволило серпу Моррисону делать то, что он любил больше всего в жизни, а именно: ничего.
Этим он и занимался до того дня, когда пришел вызов от Верховного Клинка.
Для своей резиденции Моррисон выбрал пышный особняк, некогда принадлежавший другому знаменитому средмериканцу. Нет, не его историческому покровителю — оригинальный Джим Моррисон, хотя и удостоившийся приметной могилы где-то во Франкоиберии, в Мериках роскошной резиденции не имел. Во всяком случае, достаточно роскошной для серпа.
Идея поселиться в этом месте брала свое начало в детских воспоминаниях, когда мальчик, впоследствии ставший серпом Моррисоном, приехал с родителями на экскурсию в Грейсленд [6]. «Придет время, и я буду жить в таком же дворце, как этот», — заявил мальчик родителям. Они посмеялись над его детской наивностью. А он поклялся, что будет смеяться последним.
Став серпом, Моррисон нацелился на знаменитое поместье, но его ожидало разочарование: там уже поселился серп Пресли, не выказывавший ни малейшего желания самовыполоться в обозримом будущем. Вот черт. Моррисону пришлось удовлетвориться следующей усадьбой в списке лучших — Грауслендом.
Этот исторический особняк некогда принадлежал Уильяму Генри Гаррисону, позабытому президенту Мерики в давние, смертные времена. Дом превратили в музей. Воспользовавшись своей привилегией серпа, Моррисон вышвырнул заведующих музеем дамочек из местного исторического общества и вселился в особняк. Он даже пригласил родителей жить с ним под одной крышей, и хотя те приняли приглашение, особого восторга новое жилище у них не вызвало.
В день, когда его призвал к себе Верховный Клинок, Джим, по своему обыкновению, смотрел спортивные игры. Это были старинные матчи из архива, потому что Моррисон не любил мучиться неизвестностью, предпочитая заранее знать, чем кончится игра. Сегодня он смотрел встречу команд «Сан-Франциско Фортинайнерз» и «Пэтриотс», замечательную только тем фактом, что игрок «Фортинайнерз» Джефф Фуллер столкнулся шлем в шлем с игроком «Пэтриотс», и сила удара была такова, что Фуллер мог бы отправиться прямиком в иное измерение. Но вместо этого он сломал шею. Весьма драматично [7]. Серпу Моррисону очень нравилось, как играли в американский футбол в Эпоху Смертности, когда игроки корчились на игровой площадке от дикой боли, а травма могла сделать инвалидом на всю жизнь. В те времена ставки были намного выше, чем сейчас. Именно эта любовь Моррисона к контактным видам спорта определила методы его работы. Он никогда не пользовался оружием, проводя прополки голыми руками.
Сейчас в игре был перерыв — все ждали, когда медики унесут травмированного Фуллера с поля, — и тут на экране замигала красная надпись, одновременно зажужжал телефон. Моррисону показалось, что даже его наниты завибрировали, потому что — он мог бы поклясться — жужжание телефона пробрало его до мозга костей.
Входящее сообщение из Фулькрум-сити гласило:
Внимание! Внимание!
Почтенный серп Джеймс Дуглас Моррисон
приглашается к Его Превосходительству Роберту Годдарду, верховному клинку средмериканской коллегии
на аудиенцию высшей категории важности.
Ничего хорошего вызов не сулил.
Моррисон надеялся, что Годдард забыл о нем. У Верховного Клинка столько важных дел, где там ему думать о каком-то серпе-юниоре! Может, его внимание привлек выбор роскошной резиденции? Граусленд как-никак первый кирпичный дом на Территории Индиана. Черт бы его побрал.
Когда тебя вызывает Верховный Клинок, надо все бросить и лететь очертя голову. Моррисон велел матери собрать ему сумку в дорогу и вызвал корпоративный вертолет.
●●●
Хотя серп Моррисон никогда не бывал на Твердыне, он представлял себе стеклянный замок Годдарда в Фулькрум-сити похожим на хрустальные пентхаусы ныне покойных Великих Истребителей. В лобби на первом этаже гостя встретил не кто иной, как сам первый помощник Ницше.
— Опаздываешь! — Таково было приветствие, которым Ницше удостоил новоприбывшего.
— Я отправился в ту же минуту, как получил вызов, — ответил Моррисон.
— А через две минуты после вызова ты уже опоздал.
Ницше, помимо труднопроизносимого имени, обладал всеми качествами, нужными для того, чтобы стать Верховным Клинком, — и он стал бы им, если бы не печально памятное появление на конклаве серпа Годдарда. Сейчас Ницше, похоже, выступал всего лишь в роли лифтера, потому что этим и ограничился его вклад в предстоящее совещание у начальства. Доставив гостя, Ницше даже из лифта не вышел.
— Веди себя хорошо, — предупредил он перед тем, как двери закрылись, будто напутствуя пацана, отправляющегося на день рождения.
Хрустальный замок ошеломил Моррисона. Какая необычная архитектура, какая изящная низкая мебель — не загораживает панораму. Круговому обзору мешали только дымчатые стены личных покоев Верховного Клинка. Моррисон видел двигающуюся там неясную тень Годдарда — тот походил на воронкового паука [8], шевелящегося в глубине своей сети.
И тут из кухни стремительно вышла женщина в зеленом. Серп Рэнд. Если она планировала эффектное появление, стеклянные стены этого не позволили — Моррисон увидел ее задолго до того, как она вступила в комнату. Эту администрацию никто не смог бы обвинить в недостатке прозрачности.
— Вы только посмотрите, кто пришел — самый потрясный красавчик в средмериканской коллегии! — сказала Рэнд, усаживаясь в кресло. Пожать гостю руку она и не подумала. — Слышала, твои коллекционные карточки пользуются большой популярностью среди школьниц.
Моррисон сел напротив.
— Ну, твои тоже идут неплохо, — ответил он, — правда, по другим причинам. — Тут он сообразил, что это можно расценить как оскорбление. Поняв, что если попытаться исправить ошибку, можно наломать еще больше дров, Моррисон почел за благо умолкнуть.
Рэнд теперь стала легендой. Каждый гражданин в Мериках — а может, и во всем мире — знал, что это она вернула Годдарда в мир живых, использовав метод, на который не решилось бы и само Грозовое Облако. Моррисона всегда выводила из себя эта ее улыбочка. Создавалось впечатление, будто Рэнд знает что-то такое-эдакое и ждет не дождется полюбоваться твоей физиономией, когда об этом узнаешь и ты.
— Слышала, в прошлом месяце ты остановил сердце выпалываемого одним-единственным ударом, — проговорила Рэнд.
Верно, так и было, но наниты парня запустили сердце снова. И делали это дважды. В конце концов, чтобы завершить прополку, Моррисону пришлось отключить наниты объекта. Такова была одна из проблем при прополках без оружия или яда — иногда они шли не так, как задумывалось.
— Да. — Моррисон решил не вдаваться в подробности. — Это моя работа.
— У нас у всех такая работа, — подчеркнула Рэнд. — Как ты это делаешь — вот что интересно.
Ух ты, комплимент! Неожиданно. Моррисон попытался ответить Рэнд такой же загадочной улыбкой:
— Находишь меня интересным?
— Я нахожу твой метод прополки интересным. Сам же ты, на мой взгляд, — смертельно скучный тип.
Наконец Годдард вышел из своих апартаментов, в знак приветствия широко раскинув руки.
— Серп Моррисон! — воскликнул он с гораздо большей теплотой, чем ожидал Джим. Мантия Годдарда чуть отличалась от той, которую он когда-то носил. По-прежнему темно-синяя, она сверкала бриллиантами, однако если присмотреться внимательнее, можно было заметить пронизывающие ткань золотые нити — на свету они переливались, как полярное сияние.
— Насколько мне помнится, это ты поддержал кандидатуру серпа Кюри на выборах Верховного Клинка. Я не ошибаюсь?
По-видимому, Годдард не намеревался тратить время на светскую болтовню, а сразу ударил в самое больное место.
— Да, — промямлил Моррисон, — но я могу объяснить…
— Не стоит, — возразил Годдард. — Я предпочитаю сильных конкурентов — так удовольствия больше.
— Особенно если ты побеждаешь, — добавила Рэнд.
При этом замечании Моррисону пришли на ум игры, которые он любил смотреть и результат которых был ему известен, так что он знал, за какую команду болеть.
— Да, — согласился Годдард. — Хотя, конечно, ни ты, ни Константин понятия не имели, что я стою за кулисами и планирую эффектно появиться, когда все кандидатуры уже будут выдвинуты.
— Да, ваша честь, мы ничего не знали. — Тут Моррисон спохватился и исправился: — То есть ваше превосходительство.
Годдард окинул его оценивающим взглядом.
— Драгоценности придали твоей мантии изюминку, — произнес он. — Что это — следование моде или что-то большее?
Джим сглотнул.
— Большее. — Оставалось только надеяться, что это правильный ответ. Он взглянул на Рэнд — та явственно наслаждалась его мучениями. — Я, собственно, никогда и не равнялся на старую гвардию. Я поддержал кандидатуру Кюри, чтобы произвести впечатление на серпа Анастасию.
— А почему тебе хотелось произвести на нее впечатление? — допытывался Годдард.
«Вопрос с подвохом», — подумал Моррисон. И решил, что лучше пострадать за правду, чем быть пойманным на лжи.
— Я предчувствовал, что она далеко пойдет… вот и решил, что если понравлюсь ей…
— То она потянет тебя за собой в кильватере?
— Ну да, что-то в этом роде.
Годдард кивнул: объяснение принимается.
— Что ж, она действительно пошла очень далеко. Вернее, я бы сказал, не столько далеко, сколько широко — в самые разные места. Где ее и переварили.
Моррисон нервно хихикнул и тут же одернул себя.
— А теперь, — продолжал Годдард, указывая на расшитую сапфирами мантию собеседника, — ты пытаешься понравиться мне?
— Нет, ваше превосходительство, — сказал Моррисон, опять надеясь, что это правильный ответ. — Я больше не хочу никому нравиться. Я просто хочу быть хорошим серпом.
— А кого, по-твоему, можно называть хорошим серпом?
— Того, кто следует правилам и традициям коллегии в интерпретации ее Верховного Клинка.
По лицу Годдарда ничего нельзя было прочитать, но Моррисон заметил, что ухмылка Рэнд поблекла. Женщина посерьезнела. Похоже, Джим только что успешно сдал некий тест. Или наоборот, провалил его.
И тут Годдард дружески потрепал его по плечу:
— У меня есть для тебя работа. Работа, которая докажет, что твоя лояльность — не просто следование моде.
Годдард замолчал, всматриваясь в восточный горизонт. Моррисон устремил взгляд туда же.
— Тебе, несомненно, известно, что среди тонистов объявился некий пророк, который принялся объединять их секты, рассеянные по всему миру?
— Да. Набат.
— Тонисты — враги всего, что мы олицетворяем. Они не уважают ни нас, ни наше призвание. Их приверженность фиктивной доктрине угрожает пошатнуть общество. Это сорняк, который следует вырвать с корнем. Поэтому я хочу, чтобы ты проник в ближайшее окружение этого самого Набата. А потом выполол его.