— Садитесь, — с нажимом повторяет политари, глядя на меня.
Я сажусь.
Одновременно с парнем, который почему-то двигает стул слишком резко.
— Мы пригласили вас, нисса Мэйс, чтобы раз и навсегда закрыть тему досадного недоразумения, согласно которому вы обвиняете ньестру Д’ерри в том, что с вами случилось.
— Это недо…
— Не могли бы вы помолчать, нисса Мэйс? — раздражение в голосе стоящего рядом с отцом Ромины адвоката гораздо более очевидное, чем в его глазах. — Мы пригласили сюда всех свидетелей, в том числе и ниссу Алетту Грейм, которая, как вы утверждали, привела вас к ньестре Д’ерри и ее друзьям.
Алетта смотрит в стол, на сцепленные руки. Они такие же белые, как ее лицо.
— Что ж… если все в сборе, пожалуй, начнем, — политари явно не по себе.
Он постоянно смотрит на судью, а тот не смотрит ни на кого, от него веет уверенностью, силой и — нет, не холодом, холод исходил от Диггхарда К’ярда — желанием побыстрее покончить с этим «досадным недоразумением». Причем когда его взгляд мимолетно касается меня, я понимаю, что именно он подразумевает под досадным недоразумением. Точнее, кого.
— Прошу, ньестр Э’лкс, — откашлявшись, произносит политари, — присаживайтесь.
Когда адвокат занимает место рядом с судьей, я говорю, отчетливо и громко:
— Не все.
Вот теперь на меня смотрит даже Алетта. Парень в очках, Ромина, и все остальные, протоколистка оторвалась от своего привычного занятия и, приоткрыв рот, наблюдает за тем, что будет дальше. Ее скрученный на макушке узелок кажется тем креплением, к которому привязана ниточка кукловода. Когда она приподнимается на стуле, чтобы поправить идеальную юбку, она делает это изумительно ровно, как по прямой линии. И все это — глядя на меня.
— Есть еще один свидетель, которого я здесь не вижу.
— Кто же, позвольте спросить? — политари, судя по его лицу, готов убить меня прямо при свидетелях. Он мысленно прощается с карьерой, потому что взгляд судьи Д’ерри даже сквозь огонь въерха наливается свинцом.
— Лайтнер К’ярд.
Видит море, я бы никогда не назвала его имя. Никогда, но сейчас слишком многое поставлено на карту, чтобы я могла просто промолчать.
— И еще. Если не ошибаюсь, мне тоже положен защитник. Если Ландорхорн не предоставил его мне, могу я спросить, почему?
— Защитник? — к моим словам мигом цепляется адвокат Ромины. — Вы считаете, что вам нужен защитник, нисса Мэйс? С чего бы это?
— Представитель моих интересов, — остается только прикусить язык, но уже поздно.
— Если вы невиновны, с чего вам просить защитника? — снова идет в наступление адвокат, но прежде чем я успеваю открыть рот, звучит голос судьи Д’ерри.
— Девушка права.
Его слова похожи на удар штормовой волны о силовой щит.
— Да, мы упустили этот момент, когда планировали нашу с вами встречу. Считаю правильным удовлетворить ее просьбу. По поводу Лайтнера К’ярда — тоже.
Он смотрит мне в глаза и даже улыбается. Таким и должен быть Верховный судья Ландорхорна: жестким и беспристрастным. И все бы замечательно, если бы не одно «но» — в его глазах читается приговор «Я тебя размажу». Для меня это слишком, для любого нормального человека это слишком — подозреваю, что судья Д’ерри ломал не таких, как я — но после удара о воду, выбившего из меня жизнь до вдоха Лайтнера мне совершенно не хочется бояться. Наверное, во мне сгорел какой-то предохранитель, потому что я смотрю ему в глаза так долго, как он этого хочет, и вижу, как уверенность сменяется давящим раздражением.
— То есть сейчас мы просто расходимся? — уточняет политари.
— Сейчас мы не просто расходимся, — мягко, как неполноценному ребенку, объясняет судья. — Вы объясните ниссе Мэйс ситуацию, весьма неприятную, из-за которой мы вынуждены были форсировать встречу, и, к сожалению, упустили некоторые детали.
Привет, Лайтнер К’ярд, ты деталь.
Мне почему-то до одури хочется увидеть выражение его лица, когда я скажу это с интонациями Верховного судьи, и меня только чудом не разбирает смех. Да, во мне точно сгорел предохранитель. И не один.
— Нисса Мэйс, вы считаете это смешным? — интересуется адвокат, раздувая ноздри.
— Нет, просто не выспалась, — говорю я и в знак подтверждения своих слов прикрываю рот ладонью.
Провоцировать их заранее точно не стоит.
— Нисса Мэйс! — политари обращается ко мне на повышенных тонах. — Мы были вынуждены собраться, поскольку вы неоднократно и в весьма грубой форме, при посторонних намекали ньестре Д’ерри на случившееся.
— Не намекала, — я ставлю банку с мертвой бабочкой на стол. — Я говорила прямым текстом.
У Ромины округляются глаза. Она смотрит на банку так, будто действительно ее не узнает, морщится:
— Фу! Гадость какая.
— Никогда раньше это не видела?
— Нисса Мэйс! — теперь политари уже рычит. — Вы не имеете права ставить репутацию ньестры Д’ерри под угрозу, поскольку все свидетельские показания говорят в ее пользу. То, что происходит здесь и сейчас — исключительно жест доброй воли со стороны ньестра Д’ерри и его дочери. Обвинение снято.
Что?
Смысл слов не сразу до меня доходит, потому что я смотрю на Ромину, очень внимательно, но она выглядит так, будто ее вот-вот стошнит.
— Что? — переспрашиваю уже вслух.
— Обвинение с ньестры Д’ерри снято. Она не является подозреваемой, и прежде чем вы отсюда выйдете, вам нужно зачитать это.
Политари протягивает мне тапет, в котором говорится о снятии обвинения, к нему же прилагается постановление, согласно которому я должна извиниться (публично) за нанесенные Ромине оскорбления.
В этот момент, когда до меня доходит последнее, летит последний предохранитель. К чему был весь этот фарс? К чему здесь Алетта, к чему этот похожий на доску для взятия волн парень.
— Алетта, — говорю я, вскакивая из-за стола. — Алетта, скажи им правду!
Она молчит, и будет молчать, потому что все это — действительно фарс.
— Согласно показаниям ниссы Грейм, вы были не в себе, когда встретились с ней. Предположительно, из-за вашего увольнения, сыгравшего не последнюю роль. Вы были под тяжелыми психотропными веществами, далее вступили в ссору с…
— Я. Не. Была. Под тяжелыми веществами! — голос срывается. — Это она накачала меня тем дерьмом, она и ее дружки, и вы собираетесь просто…
— Сядьте, нисса Мэйс, — гремит политари, — иначе вам действительно потребуется защитник.
— Чудесное правосудие, — цежу я, сдавливая стол до боли в пальцах.
— Увольте нас от этого, — говорит судья и поднимается. — Дайте мне знать, что постановление доведено до сведения и подписано ниссой Мэйс. Роми.
Ромина окидывает меня торжествующим взглядом, отбрасывает свои шикарные волосы за спину и идет за отцом. За ними семенит адвокат, и в эту минуту я понимаю, что все: сейчас они просто выйдут за лверь. Выйдут за эту дверь, а после меня заставят подписать бумажку, по которой я должна извиниться перед Роминой за то, что она меня чуть не убила.
— А если бы было наоборот? — интересуюсь я. — Если бы я столкнула вашу дочь, связанную по рукам и ногам, в океан? Что бы вы сделали тогда?
Судья Д’ерри на миг оборачивается.
— Как бы вам ни хотелось в это верить, нисса Мэйс, но у моей дочери нет, не было и не будет с вами ничего общего.
Что-то щелкает внутри, когда я хватаю банку.
Стекло разбивается о стену, осколки и брызги летят на идеальное семейство Д’ерри, Ромина визжит.
Все это ясно проносится у меня перед глазами: так же ясно, как случившееся в «Бабочке», когда я опрокинула на Лайтнера поднос. Еще лучше я помню то, что произошло после, поэтому сейчас просто тяжело роняю себя на стул и смотрю, как за судьей и его дочерью закрывается дверь.
Глава 23
Разговоры под дождем
Лайтнер К’ярд
Изучая программу Родди, я думал: как можно быть таким идиотом в отношении с девчонками и таким гением в информационных технологиях? Приложение, которое он создал, не только позволяло отследить нужного человека или въерха, можно было отслеживать сразу несколько. Где они находятся и когда взаимодействуют друг с другом. И это не только в пределах Кэйпдора, но и во всем Ландорхорне. Главное, нужны были номера, и я вбил все известные мне контакты подружек Ромины. Особенно спасала такая функция: когда точки-объекты, встречаясь, сильно сближались, программа подавала сигнал. Без нее мне пришлось бы постоянно пялиться в тапет.
Было в том, что я наблюдаю за синеглазкой, что-то извращенное, пусть даже на моем тапете она лишь сияла точкой на карте. Но я отмахивался от этой мысли, оправдывая свои действия тем, что слежу за ее безопасностью, пока не удастся ничего найти против Ромины. С последним было тухло: Родрес отказался мне помогать, а девчонка, которая сдала Мэйс, запугана до смерти (я ездил к ней, но мне даже не открыли). Я раздражался всякий раз, когда по сотню раз на дню заходил в приложение, и терял терпение, хотя в этом деле оно бы мне точно пригодилось.
Иногда программа подавала знак, когда точки сближались, а учитывая, что Роминины подружки редко разлучались друг с другом даже в женском туалете, то делала она это часто. Поэтому, когда сегодня поставленный на беззвучный звонок тапет завибрировал, я всего лишь бросил на него взгляд. И только после осознал, что это вовсе не карта Кэйпдора.
Что Вирна и Ромина делают в Центральном отделении политари? Вместе с Родресом? Да еще и среди учебной недели?
Какого у них там случилось?!
Из аудитории я выбегаю так быстро, будто меня выносит волной. Сверяюсь с расписанием, выясняя, что у Вирны действительно должны быть занятия. Но она у политари, а не здесь.
Отсюда до Центрального отделения минут десять, но я, конечно же, наглухо застреваю в пробке. Слишком высоко здесь не поднимешься, поэтому приходится тащиться с черепашьей скоростью. Вот здесь меня и накрывает осознанием: куда я вообще лечу? А главное — зачем?
Нет, правда? Достаточно позвонить Мэйс и все узнать. В Центральном отделении политари ей точно ничего не грозит. Не грозит же?
Едх!
Вздохнуть поглубже, что вернуть себе внутреннее равновесие, которое, пожалуй, рядом с синеглазкой мне не светит.
На входе в Центральное отделение вижу семейство Д’ерри. На лице Ромины играет такая широкая улыбка, будто у нее сегодня день рождения.
— …я же говорила, что эта девка получит по заслугам!
— Тихо, — обрывает ее судья Д’ерри. — Это не значит, что моя дочь должна забывать о приличиях и уподобляться людям.
— Я?! Людям? Пап, ну ты что!
Д’ерри только сейчас замечают меня.
— Лайтнер? — недовольно поджимает губы отец Ромины.
Да, я тоже не рад нашей встрече.
— Здравствуйте, судья.
— Не ожидал тебя здесь увидеть.
Взаимно.
— Я здесь из-за друга, — говорю я, пристально глядя на Ромину. Она морщит нос и приглаживает волосы — нервничает. Хотя пытается этого не показывать. — Не привык бросать друзей в беде.
— Преданность — хорошее качество. Если, конечно, она не нарушает законы Ландорхорна.
— Я считаю, что закон должен быть превыше всего остального, — отвечаю, глядя ему в глаза.
Судья кивает и увлекает дочь за собой, а я следую дальше и теперь натыкаюсь взглядом на Родреса. Судя по выражению лица, он тоже не рад меня видеть. Особенно, когда я преграждаю ему путь к выходу.
— Лайт, ты совсем сдурел? Мы в участке! Тоже хочешь за решетку?
Чего?!
— Мэйс?
— Нет, — мотает головой Родди. — Ее не посадили, если ты об этом. Хотя за то, как Мэйс общалась с судьей, я бы точно назначил ей пару штрафов. Чтобы неповадно было.
Я складываю руки на груди.
— Рассказывай.
— Что рассказывать? Нас пригласили сюда из-за ее клеветы, как свидетелей. Как я и говорил, Роми в этой истории не при чем. Обвинения сняты.
— Давай по порядку, — перебиваю я его.
Чем больше говорит Родрес, тем больше мне хочется проломить идеально-гладкую мраморную стену холла Центрального управления. Но тогда меня посадят в одну из клеток, а ведь где-то здесь Мэйс, которой сейчас нужнее поддержка.
Какого едха она меня не позвала?! Это ведь касается нас двоих!
Потом мне вспоминается последний разговор с синеглазкой и проломить стену уже хочется собственной головой. Вирна что-то пыталась мне сказать, но я не стал слушать. Впрочем, я еще могу все исправить. Могу ли?
Мне сейчас не до Родреса, поэтому я его отпускаю и спрашиваю у дежурного, где сейчас Мэйс. Но прежде чем он отвечает, из лифта появляется растрепанная Вирна. Ее волосы потемнели от воды, а глаза ярко выделяются на побелевшем лице. Но они потухшие, в них не видно привычной стойкости. Упрямства, которое всегда раздражает. Страха тоже нет. Кажется, в них ничего нет. И этот момент ужаснее, чем те мгновения, когда я достал ее из воды. В руках она сжимает банку с мертвой бабочкой, и меня передергивает. Потому что она именно такая, каким был наряд Мэйс в ту штормову ночь.
Это что еще за хидрец?
Мы с Вирной сталкиваемся взглядами, и она будто оживает. Ее пальцы по-прежнему дрожат, а глаза расширены от шока, но при виде меня что-то меняется.
— Что… что ты здесь делаешь? — спрашивает Мэйс.
— Спасаю тебя, — без улыбки отвечаю я. — В очередной раз. Пойдем.
И снова никаких возражений. Вплоть до того, как мы оказываемся в моем эйрлате.
Дождь льет так, что за этой пеленой ничего не видно. Я сразу включаю обогрев на максимум, чтобы синеглазка не простыла и потому что успел сам промокнуть, а силу использовать не хочу. Я хочу забросать Вирну вопросами, но терпеливо жду. Впервые моего терпения действительно хватает, пока она не начинает говорить:
— Они сняли с Д’ерри все обвинения и заставляют меня прилюдно извиниться.
Это я успел услышать от Родди.
— Знаю.
— Мне придется извиняться перед ней при всех. А еще я должна денег за раковину в Кэйпдоре…
Ее голос звучит все тише и тише, словно Вирна размышляет вслух. Против всех доводов рассудка я тянусь к ней и убираю налипшую на лоб темно-синюю прядь. Пальцы скользят по прохладной коже, настолько нежной, что хочется коснуться ее вновь, но Мэйс вздрагивает.
Это отрезвляет. Напоминая о другом прикосновении, губ к губам. О том, что за ним последовало. О ее дружке.
— Извини, — цежу я сквозь зубы.
Будто выныривая откуда-то из своих мыслей, Вирна расправляет плечи и встречает мой взгляд.
— И тебе я тоже…
— Если ты опять скажешь, что должна мне, я выставлю тебя за дверь! Прямо под дождь!
Я зол как стая морских едхов, поэтому почти готов исполнить угрозу.
— А разве нет? — интересуется она и закусывает губу.
— Нет, — отрезаю я. — Ромина — наша общая проблема.
— Хорошо.
Мэйс кивает, по-прежнему стискивая банку с жутковатым содержимым.
— Что это?
— Подарочек от Д’ерри.
Мерзость!
— Она принесла это в управление?
— Она подбросила мне это на кухню!
А вот это уже полный хидрец!
— Мэйс, ты не должна жить одна. Твоя хибара — небезопасное место.
— Это мой дом!
— В котором будет некому жить, если Ромина до тебя доберется! — рычу я.
Почти поту хший взгляд Вирны вспыхивает гневом. Она перехватывает банку поудобнее и хватается за ручку. Я же ударяю по кнопке на панели эйрлата, блокируя двери.
— Выпусти меня, Лайтнер, — говорит она, глядя мне в глаза.
— Мэйс, признай, наконец, что я прав. Ты не можешь оставаться на Пятнадцатом. Это небезопасно! Тебе есть у кого остановиться?
Конечно, у нее есть к кому пойти! К этому Вартасу.
Но неожиданно Вирна качает головой.
— Нет. Никого.
— Родственники? Друзья?
Она задумывается на мгновение, но все равно говорит:
— Нет.
Не хочет подставлять своего парня? Или не настолько доверяет ему? Второй вариант мне нравится больше. Но Мэйс все равно остается под угрозой, а я не могу круглосуточно дежурить у ее дома.
— Ты должна переехать к кому-то, чтобы не оставаться одной.
— К кому?
Действительно, к кому?
Из всех моих знакомых на ум приходит только Хар. Он надежен. Но даже не считая нашей с ним ссоры, я ни за что не поселю Мэйс с другим парнем! Зато среди девчонок точно есть та, кому я могу доверить Вирну. Если она, конечно, не пошлет меня к едхам!
— К Кьяне М’эль, — говорю. — Она согласится помочь…
— Нет! — почти шипит она.
— Почему нет?!
— Потому что она въерха.
— Я тоже въерх.