1.
В эту серую слизь дорог марта с его вечным гриппом и красно-опухшим носом, не было никакого желания выходить, даже когда в моем холодильнике остался последний полузасохший кусок сыра, покрытый белесым налетом. Лень моя не знала никаких границ и поводов, чтобы заняться хотя бы домашними делами. Все, на что меня хватило — это доползти до ванной и принять утренний душ.
Ну и еще, конечно, кофе… Куда без него.
Плюхнувшись на диван, автоматически перелистывала каналы одной рукой, второй набирала номер соседнего с домом ресторанчика, где готовили отменное ризотто и пекли изумительные, по-французски настоящие, круассаны. Так и не найдя, что бы мне стоило посмотреть, в досаде выключила телевизор и закрыла глаза.
Что за глупая, никчемная жизнь? Нет ни семьи, ни работы…
Взгляд привычно скользнул по стене. Разбитая, но склеенная «моментом» рамка. Зачем? Почему бы не купить новую? Сложно ответить, но, возможно, так оно роднее.
На фотографии вся наша небольшая, но дружная семья. Мама в голубом вечернем платье, папа в костюме, кои он терпеть не мог и надевал лишь на торжественные случаи. И я, счастливая и нарядная — единственная, оставшаяся в живых из этой семьи.
Так что — семьи нет. И смысла в жизни тоже нет.
Как ни странно, желание что-то менять отсутствует напрочь. Хоть бы рукоделием что ли заняться… Макраме там, или вязание… На секунду представив себя со спицами, покачала головой. Нет… Рукоделие никогда не было моей сильной стороной и вместо успокоения приносило лишь раздражение.
А может, ну их всех и вся к черту? Мне уже скоро двадцать пять, может стоит родить ребеночка для себя, благо деньги есть на весьма безбедное существование.
Будет мне занятие…
Здоровое питание, йога, роддом, поликлиники, сопли и крики, ночные бдения… А? Ну здорово же…
Я неожиданно так увлеклась этой идеей, представляя себя, растолстевшую, но счастливую с детской коляской в соседнем парке, что даже немного удивилась таким мыслям.
Стоп! Я же давно все решила…
Буду и дальше влачить свое жалкое существование в полном одиночестве, ровно до тех пор, пока не околею от атрофии всех органов, или разрыва заледеневшего сердца в своей неуютной квартирке. И никто даже не обглодает мой хладный труп, ибо ни кошек, ни собак дома не держу, ввиду моей нелюбви к этим хвостатым.
Хотя, это определенно к лучшему. Все-таки девушка я симпатичная, и хотелось бы достойно отойти в мир иной. Может, кто-то, кроме могильщиков, подойдет к моему гробу и пожалеет меня, такую красавицу, и даже уронит одинокую скупую слезу…
От представленной картины я сама чуть было не заплакала, жалея себя и свою будущую кончину. Хорошо, что длилось это недолго. Ровно до того момента, когда раздался звонок в дверь, возвещающий о прибытии курьера из ресторана. Я, конечно же, точно знала, что это он, потому как за последние полтора года в эту дверь не звонил никто, кроме того самого курьера. Да еще изредка Петра, компаньона по фирме, и еще реже — Максима, моего бывшего жениха, а ныне как-бы друга. Но это бывало изредка и всегда по предварительному звонку.
2.
— Екатерина Андреевна, не могли бы вы подъехать сегодня в отдел? — звонок следователя, ведущего дело о гибели моих родителей, застал на пороге квартиры в тот момент, когда я все же решилась сходить за продуктами в ближайший супермаркет.
— А что случилось? Вроде бы дело закрыли? — я не совсем понимала, зачем понадобилась следователю Мелехову, который не объявлялся уже больше года.
— Ну понимаете, появились новые обстоятельства в деле… В общем, это не телефонный разговор.
— Хорошо, я поняла. Через полчаса подъеду, нормально? — в магазин можно и позже заехать. Сейчас гораздо важнее узнать, что же за новые обстоятельства могли появиться у следствия спустя столько времени.
Вскоре я уже входила в знакомый до боли кабинет с обшарпанными стенами и дырявым, будто мышами погрызенным, линолеумом. Не изменилось ровным счетом ничего с моего последнего посещения, кроме разве что пейзажа за окном. Тогда — голые заснеженные ветви рябины и серое небо, сейчас — пушистые зеленые ветки тычутся в приоткрытую форточку душного, наполненного солнечным светом кабинета. Конец лета, но погода пока еще радует горожан теплыми денечками, позволяющими вдоволь насладиться поздними сумерками и безоблачным небом.
Игорь Викторович, вполне себе упитанный розовощекий мужчина без определенного возраста, склонился над бумагами, то ли заполняя очередной отчет, то ли от скуки рисуя каких-нибудь чертиков. По крайней мере, когда я после стука вошла в кабинет, папка была срочно захлопнута и убрана в стол.
— Катерина Андреевна, вы же понимаете, что я не просто так вас вызвал. Дело в том, что к нам поступили сведения, будто-бы машина ваших родителей все-таки была повреждена. Вернее, мы и раньше это знали, но за неимением подозреваемых… В общем, вы понимаете…
— Да, — довольно резко ответила я, — понимаю. Что-то изменилось с тех пор?
— Изменилось. Один наш информатор выяснил… Хм… В общем, признался ему в совместной пьянке один человек, что пару лет назад отправил на тот свет известного в городе предпринимателя, — Мелехин вдруг запнулся и поспешно произнес, — Извините.
— Переживу. Дальше что? Нашли заказчика? Я же понимаю, что этот самый человек — всего лишь исполнитель и далеко не главный в этом деле?
— Да… Все верно. Вот в этом вся закавыка. Заказчик хорошо спрятал концы в воду… Заказ делал через интернет, деньги оставлял в банковской ячейке. Если бы мы вышли на исполнителя сразу, то, вероятнее всего, по горячим следам нам удалось бы что-то обнаружить. А сейчас… Боюсь, что это невозможно… Полтора года назад мы уже проверяли всех заинтересованных в убийстве вашего отца людей. Но ничего не нашли. Главным подозреваемым был Кубышкин Петр Иванович, компаньон вашего отца по бизнесу, если вы помните. Его проверяли. На допросах он так и не раскололся. И оснований подозревать его дальше не было.
— Да, я помню. И что вы хотите от меня? — я лениво ковыряла носком туфли дырку в полу.
— Я хочу, чтобы вы еще раз подумали и вспомнили, кому мог все-таки помешать ваш отец? Враги, родственники, может еще какие-то компаньоны, кроме Петра Ивановича?
— Я уже сказала вам все, что знала. Но хорошо, я подумаю…
— Надеюсь на вашу память. Вот мой телефон, на случай если вы потеряли. Позвоните, если что-то вспомните.
— Да… Конечно, — я встала и направилась к двери, — Держите меня в курсе.
Мелихов кивнул и занялся своими делами, не обращая больше на меня никакого внимания.
А уже вечером в дверях с букетом лилий стоял Петр. Как всегда, красивый и подтянутый, но, на мой искушенный взгляд, дурно пахнущий жутко дорогими и выпендрежными духами.
3.
— Отвратительный запах, — я вдруг некстати подумала, что этими духами можно и придушить человека, если вылить на себя полфлакона. По крайней мере мне уже нечем было дышать, и голова пошла кругом от навязчивого резкого аромата.
— Впустишь? — он в нерешительности топтался на месте, так и не отдав букет по назначению.
— Проходи, — кивнула и забрала лилии из его рук.
— Кать, мне Мелихов звонил, приглашал, — на этом слове Петр споткнулся и поморщился. — Просил зайти, говорит новые обстоятельства появились по тому делу.
— И? — на Петра я старалась не смотреть.
Достала из шкафа вазу, налила воды, делая все нарочито медленно и стараясь оттянуть неприятный разговор.
— Кать, ну не молчи. Ты же не думаешь, что это я?
— Кофе будешь? — я по-прежнему не оборачивалась, боясь посмотреть ему в глаза.
Я почувствовала его руки на своих плечах и меня забила нервная дрожь.
— Ты по-прежнему считаешь меня виноватым в их смерти? — в его голосе слышалось отчаяние, а я… Я больше не могла выдержать этого напряжения.
Резко обернувшись, я посмотрела ему в глаза и тихо попросила:
— Уходи…
Он весь разом как-то обмяк, и не говоря больше ни слова, направился в прихожую. Через минуту я услышала, как закрылась входная дверь.
Тяжело опустившись на стул, и не в силах больше сдерживаться, я заплакала. Да и не перед кем мне было изображать железную леди, можно было жалеть себя сколько угодно и не бояться, что кто-то увидит мои слезы и отчаяние. Черт бы побрал этого Мелихова с его расследованием. Я не так давно научилась жить со всем этим, смирилась с тем, что больше никогда не увижу, не прикоснусь к родителям.
Что никогда не погладит меня по голове моя бедная мама, не шепнет на ушко какую-нибудь шутку и не будем мы весело смеяться. А папа не будет больше сердиться на нас за это и не проворчит “вечно у вас какие-то секреты от меня”.
Никогда папа больше не назовет меня своим зайчонком и не научит мариновать мясо. И я так и не смогу различать грибы в лесу без его помощи, и мне придется всю оставшуюся жизнь собирать поганки.
Как ни странно, но мне было намного легче думать, что машина сама сломалась. Что это был несчастный случай и не было на свете людей, желавших смерти мне и моим родителям. Но самое тяжелое было осознавать, что это кто-то из моих, или папиных знакомых.
Что возможно этот кто-то находится рядом, улыбается и продолжает жить как ни в чем не бывало. Возможно, я часто вижу этого человека и даже разговариваю с ним. Может он даже бывает на этой самой кухне…
4.
Черт… Я снова подумала о Петре. Какой смысл врать самой себе, я с самого начала подозревала его. Больше все-равно было некого. Только ему была выгодна смерть всей нашей семьи, ведь в этом случае он получал всю фирму в единоличное пользование. Близких, как, впрочем, и дальних родственников у нас не было.
Мама воспитывалась в приемной семье и кровных родственников не имела. Родители отца — мои дед с бабушкой давно на том свете, как и его старшая сестра.
Вот и получалось, что я осталась одна одинешенька, и если бы чудом не выжила тогда, фирмой полностью владел бы Петр. По большому счету он и сейчас фактически заправлял всеми делами, так как я не имела ни желания, ни опыта, ни ума заниматься бизнесом отца. Но каждый месяц на мой счет исправно поступали приличные деньги, поэтому я могла позволить себе не работать и заниматься ничегонеделанием.
Прибавить к этому все счета отца и недвижимость и получалось, что я богатая невеста.
Кстати, я никогда не проверяла, сколько я должна получать с фирмы, а захоти я узнать это, вряд ли бы сама разобралась. Но и того, что пополняло мою карту, с лихвой хватало на вполне комфортное существование.
Петр… Неужели твоя жадность стоит двух жизней?! Двух жизней и одной сломанной судьбы…
После обеда я, решив все же прогуляться до торгового центра, оставила машину на парковке и пошла пешком, благо находился магазин всего в двух кварталах от моего дома.
Когда рядом остановилась вишневая девятка, побитая и неоднократно перекрашенная, я уже пожалела о том, что решила сократить путь через дворы.
Из машины громко играла музыка. Я, не останавливаясь, продолжала свой путь, девятка медленно ехала, сопровождая меня.
Соседнее с водителем окно открылось и из него высунулся сначала длинный острый нос, а потом и все остальное лицо.
— Эй, Ваха… Глянь, какой красивый девушка. Давай подбросим такого красивого, а? — последнее предложение явно адресовалось мне.
Я молча шагала дальше, чуть прибавив шаг и не глядя на машинных охотников за женщинами.
— Слышь, красавица, ты чего такой не разговорчивый? А? Я ж от души, сестра! — голос обманчиво добродушный, но уже явно с металлическими нотками.
Я упорно шла дальше не глядя на незнакомцев, но сердце забилось в груди чуть быстрее, предчувствуя опасность, исходившую от мужчин.
— Ну ваще, Ваха… Чо за бабы пошли. Я ей тут в ножки кланяюсь, помочь хочу, а она нос воротит. Ну-ка останови.
Девятка с дребезжанием и подозрительным скрипом остановилась, и из нее вышли двое. Третий-водитель остался за рулем, но криками подбадривал соотечественников в их явно недобрых намерениях относительно меня.
Я побежала, но так как бегала я всегда довольно скверно, то вскоре меня догнали, схватили за руки и поволокли обратно, в сторону “девятки”. Как назло, во дворе не было ни одного человека. Я попыталась закричать, но рот тут же закрыла потная вонючая ладонь.
— Слышь, курва. Я тебе щас как цыпленку шею сверну и поминай как звали, усекла?
Я молча закивала, как китайский болванчик.
— Вот и умница. Мужики, тащи ее в машину, — приказал он выскочившему Вахе — водителю и толстому неповоротливому джигиту в белой панаме.
Если бы все не было так печально, я верно бы рассмеялась такому наряду. На дворе холодный, местами еще заснеженный март, а этот товарищ в летней и, по-моему, женской панаме. Но! Главное — в дубленке.
Все эти размышления заняли от силы пол-секунды, на смену им пришли отчаянные паника и страх. Пока эти граждане тащили меня в машину я, естественно, что есть силы сопротивлялась, боясь даже вообразить себе, какие сомнительные удовольствия ждут меня в ближайшем будущем, если не произойдет какое-нибудь чудо и мне не удаться бежать. И чудо не заставило себя ждать.
— Эй, мужики, чего к девушке пристали? — девятка мешала проезду серому джипу, и хозяин вышел глянуть кто тот умник, что загораживает ему узкий проезд двора. Машину я заметила, а вот ее обладателя не успела.
— Вали давай, да? — нагло и с вызовом ответили ему. По-моему, длинноносый.
— Девчонку отпустили, суки, — я замерла в надежде, и принялась яростнее отбиваться и умудрилась-таки укусить одного из мучителей за палец. Рот наполнился солоноватым привкусом, раздался вопль, и рука из моего рта исчезла. Что происходило дальше я не видела, так как была плотно зажата под мышкой одного из похитителей, но отчетливо слышала какую-то возню и звуки ударов. Спустя минуту хватка ослабла и я, почувствовав, что меня больше никто не держит, отбежала в сторону. Успев правда увидеть, как последний из похитителей, тот что держал меня, кулем падает на землю от красивого хука моего спасителя.
— Катя? — удивленно спросил спаситель.
5.
Я ахнула. Напротив меня стоял Макс, бывший жених, а ныне рыцарь без страха и упрека со сбитыми в кровь кулаками.
— Макс, — я бросилась ему на шею и заревела белугой.
Макс… Мой спаситель и бывший жених. Шесть лет так ни к чему и не приведших отношений, мытарств, расставаний и слезных прощаний и прощений. Два последние года я мучила его, не смея определиться в своих истинных чувствах и желаниях. Но однажды все же заставила себя сказать «Нет».
Да и отец здорово тормозил меня. Отчего-то он сразу ужасно невзлюбил Макса, и кроме как змеенышем его не называл.
Первые года три у нас шла настоящая война на этой почве. Но со временем страсти поутихли, я уже особо не отстаивала Макса, успев понять, что он далеко не такой идеальный, можно даже сказать, что он очень далек от того мужчины, которого я себе когда-то напридумывала.
Когда мы начали жить вместе, вдруг оказалось, что Макс довольно жаден и скуп. Я еще училась, отец наотрез отказывался нам хоть как-то помогать и доходами заведовал только Макс. Доходами, кстати не делился, предпочитая сам планировать расходы и не давая на руки мне ни рубля.
Еще он частенько стал приходить навеселе, а то и вовсе пропадал на целую ночь, отговариваясь работой. При всем этом Макс был ужасно ревнив и буквально с самого начала отношений настаивал на нашей свадьбе, неоднократно делая мне предложение руки и сердца.
Вначале я, конечно, была не готова. Потом разногласия с отцом не давали мне повода затевать свадьбу, а спустя время этот брак мне был уже не нужен вовсе.
Макса это ужасно бесило, он часто стал срываться, и однажды очередная наша стычка закончилась синяком на моей щеке и его дисквалификации из моей жизни. Я, как побитая собака, понурив голову, вернулась к отцу. Макс слезно умолял вернуться к нему, обещал исправиться, плакал, угрожал, пел под моими окнами что-то, отдаленно похожее на серенады, и даже нанимал цыганский хор, видимо, надеясь таким хитрым способом растопить мое сердце.