— А если он не откликнется?
— Откликнется. Он тебя уже знает, и придет. Ему тоскливо и одиноко, а ты мне должна, синеглазка!
Пусть это нечестно, но во взгляде Мэйс теперь говорит гнев. Она сжимает губы в тонкую линию, идет к воде. Я смотрю на ее прямую спину, смотрю, как она останавливается в двух шагах от холодной иены.
Волн здесь практически нет, а те, что есть, навредить не смогут, но Мэйс вдруг замирает, а потом начинает отступать. Она пятится назад до тех пор, пока не натыкается на крупный камень, а потом разворачивается и бежит вдоль побережья, все дальше от воды и от меня.
Несколько мгновений я смотрю на бегущую девчонку, а потом бросаюсь за ней.
Глава 16
Ближе некуда
Вирна Мэйс
В ушах грохочет собственное сердце, рядом грохочет океан. Мне кажется идиотизмом то, что я только что собиралась туда войти. В воду.
«Вода — это жизнь, Вирна».
Нет, вода — это смерть. Страшная, соленая смерть, которая смыкается над головой, швыряя тебя из стороны в сторону, как щепку. Пусть даже я не помню этого, я отчетливо ощущаю, как волны подхватывают меня и швыряют о камни. С той же легкостью, с которой ветер может швырнуть перышко, и тогда станет уже все равно, есть там Эн или нет, потому что меня уже не будет.
— Синеглазка, стой! — доносится из-за спины. — Мэйс! Да стой ты уже!
Я оборачиваюсь: К’ярд меня догоняет. Это я так быстро бегаю, или… Нет, или. Я понимаю это в тот момент, когда он подлетает ко мне с темными, как ночь глазами, и вместо румянца от быстрого бега на щеках белые пятна.
— Куда тебя понесло? — рычит он. — Что случилось?!
— Я не могу, — мотаю головой, не представляя, как сказать ему о силе. — Не могу. Мне… страшно.
И нечем дышать.
Стоит представить, что я сейчас окажусь в воде, и мне снова становится нечем дышать: спазм сдавливает грудь, не пуская в легкие воздух, начинает тошнить, все тело пронзает мелкая дрожь. К’ярд сдергивает с меня маску и вглядывается в лицо, а потом ругается так, что я краснею. По крайней мере, мне так кажется.
— Просто сказать нельзя было? — цедит он, протягивая мне руку. — Пойдем.
— Я не…
— Да не в воду! Назад.
Назад мы идем очень медленно. То, что меня трясет, я чувствую как-то странно, фоном, словно смотрю на себя со стороны. Впрочем, стоит мне окончательно осознать, что никто не заставит меня приближаться к воде и тем более туда заходить, как дышать становится легче. Кровь снова растекается по телу, согревая ледяные пальцы, в отличие от К’ярда, рука которого просто ледяная.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, когда мы салимся в эйрлат.
Идиотский вопрос, но он все-таки отвечает.
— Нет. Мне говорили, что мне нельзя к океану, но чтобы так… Е-е-едхов хидрец!
От улара панель навигатора идет трещинами, и я вздрагиваю. Особенно когда вижу сбитые в кровь костяшки и совершенно белое лицо, а еще глаза — дикие, сумасшедшие, полные такого отчаяния, что мне становится не по себе.
— Я могу попробовать еще раз, — говорю я, глядя на К’ярда.
Не потому, что хочу туда идти, а потому… потому что он сейчас такой из-за меня. Осознание этого отзывается солью океанских брызг на губах и странным ударом сердца, напоминающим удар падающей в жестянку ложки.
— А мне потом вытаскивать твое бездыханное тело? — Он косится на меня. — И заново запускать сердце? Нет, спасибо.
Да, я сама только что об этом думала, но его слова от этого не становятся менее острыми.
— Я не просила меня спасать, — говорю глухо и отворачиваюсь.
К’ярд снова ругается, а потом хватает меня за плечи и разворачивает лицом к себе.
— Я не об этом, — говорит он. — А о том, что если ты зайдешь в воду, у тебя случится остановка сердца. Это был юмор, Мэйс, чтоб тебя! Ты свое лицо вообще видела?
— Нет, зато я видела твое, — хмыкаю я.
Это точно не совсем то, что стоит говорить, но он слишком близко и вызывает во мне слишком много чувств. Честно говоря, он вызывает во мне столько чувств, сколько не вызывал никто и никогда за всю свою жизнь, поэтому мне хочется оказаться как можно дальше от него. Не только физически.
— И чем же тебя не устраивает мое лицо? — неожиданно интересуется он.
Сейчас, когда в его глазах не горит огонь въерхов, он выглядит просто человеком. Хотя нет, просто человеком он никогда не выглядел, потому что эта черная тьма в глазах, в которой тонут даже зрачки — нечеловеческая, но она меня не пугает. Я вдруг отчетливо понимаю, что она меня не пугает, и что единственное, что мне сейчас хочется сделать — это проверить, соленые у него губы или нет.
Приплыли.
— Тебе помочь? — интересуюсь я, выворачиваясь из его рук и кивая на панель навигатора, которая тоже темная.
Еще бы, после того, как ее чуть ли не раскрошили одним ударом.
Одним ударом! И это при том, что в нем не было силы въерха. О том, что стало бы с эйрлатом, будь она у него, думать не хочется. Хотя тогда с эйрлатом точно было бы все в порядке.
— Я поставлю автопилот, — говорит он. — Здесь по прямой, никаких ограничителей, так что твоя помощь не потребуется.
Ну и чудесно.
— А вот в городе тебе придется сесть за рогатку.
— Что?!
— Меня сейчас может вырубить, — говорит он. — И если это случится…
Можно не продолжать.
— Я не умею водить!
— Здесь ничего сложного. Я объясню.
Ну еще бы, это же так легко.
— У меня прав нет, Лайтнер!
— Ты назвала меня Лайтнер?
В салоне взмывшего ввысь эйрлата нет ничего тяжелого, и это определенно в тему. Потому что мне хочется его стукнуть.
— Ты никогда не нарушаешь правила, Вирна?
Он выделяет мое имя, и стукнуть его хочется еще сильнее.
— Нет, — отвечаю я. — Не нарушаю.
— В общем, если лаже случится такое счастье и тебя остановят… в законах Раверхарна есть пункт, что ты имеешь право сесть за рогатку, если спасаешь кому-то жизнь.
— Ты это только что придумал? — вскидываю бровь. — И тебе не надо спасать жизнь. Вроде бы.
— Ты в этом так уверена? — интересуется К’ярд, а потом начинает хрипеть и заваливается на бок.
От удара головой о стекло разлается глухой звук.
— Очень смешно, — говорю я.
Ответа, разумеется, не получаю. Автопилот ведет ровно, но мне все равно не по себе.
— Ладно, — говорю я. — Пошутили и хватит. Ха-ха-ха.
Тишина.
К’ярд белый, как полотно, грудь его тяжело вздымается, и мне становится не по себе.
— Эй, — наклоняюсь к нему, легонько касаюсь его руки. Собираюсь осторожно нащупать пульс, когда меня резко перехватывают за запястье. От неожиданности дергаюсь назад, ладонью впечатываюсь в панель управления, разлается писк, и сиденье К’ярда откидывается. Нас дергает назад, я валюсь на него, собираясь высказать все, что думаю, но не успеваю. Его губы врезаются в мои раньше, чем я делаю вдох, и мне снова нечем дышать. Нечем дышать, не за что ухватиться, кроме как за одну мысль.
Его губы совсем не соленые.
Жесткие и горячие — да, но не соленые. Меня странно ведет то ли от этой мысли, то ли от того, как они сминают мои. Ураган чувств, который обрушивается всей своей мощью, грозя утопить не хуже штормовой волны, но я все-таки дышу. Рвано и через раз, когда по губам скользит холодный воздух, а потом опять падаю в этот дикий, обжигающий поцелуй.
Поцелуй.
С К’ярдом.
Осознание этого заставляет отстраниться, вот только вдох (или выдох?) почему-то похож на стон. Я снова дергаюсь назад, но он успевает меня подхватить за мгновение до того, как я влечу в рогатку. Мне хочется закрыть руками рог, хочется затолкать этот выдох в себя и стереть его поцелуи с губ и из памяти, вместо этого я упираюсь ему в грудь.
— Ты идиот! — шиплю я.
— Так на меня еще никто не реагировал.
Почему-то это «никто» ударяет больнее, чем должно. По большому счету, оно меня вообще цеплять не должно, но он меня цепляет.
— Все когда-нибудь случается впервые, — хмыкаю я, отбрасываю его руку и буквально падаю на собственное сиденье. — Но это не отменяет того, что ты идиот.
К’ярд дотягивается до панели, коротким прикосновением возвращает кресло в нормальное положение.
— Почему бы тебе просто не признать, что ты за меня волновалась, Мэйс?
— Почему бы тебе просто не признать, что это нормально — волноваться, когда кому-то становится плохо? — возвращаю ему его же слова.
— Кому-то? — Он смотрит на меня, прищурившись.
— Кому-то, — подтверждаю я.
— Ну-ну, — он усмехается.
В другой раз я бы промолчала, но сейчас внутри все бурлит и клокочет, наверное, так чувствует себя океан, когда в нем зарождается смертоносная волна.
— По-моему, тебе стоит признать, что не все крутится вокруг твоей персоны, К’ярд.
— По-моему, тебе стоит признать, что тебе понравилось со мной целоваться, — фыркает он, и прежде чем я успеваю ответить, добивает: — Гораздо больше, чем с парнем твоей сестры.
Сначала во мне кончаются слова. Потом начинаются, но я молчу, потому что все они нецензурные. Потому что помню, что произошло в «Бабочке». Потому что помню, что он меня спас.
— Между мной и Вартасом ничего нет, — говорю я. — А если ты до сих пор этого не уяснил, ты идиот. Хотя с этим фактом мы уже почти разобрались.
— Ну разумеется. — К’ярд издевательски вскидывает брови: откуда только силы взялись. — Осталось только разобраться с тем, что кое-кто полная и безоговорочная трусиха, не умеющая признавать даже самых очевидных вещей.
— Очевидных? — интересуюсь я. — Например?
— Что он на тебя запал.
— Он — что?!
— Бегает за тобой, Мэйс. Пускает на тебя слюни, понимай, как знаешь.
— Он любит мою сестру!
— А я люблю Кьяну, — сообщает К’ярд.
— Ну ты и едх, — цежу я. — Даже без пальто.
— От надры слышу.
— В следующий раз, когда тебе станет плохо, я пройду мимо.
— Даже не сомневаюсь.
Из эйрлата мы выкатываемся растрепанные, злые, и если честно, я готова не просто опрокинуть на него поднос, я готова его пнуть. В самое ценное, потому что просвещенные умы полагают, что боль приводит в гармонию разум и восстанавливает равновесие. Не знаю, что она там куда приводит, но мне правда не помешает это самое равновесие восстановить.
Чтобы это поскорее случилось, я поднимаюсь к сестрам и коротко обрисовываю Мит ситуацию: до того, как Ромина окажется под следствием, им придется пожить здесь. В школе я постараюсь выбить им домашнее обучение, у нас такое допустимо, если, например, в семье не хватает денег на еду и на проезд, но если не получится, придумаю что-нибудь еще. Впрочем, то, что они не будут ходить в школу, вовсе не значит, что им целыми днями не придется ничем заниматься.
— Будешь готовиться к занятиям, как обычно, — говорю я сестре. Мы стоим в коридоре и стараемся говорить тише, чтобы Тай не услышала. Для нее это просто интересное приключение, пусть оно таким и останется. — А заодно помогать Тай освоить программу.
— Тапеты придется отключить от сети, — доносится из-за спины голос К’ярда.
— Что?! — У Мит расширяются глаза, я же принципиально не оборачиваюсь.
— Иначе ваше пребывание здесь теряет всякий смысл.
Понимаю, что он прав, поэтому протягиваю руку.
— Нет! — восклицает сестра.
— Митри.
— Ненавижу, — бурчит она. — Мы же здесь со скуки сдохнем.
— Не сдохнете, — сообщает К’ярд, — Вирна соберет школьную программу на свой тапет и перекинет мне. Я передам ее Зоргу, так что будете учиться.
Он обходит меня и теперь стоит впереди, рядом с сестрой, так что мне волей-неволей приходится на него смотреть. На него и на его губы, чтоб его линария взасос поцеловала!
— А если это затянется на годы? — язвительно интересуется Митри.
— Не затянется, — обещает К’ярд.
После чего возвращается к лестнице, снова оставляя нас одних.
— Поверь, если бы не было серьезной угрозы, я бы ни за что с вами не рассталась, — говорю я, и внутри что-то дергается. Мне страшно представить, каким станет дом без сестер, но еще страшнее представить, что с ними может сделать Ромина.
— Я знаю, — вздыхает Мит. — Иначе едха с два ты бы меня сюда затащила.
— Митри!
— Угу, — она разворачивается, уходит, возвращается с тапетами. Я вырубаю сеть, меняю пароли и отдаю ей.
— Я буду скучать, — говорю тихо.
— Я тоже.
Мы обнимаемся, потом я обнимаю Тай. Она сидит на кровати, гораздо более удобной, чем была у нас дома, и болтает ногами.
— Ты же вернешься? — спрашивает, облизывая леденец.
Откуда он у нее взялся — вопрос, но без Зорга тут точно не обошлось.
— Обязательно.
— Скоро?
— Скоро.
Горло сдавливает, поэтому я быстро отпускаю сестру и выхожу из комнаты. Понимаю, что долгое прощание сейчас лишнее, и что К’ярду сейчас стоит убраться как можно дальше от океана. Стоит мне подумать про него — и губы начинают гореть, я вытираю их тыльной стороной ладони, но не помогает.
— Хидрец, — доносится до меня.
Поворачиваюсь и вижу, что он стоит в дверях, в арке, ведущей на кухню (кажется, именно здесь меня отпаивали чем-то после того, как Ромина швырнула меня в воду). Смотрит, и даже сквозь непроглядную темень в его глазах начинают вспыхивать искры.
— Пошли, — командует резко, разворачивается и выходит.
Я иду за ним, сунув руки в карманы, чувствуя, как сердце ударяется о ребра.
Со стороны это выглядело паршиво, этот жест с губами, но так будет лучше. Для всех.
Я думаю об этом, пока он объясняет мне, как управлять эйрлатом — короткие, рубленые фразы, в которые приходится вслушиваться, чтобы часть не упала мимо. Думаю, когда дрожащими руками первый раз поднимаю эйрлат в воздух, и когда Лайтнер на ходу объясняет, какие сигналы (не считая известных всем) и как трактовать. В городе я прицельно сосредоточена и не повышаю скорости даже тогда, когда вижу, как у него на лбу выступают капельки пота.
— Снижайся здесь, — говорит он. — Я позвоню, и меня заберут.
Мне снова хочется к нему потянуться, убрать налипшую на лоб прядку, но я понимаю, что это лишнее. Это совершенно точно лишнее, как и тот поцелуй, и то, что я в эти мгновения чувствовала.
Поэтому как только платная парковка принимает нас, я выхожу из эйрлата.
И ухожу, не оборачиваясь и не оглядываясь.
Глава 17
Проблемы и способы их решения
Лайтнер К'ярд
Я, конечно, знал, что доктор Э’рер слов на ветер не бросает, и если он сказал, чтобы я держался подальше от океана, значит, сказал не просто так. Но кто же знал, что пробежка за Мэйс по берегу обернется не только слабостью, а и дикой болью. Точнее, сначала все было более чем обычно: меня шатало, но я мог ровно стоять и даже ходить, и даже поцеловать Мэйс… А вот об этом лучше совсем не вспоминать!
Потому что стоило только вспомнить, как мне хотелось крушить все вокруг. Поэтому я отгонял прочь мысли про Вирну, старался не думать о нежной коже, мягких горячих губах и хрупкой фигуре, тесно прижатой к моему телу… А заодно о том, как брезгливо синеглазка вытирала губы после нашего поцелуя.
Это было как удар под дых. Нет! Гораздо ниже. По самому больному. Будто она маруну поцеловала, а не симпатичного парня!
Вот от последнего воспоминания все перед глазами затягивало красным. Не знаю, к счастью или нет, но навредить я мог только себе, с чем успешно справлялся.
У меня было ощущение, что я упал в насос, откачивающий пресную волу. Выкручивало суставы, внутри все горело, а темнота перед глазами сменялась короткими возвращениями в сознание. И когда я выныривал на поверхность, то злился еще больше.
Какие только слова не пришли мне в голову, когда я ждал нашего водителя. В больницу мне было нельзя из-за репутации отца, поэтому я набрал доктора Э’рера. К счастью, он согласился принять меня у себя на дому. Не будь этой испепеляющей изнутри боли, я бы о прогулке к океану даже не заикнулся, но здесь пришлось признаться: на случай, если это важно. Впрочем, я не собирался раскрывать свои секреты Э’реру, просто сказал, что решил испытать себя и отцовскую силу.