— Кажется, в наш последний разговор я выразился достаточно ясно, — произносит он обманчиво-тихо. И по моей коже прокатываются волны его ярости, хотя отец еще даже не воспользовался собственной силой. Как ни странно, сейчас меня это не задевает. Возможно, сегодня вся злость выплеснулась в поединке, вместе с энергией матери.
— Вполне, — отвечаю спокойно. — Ты сказал: подумать, и я нашел решение.
— Подумать. А не действовать за моей спиной.
Это относится не только ко мне: отец поворачивается к матери.
— Подумать, а не рисковать его жизнью. Разве я позволял тебе делать то, что ты сделала?
Мама вжимается в кресло, но все равно отвечает:
— Я вправе решать сама…
— Как его убить? — перебивает отец. — Ты слабая! Твоей силы недостаточно! Так зачем играешь против меня?
— Это единственное, что тебя волнует? — зло интересуюсь. Кажется, насчет спокойствия я погорячился, потому что сейчас вновь начинаю закипать. — То, что ты узнал обо всем последним?
— Помолчи, Лайтнер. Ты полностью меня разочаровал. Мало того, что устроил драку, когда настолько слаб, так еще…
— Я его сделал! — на этот раз перебиваю его я, встречая взгляд отца.
— И что с того? Ты бросился на защиту этой девчонки!
Даже о роли Вирны рассказали, кто бы сомневался!
Мама ахнула, но я продолжал смотреть на отца.
— Я защищал себя! Потому что этот придурок задел род К’ярдов.
Его такой ответ ничуть не устроил:
— Ты — К’ярд, ты должен быть выше этого. Тем более выше того, чтобы связываться со всяким сбродом.
Я сжимаю кулаки, когда волны чужого гнева прокатываются по мне. Но понимаю, что нельзя выходить из себя. Он хочет, чтобы я разозлился, хочет ударить побольнее. Я же не стану этого делать. Не при матери. Не сейчас.
Мы сто раз проходили тему людей и К’ярдов! Но знает ли отец про изменения в академии?
— Кем бы мы были без людей? — интересуюсь я. — Странно, что ты этого не понимаешь. Судья Д’ерри понял это давно.
— Что? — в голосе отца звенит раздражение.
— Если ректор рассказал тебе про меня, то значит, должен был рассказать и про то, что происходит в Кэйпдоре.
По тому, как раздраженно раздуваются ноздри отца, догадываюсь, что об этом ему неизвестно.
— Ромина встала на сторону людей и теперь «дружит» с ними. О чем заявила на всю академию.
— Ты в этом уверен?
— В этом уверены все.
Теперь взгляд отца становиться сосредоточенным, а я почти могу представить его мысли. Он думает, что у Д’ерри своя игра. Против него.
— Давно это началось?
— Сегодня. Но тебе стоит получше следить за ситуацией.
По глазам отца вижу, что подобное обвинение выводит его из себя. Настолько, что он готов ударить силой, и внутренне напрягаюсь. Мне нечем ставить щит, поэтому удар может слишком дорого мне обойтись.
— Поосторожнее со словами, Лайтнер. Я хочу первым узнавать обо всем, что на самом деле происходит в Кэйпдоре.
— А я хочу, чтобы ты продолжил вливать в меня силу, — выставляю встречное условие.
— Для мальчишеских драк?
— Для того, чтобы все знали, что слова сына правителя Ландорхорна не стоит ставить под сомнения.
Правителю Ландорхорна не нравится, что ему перечат. Вижу, как ему претит сама мысль, что мы можем общаться на равных. Потому что он всегда стоит выше.
— Хорошо, — отец морщится, как от зубной боли. — Ты свободен. Мне нужно поговорить с твоей матерью.
Оставлять маму с ним совсем не хочется, но выбора нет. Поэтому я просто жду ее в коридоре. Сейчас я даже не могу подслушать, что творится за толстой старинной дверью кабинета.
Хидрец!
Несмотря на победу над Х’имом и над отцом, пусть даже последняя была словесной, меня слегка потряхивает, и поэтому приходится сжимать кулаки. Сегодня я превысил лимит встревания в неприятности. Да еще и узнал про Д’ерри, которая теперь вроде как на моей стороне, а на деле — всего лишь прикрывает свою задницу.
Интересно, ей папаша такую стратегию посоветовал, или сама придумала?
Ромина далеко не дура, и в этом проблема. Другое дело, что у нее тоже есть слабости. Например, вспыльчивость. И самолюбование. Д’ерри с детства считает себя принцессой, а остальных — мусором под ногами. Иногда, правда, из этого она извлекает пользу, но ее отношение остается прежним.
Она умеет, а главное — любит играть.
Игра. Игра. Игра…
— Лайтнер.
Меня выбивает из мыслей, когда мама появляется в коридоре.
— Мам, прости. Я не должен был тебя подставлять…
— Пустое, — прервала она меня и поманила за собой, подальше от отцовского кабинет. — Я ни о чем не жалею. Ты защищал девушку.
— То, что она человек, не дает никому права издеваться над ней.
Я готов доказывать это хоть каждый день, но подозреваю, что после сегодняшней показательной битвы, больше придурков не найдется.
— Это она? — осторожно спрашивает мама. — Та, из-за которой ты улыбаешься?
А я спотыкаюсь. Теперь лгать бессмысленно, и, если честно, совсем этого не хочется.
— Да.
— И она человек. — Мам глубоко вздыхает, словно пытается осознать всю глубину моих слов. — Это ужасно.
Такого я от матери не жду. Хотя чего я, собственно, хотел? Она въерха.
— Ужасно, что она человек? — бросаю я, и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Но мама перехватывает меня за руку.
— То есть печально, — исправляется она. — Потому что наше общество не одобрит подобные отношения.
— Ты хотела сказать — отец их никогда не одобрит.
— И это тоже.
— Мне плевать!
Говорю, и осознаю, что это правда. Мне действительно все равно, что думает общество въерхов, и тем более положить на мнение отца.
— Будь осторожен, сынок, — качает головой мама и целует меня в щеку. — А я поддержу тебя в любом случае.
От ее слов становится тепло.
Я буду осторожен. Буду очень осторожен.
Осталось только заставить Мэйс признать, что ее влечет ко мне с той же непреодолимой силой, как и меня к ней. И если я не ошибся, она никуда от меня не денется. А в остальном…
Чтобы быть с Вирной, мне нужно преступить все законы Ландорхорна.
Или изменить их.
Глава 29
Разговоры о нас
Вирна Мэйс
Утро началось с того, что Н’етх поддержал нашу инициативу. Его вдохновила идея, что мы с Кьяной рассмотрим легенду с двух сторон, и еще больше вдохновило, как мы хотим это сделать. Рассказать две альтернативные версии, которые могли бы иметь место, как если бы это дейсвительно были исторические события.
— Сейчас мало кто из студентов подходит к делу настолько творчески, — произнес он, — после занятий подойдите ко мне на кафедру за рекомендациями по литературе.
В общем, как-то так получилось, что мы с Кьяной и Харом сели вместе. Хар, к слову, выглядел гораздо более довольным, чем еще пару дней назад, из чего я сделала вывод, что их с К’ярдом примирение состоялось. Меня это радует, а еще радует, что я наконец-то возвращаюсь в «Бабочку»: Дженна вчера сказала, что в клубе меня очень не хватает. Вообще я чувствую себя настолько отдохнувшей и сильной, что меня не смущают даже ночные смены. Начинаю подумывать о том, чтобы снова вернуться на работу и на неделе, не только по выходным.
Тренировка с Вартасом будет утром, а пока… пока что мне не дается только бассейн, но с этим я тоже справлюсь. Я со всем справлюсь, постепенно. Странное, волшебное окрыляющее чувство, которое для меня непривычно, но оно мне нравится.
Именно поэтому я сижу и улыбаюсь, слушая Н’етха. Ровно до тех пор, пока из-за спины не раздается ядовитое:
— Это сейчас модно, та разве не знал? Общаться с людьми.
Улыбка сбегает с лица, я оборачиваюсь: двое парней-въерхов ухмыляются, глядя на меня. Следом оборачивается Кьяна и уже собирается что-то сказать, когда Хар выразительно смотрит на комментаторов. На этот раз уже с их лиц сползают улыбки.
— Студенты! Я был бы очень вам благодарен, если бы мы вернулись к занятию, — напоминает преподаватель.
— Мы на занятиях, — сообщает Хар, глядя на него. — Я могу дословно повторить все, что вы только что говорили, ньестр Н’етх.
— Уверен, что можете, — он улыбается. — Но постарайтесь так же внимательно меня слушать, сидя лицом ко мне. И вам не сложно, и мне приятно.
По рядам проносится смех, Кьяна тоже смеется, и я улыбаюсь. Риардан Н’етх — один из самых приятных преподавателей в Кэйпдоре, он молодой, и действительно горит предметов, который ведет: «Легенды и мифы старого времени».
Лекция продолжается, и я только-только успеваю сосредоточиться на словах Н’етха, когда мне на тапет падает сообщение:
От неожиданности чуть не роняю перо, глядя на выскочившую строчку. Щеки вспыхивают, я кошусь на Кьяну, но она, кажется, увлечена лекцией. Сама не знаю зачем (по-хорошему, мне стоит последовать ее примеру), пишу ответ:
Это даже не вопрос, а утверждение, с которым я понятия не имею, что делать. В тот момент я действительно поцеловала его, чтобы сохранить его тайну, но мне это нравилось. Нельзя отрицать очевидный факт, мне нравится целоваться с К’ярдом.
Мне. Нравится. Его. Целовать.
Наверное, если почаще повторять это про себя, я даже перестану краснеть, когда об этом думаю. И уж тем более перестану краснеть, когда вспоминаю, как его губы касаются моих.
М-м-м, нет.
Это определенно не то, о чем стоит думать на лекциях.
«У меня лекция», — пишу я.
Я дергаюсь так резко, что Кьяна удивленно смотрит на меня, спрашивает еле слышно:
— Все в порядке?
— Все хорошо, — отвечаю так же шепотом и выключаю дисплей.
Тапет жужжит. Снова.
Снова и снова.
Кьяна снова на него косится:
— Тебе кто-то пишет? Что-то срочное?
— Нет, ерунда, — я выключаю еще и вибрацию, после чего внимательно смотрю на Н’етха и на голограмму мифического сражения: молнии ударяют в бушующее море, а колесницы богов несутся над ним, чтобы сойтись в схватке.
Что-то они там не поделили, и я даже помню, как преподаватель об этом говорил, но не помню, что. Я вообще ни на чем не могу сосредоточиться.
Все-таки включаю дисплей.
Я присылаю ему злой смайлик.
Нет, он еще и издевается!
Теперь мне хочется треснуть его тапетом.
«К’ярд, если тебе действительно есть о чем поговорить, давай сделаем это во время большого перерыва. Идет?»
Я пишу это именно так, выразительно большими буквами, после чего собираюсь с концами выключить тапет, когда мне падает новое сообщение:
Не знаю, что меня останавливает, то ли это его «Вирна», то ли… сама не представляю, что.
Я ничего не отвечаю.
Ничего не пишу.
В конце концов хватаюсь за перо:
И он правда не дергает, все оставшееся время, даже когда мне самой невыносимо хочется отвлечься, я сижу и слушаю лекцию, потому что К’ярд ничего больше не пишет. Но он и так уже написал достаточно, и вчера тоже сказал более чем. Это была просто шутка, ничего кроме, но эта шутка почему-то не выходит у меня из головы.
С той минуты, как я вспоминаю это его «девушка», лекция окончательно идет боком, и все, что я делаю — это смотрю на часы. Время, как назло, тянется невыносимо медленно, и когда звенит звонок, я, едва попрощавшись с Кьяной и Харом, вылетаю из аудитории. До столовой не так уж далеко отсюда, и за парочку поворотов я заставляю себя сбавить шаг, чтобы не выглядеть запыхавшейся.
Впрочем, наверное, я все равно выгляжу', поэтому когда вижу его, на ходу поправляю волосы и спрашиваю как можно более небрежно:
— Привет. Ты про Эн хотел поговорить?
Он смотрит на меня, смотрит как-то слишком долго, и под его взглядом мне становится невыносимо жарко. Правда, еще горячее становится, когда К’ярд произносит:
— Про нас.
— Что значит — про нас?
То, что я спросила это, глядя ему в глаза, до меня дошло уже постфактум, горящими щеками и слишком откровенным желанием сбежать. Хотя куда мне от него бежать в Кэйпдоре? Нет, куда мне от него бежать в Ландорхорне? Куда мне вообще от него бежать?
— Про нас — это то, о чем не говорят на голодный желудок, — не дожидаясь ответа, меня подхватывают под локоть и увлекают за собой.
Сегодня в столовой на нас смотрят все без исключения, причем если раньше это был такой исследовательский интерес, то теперь во взглядах помимо любопытства зависть, насмешка, раздражение, любопытство: столько эмоций, что у меня начинает кружиться голова. Никогда раньше на меня не обращали столько внимания, и не обратили бы — даже если бы я доучилась до победного седьмого курса в Кэйпдоре и сделала бы открытие в области лиабиологии, которое изменило бы мир. Вся причина этого внимания — Лайтнер К’ярд, но что самое странное, страшное, невыносимое и вместе с тем восхитительное — так это то, что мне это нравится.
— Что будешь? — интересуется он, на ходу изучая интерактивное меню, и, кажется, тоже совершенно не замечает этих взглядов.
— У меня есть деньги, — говорю я и тянусь за картой.
К’ярд тяжело вздыхает.
— Деньги не едят, Мэйс.
Я смотрю на него.
— Ты меня прекрасно понял.
— В этом-то и проблема, — я не успеваю открыть рот, когда он уже делает заказ. На двоих.
Мне невыносимо хочется заказать себе отдельно, а потом посмотреть, как он будет все это есть, но я решаю, что лучше об этом говорить. Раз уж зашел разговор «про нас».
— Я не хочу, чтобы ты за меня платил, — говорю я, когда мы садимся за столик.
— Ты хочешь сказать, что я не в состоянии заплатить за свою девушку?
Нет, надо было все-таки взять себе что-нибудь отдельно. А воды попросить из холодильника, чтобы его полить.
— Я не твоя девушка, К’ярд.
— Да ладно? — Он приподнимает брови. — Почему?
Вопрос ставит меня в тупик.
— Потому что я человек, а ты въерх.
— Это должно меня смутить?
— Нет, это смущает меня.
— Почему?
— Я сейчас полью тебя соком.
— А я полью соком тебя, — замечает он совершенно серьезно. — Хороши мы будем, оба политые соком, правда?
С ним невозможно говорить серьезно. Несерьезно, впрочем, тоже: для сына правителя Ландорхорна не существует преград, границ, которые нельзя перейти, и я совершенно не представляю, что с этим делать. Почему на его месте не мог оказаться любой парень, обычный, простой, че-ло-век? Просто такой же невыносимый и такой же, к которому меня тянет со странной, все возрастающей силой… но похоже, он такой один. И с этим надо что-то делать, потому что если ничего не сделать с этим сейчас, потом будет поздно.