Рука Оливы, едва поднеся стакан к губам, дрогнула и замерла на полпути. Олива поставила стакан к себе на колени и во все глаза уставилась на Хрома.
— Как это уехал? Опять? — произнесла она низким от шока голосом, — Не может быть!
— Оля, только давай ты не будешь расстраиваться, — Хром подсел к ней и обнял за плечи, — Не всё ли тебе равно, уехал он или нет?
— Да, в общем-то, конечно, всё равно…
— Ну, и не парься. Забудь про него.
— Значит, он уехал внезапно… — не обращая внимания на обнимавшего её Хром Вайта, произнесла Олива, — Значит, он узнал, что я приезжаю, и поэтому решил свалить по тихой воде…
— Оль. Послушай меня, — наклонился к ней Гладиатор, — Что толку сидеть и трепать себе нервы, если ситуацию не изменить? Да, он уехал. Ну и что теперь?
Олива порывисто встала с бревна, подошла к воде. Парни вздохнули, подумав, что она сейчас будет плакать. Однако Олива тут же вернулась к ним с совершенно спокойным лицом.
— Откуда он узнал, что я приезжаю в Архангельск? Кто ему сказал?
— Я ничего не говорил ему об этом, — сказал Гладиатор.
— И я тоже не говорил, — присоединился Флудман.
— И я, — добавил Хром Вайт.
— А я дак вообще с ним не знакома, — сказала Никки, — Оля, ты приехала прежде всего к нам, а не к нему. Зачем из-за этого так переживать?
— Да я и не переживаю, — подавив подступившие к горлу рыдания, улыбнулась Олива, — Скатертью дорога, пусть катится!
Между тем, солнце уже коснулось горизонта золотистым своим краем; в воздухе сильнее запахло сыростью и речным илом. Оливе стало холодно, и Гладиатор дал ей свою футболку.
— Ну что, пойдёмте домой?
— А может в «М33» зарулим? — предложил Хром Вайт, — Там уже началась дискотека.
— Как раз на танцполе будет жарко, — вдохновился Флудман.
— Да, пойдёмте на дискотеку, — мигом согласилась Олива, — Будем всю ночь танцевать и веселиться!
«И мы будем веселиться каждый день, пока я здесь нахожусь, — подумала она про себя, — Я должна радоваться, что я вновь приехала в свой любимый город. И никто, даже Салтыков не сможет мне отравить этой радости…»
— Эй, Никки! Седлай своего «коня»! — крикнула Олива.
Гладиатор посадил Никки к себе на спину и побежал с нею по песчаному пляжу. Олива, смеясь, взгромоздилась верхом на Хром Вайта.
— А ну, догоняй! Кто быстрее! — крикнула она, обгоняя на Хром Вайте Гладиатора.
Хром, отягощенный своей «ношей», пробежав метров десять, вдруг неловко споткнулся и рухнул на песок вместе с Оливой. Следом за ними грохнулся и Гладиатор с Никки на спине.
— Ну что? Приехали! — захохотала Олива и, сняв с ног туфли, вытряхнула из них песок.
Глава 39
Бум! Бах! Трах!! Тибидох!!!
— Боже мой, что это? — испуганно спросила Никки.
— Да ничего особенного, — спокойно отвечала Олива, — Просто Глад на кухне жарит котлеты.
— Слава сегодня с утра первым делом побежал покупать котлеты, — пояснил Хром Вайт, — Теперь вот решил их пожарить…
— Бах! Трах! Тарарах!!! — отчаянно грохотало в кухне.
— Да он же мне там всю кухню разъебашит! — Никки вскочила с софы, однако Хром Вайт удержал её за руку.
— Не разъебашит, — спокойно произнёс он, — Слава — отличный повар.
— Гы, дооо, Слава повар! — заржал Флудман, переглядываясь с Хромом. Уж кто-кто, а они-то помнили прошлогодний поход на Медозеро, когда Гладиатор накупил в магазине такое немеренное количество жрачки, будто они собирались не на Медозеро на два дня, а на полгода на Северный полюс.
— Слава у нас маленькими котлетами не наедается, — изрёк Хром Вайт, — Вот он и жарит на огромной сковородище огромную-преогромную котлетину.
— А почему такой грохот? — спросила Никки.
— А он её переворачивает снеговой лопатой. Потому и грохот.
Олива засмеялась, представив себе, как Гладиатор переворачивает снеговой лопатой котлетину величиною с таз, жаря её на всех четырёх конфорках, и ей самой захотелось взглянуть на этот процесс. Она с некоторым опасением вошла в кухню, ожидая увидеть вокруг себя погром в виде опрокинутых посудных шкафов, а также кастрюль, дуршлагов и черпаков, и торжественно возвышающегося подобно башне среди всего этого погрома красного от натуги Гладиатора, яростно орудующего снеговой лопатой возле огромной чадящей сковородищи. Однако, странным образом, её гиперболизированное воображение и тут обмануло её: посудные шкафы и черпаки с дуршлагами висели на своём месте; вместо огромной-преогромной сковородищи с огромной-преогромной котлетиной на плите стояла вполне себе обычная сковородка, и на ней жарились вполне обычные, стандартного размера маленькие котлетки. Правда, масло на сковородке оглушительно шипело и трещало, распространяя вокруг себя чад, а Гладиатор, красный от натуги, яростно орудовал обычной маленькой лопаткой не хуже снеговой, сметая всё на своём пути.
— Глад, ты чего это тут так развоевался-то? — разочарованно спросила Олива.
Гладиатор, не оборачиваясь, продолжал яростно шуровать шипящие в сковородке котлеты. Они у него пригорели; и он, потеряв терпение, рассёк лопаткой одну котлету напополам.
— На-кус-ки!!! — гневно прорычал он, оглушительно рассекая котлету, — Накуски!!! Однозначно!!!
— Лучше бы ты кое-кого другого накуски порвал, — заметила Олива.
— Кого? — спросил Гладиатор, вытирая руки полотенцем.
— Сам знаешь, кого!
Гладиатор ничего не ответил и молча свалил котлеты в миску. Между тем, в кухню пришли завтракать остальные ребята. За окном погода была не очень; кроме того, все поздно проснулись после вчерашней дискотеки, поэтому сегодня было решено никуда не ходить, а остаться дома и смотреть фильмы.
— Глад, ты чего котлеты не ешь? — спросила Олива, — Чего, говорю, не ешь котлеты-то? Жарил-жарил…
— ЭтО не мясО, — отрывисто произнёс Гладиатор, «окая» по-архангельски.
— Дооо! Не мясоооо! — поддел его Хром Вайт.
— А по-моему, очень даже вкусные котлеты, — подала голос Никки, деля её вилкой на одной тарелке с Флудманом, — Они, кажется, с сырным наполнителем внутри и с курой.
— Не с курой, а с ветчиной, — поправил её Флудман, — Ты кушай, кушай! Это тебе осталось.
Пока Гладиатор жарил эти злосчастные котлеты, он аж упрел, стоя у плиты и переворачивая их на сковородке, поэтому достал из холодильника пакет молока и, надорвав пакет зубами, принялся жадно глотать молоко прямо из пакета. Олива, доев свою котлету, пододвинула к себе миску с черешней и стала есть её напополам с Хром Вайтом.
— А что, если нам кальянчик замутить? — кинул идею Флудман, — Никки, ты, кажется, говорила, что у тебя есть кальян…
— Его Надя забрала, надо идти к ней за кальяном, — сказала Никки, — У меня есть яблочный табак, табак со вкусом капучино…
— Пойдёмте тогда все вместе, — сказал Гладиатор, и все просочились в прихожую.
— Олив, ты идёшь?
— Мне лень, — отвечала та, идя в спальню, — Сходите сами, без меня.
— Я тоже останусь тут, — сказал Хром Вайт и, закрыв за друзьями дверь, немедленно направился в спальню, где была Олива.
Она лежала на постели с миской черешни, лениво отправляя в рот ягоду за ягодой, сплёвывала кости в кулак и, зевая, безучастно смотрела по телеку сериал про семейку Букиных. Сказать по правде, Олива не любила смотреть отечественные клоны зарубежных сериалов, которые в последнее время прямо-таки заполонили телеэфир, но больше смотреть было нечего, а поскольку телевизор в спальне Никки работал с утра до ночи, его волей-неволей приходилось смотреть.
Хром закрыл дверь в спальню и вдруг ошмётком упал на постель рядом с Оливой. Всё это время он только и ждал этого момента, когда они останутся одни, без посторонних. Сказать по правде, Хром Вайт уже давно положил глаз на Оливу, но, поскольку она была девушкой Салтыкова, не осмеливался предпринимать к ней более решительных действий. Теперь же Хром как никто другой знал, что отныне путь к ней для него открыт...
Олива зевнула и, отодвинув от себя миску, высыпала в неё косточки от черешен. Хром Вайт придвинулся поближе, так, что уже мог осязать прохладную кожу девушки и запах её волос. Желание пробежало по его телу волнующей дрожью; он пристально, не отрываясь, смотрел своими огромными серыми глазами на полные, как переспелые черешни, губы Оливы, и чувствовал, что ещё чуть-чуть — и он отдаст себя во власть жаркого дурмана и не сможет более владеть собой.
— Унеси миску, — зевнув, сказала Олива, — И принеси мне с кухни персик. Он лежит на столе, я его как раз собиралась съесть.
Хром Вайт со всех ног бросился в кухню и через секунду уже вернулся. Правда, без персика.
— Персика на столе я не нашёл, — сказал он, опять ныряя в Оливе в постель, — Наверное, его кто-то съел.
— Ну, тогда принеси шоколадку, что ли, — ответила она, — Или чипсы с укропом.
Хром принёс чипсы. Олива надорвала пакет, принялась хрустеть чипсами. Хром Вайт опять придвинулся к ней вплотную, гипнотизируя её своими огромными серыми глазами.
Олива невольно отметила, что лицо его при близком рассмотрении как бы делится на две половины, и раздвоенный напополам низкий лоб, срезанный полосой светлых волос переходит в конце лица в такой же раздвоенный, с ямочкой, подбородок. Подобный тип лица был у артиста Баширова; но, в силу того, что Олива артиста Баширова не знала и сравнивать Хрома ей было не с кем, она вообразила, что лоб у него раздвоен, потому что ему когда-то давно рассекли надвое череп шумовкой, той самой, которой Гладиатор рассекал «накуски» сегодня утром котлеты. Было странно смотреть на это раздвоенное лицо и эти глубоко посаженные, в пол-лица, глаза. «Франкенштейн какой-то...» — лениво подумала Олива и отвела взгляд.
— Ты мне телевизор заслоняешь, — пробурчала она, хрумкая чипсами, — Принеси мне лучше спрайт из холодильника, видишь же — ем всухомятку…
Хром Вайт, мысленно проклиная всё на свете, побежал за спрайтом. Олива попила из бутылки, и опять было принялась за чипсы, но Хром Вайт мягко вынул пакет с чипсами у неё из рук и положил его на тумбочку.
— Выключи телевизор, — попросила Олива, утомлённо прикрывая глаза, — Там всё равно смотреть нечего.
Хром выключил телевизор и тут, решив, что более не будет терять ни секунды, ринулся в постель и жадно набросился на Оливу с поцелуями. Она не оттолкнула его; ей было лень двигаться, к тому же она невольно разомлела от этих поцелуев Хром Вайта, как от ласк и мурчания домашнего кота.
«Пусть целует... — вяло думала она, — Хром Вайт, так Хром Вайт. Какая разница...»
Хром Вайт, словно ополоумев, не переставая страстно обцеловывать тело девушки, принялся судорожно разрывать на ней подвязки. Но тут раздался звонок в прихожей — ребята вернулись с кальяном.
— Ну вот, вы пришли в самый неподходящий момент… — злобно пробормотал Хром Вайт, открывая им дверь.
«Да нет, момент как раз самый подходящий, — подумала про себя Олива, — Хотя… Это как посмотреть…»
Глава 40
Вот уже несколько дней в Архангельске стояла устойчивая жаркая погода. На Северной Двине был отлив; река значительно отошла от берега и обмелела.
Олива шла вброд по воде, придерживая в согнутых руках подол расклешённой юбки и щурясь на яркое солнце, отражающееся бликами в воде. Ветер трепал её выбившиеся из-под заколки длинные кудри; она тряхнула головой, отколов заколку, распустила волосы, которые тотчас же веером рассыпались на ветру и, расправив плечи, пошла вдоль берега, на котором остались её друзья.
— Слушайте, а чего Салтыков-то от неё опять в Питер слинял? — спросил Флудман, глядя из-под ладони на сверкающую на солнце реку, — Если, как она говорит, он ей и звонил, и писал... Что-то я ничего не понимаю. Или она врёт, и не писал он ей ничего?
— Да блин, тут, короче, такая история... — сказал Хром Вайт, — Он ей реально писал, это ещё в ту пятницу при мне было.
Гладиатор снял солнечные очки и недоуменно воззрился на него.
— Нахрена?..
Хром с опаской оглянулся на реку и, убедившись, что Олива ещё достаточно далеко от них, произнёс:
— Только ей не говорите, ладно? В общем, откуда-то он прознал, что у неё бабло есть... То ли Медвед сказал. Короче, неважно. А у него как раз с деньгами напряг пошёл. Ну, и...
— Фу, какой он мерзкий, — скривилась Никки.
— Дак, а в Питер-то тогда зачем свалил? — не понял Флудман.
— Ну, наверно, решил свой финансовый вопрос в другую сторону, — изрёк Гладиатор.
Олива вышла из воды и, опустив подол, пошла босиком по мокрому песку. До бревна, на котором расположилась компания её друзей, оставалось ещё метров двадцать, и она вдруг остановилась, близоруко щурясь. Хром Вайт вскочил на бревно и помахал ей рукой.
— Бедная Оля, — протянула Никки, — Она ведь действительно поверила, что Салтыков раскаялся, что он любит её. Знала бы она...
— Есть такая правда, которую лучше не знать, — произнёс Хром Вайт, — Вот она идёт. Всё, тихо!
Олива, по инерции вертя в руках подол юбки, приблизилась к ребятам.
— Ну, как водичка? — спросил её Флудман.
— Ничего, тёплая, — отозвалась Олива, садясь на бревно и стряхивая с ног прилипший к ним песок, — На Медозере вода тоже прогрелась, я думаю.
— У тебя телефон звонил, — сказала Никки, подавая ей мобилу.
У Оливы захолонуло сердце. «Неужели он?..»
Но это был всего лишь Кузька.
— Это Кузька, — сказала Олива, перезванивая ему, — Алло! Кузь, ты? Ты щас где?
— Я сегодня пораньше закончил работу, — ответил Кузька, — Так что мы могли бы встретиться…
— А мы щас на реке, — сказала Олива, — Я, Никки, Хром Вайт…
— Давай встретимся через полчаса у Ленина, только без Хрома, — попросил Кузька, — У нас с ним органическая непереносимость.
Хром Вайт через телефон Оливы аж почувствовал на себе волны органической непереносимости Кузьки к нему, поэтому, едва дождавшись конца её телефонных переговоров, решительно поднялся с бревна.
— Лёха, — сказал он, обращаясь к Флудману, — Ты мне обещал сегодня DVD отдать.
— Ну, зайдём ко мне, я тебе отдам, — предложил Флудман, — Славон, ты с нами?
— Я потом, — сказал Гладиатор, — Мне ещё нужно до вечера заглянуть в «Пятиборец».
— Ладно, ребят, тогда до вечера, — сказала Олива, – Мы щас с Никки пойдём к Ленину, а вечером приходите.
Глава 41
Когда девушки пришли к памятнику Ленину, Кузьмы ещё не было. Чтобы скоротать время и чтобы он не думал, будто они его дожидаются, Олива предложила Никки пройтись туда-обратно по Чумбаровке.
— А ты говорила — Кузька пунктуальный, никогда не опаздывает, — поддела Никки.
— Вообще-то он пунктуальный, — сказала Олива, — Может, в пробку попал…
Появление Кузьки у памятника как раз совпало с появлением девушек, сделавших круг по Чумбаровке. От ежедневной работы под открытым небом Кузька похудел и сильно загорел лицом; светлые волнистые волосы его, отросшие за зиму, выгорели на солнце и стали ещё светлее на фоне его тёмного от загара худого лица. Поцеловавшись с Оливой в щёчку, Кузька первым делом осведомился о её здоровье.
— Жива, а о здоровье не спрашивай, — усмехнулась Олива, — Кстати, Кузя, знакомься: это Никки…
— Вика, — поправила её та.
— Вася, — представился Кузька.
Олива даже смутилась: она так привыкла называть почти всех своих друзей по никам в интернете, что даже забыла их настоящие имена: Вика, Вася.
— Пойдёмте к нам чай пить, — распорядилась Олива, и все втроём направились к дому Никки.
— Один мой друг — он, кстати, хочет поступать на режиссёрский факультет — взахлёб зачитывался твоей книгой, — говорил Кузька, идя рядом с Оливой, — Он сказал, что ты гениальна, и однажды твоё произведение станет классикой.
— Да ладно! — Олива аж зарделась.
— Он хочет поближе познакомиться с тобой; впрочем, ты его знаешь. Это Ярпен: он был в нашей компании на Новый год со своей эстонской девушкой…