Брат Никель презрительно фыркнул.
– Тогда почему бы нам просто не сдаться сразу? Так мы, по крайней мере, сможем сами выбрать, как умереть.
– А ну, утихни, ты, скользкий трусливый святоша! – сердито рявкнул Медь. – Я лично с радостью предпочёл бы встретить смерть с боевым молотом в руке, а не расшибая лоб в попытках вымолить прощение у Старейших Земли!
– Господа… братья, – воззвал Киноварь, раскидывая руки в примиряющем жесте. – Это неправильно…
– Постойте. Вы не дали мне закончить, брат Никель, – громко сказал Вансен. Он от души пожелал, чтобы задача убедить остальных, как бы сложно это ни было, оказалась самой трудновыполнимой частью придуманного им плана. – Я не собираюсь побеждать кваров, потому что, как я уже сказал, одержать над ними верх мы не сможем. Более того, нам нечего надеяться даже, что получится сдерживать их достаточно долго. Но мне известно кое-что о том, что им здесь нужно, а может даже кое-что, о чем пока не знает их предводительница, – кое-что важное.
И всё-таки члены его ослабели при одной только мысли о тёмной леди сумеречного народа. О, сколько раз являлся ему в кошмарах её образ – порождение уловленных им дум Джаира, лёгших на память, как ложатся на стены пещеры тени, созданные огнём. Он так страшился встречи с ней, но что ещё оставалось? Вансен был солдатом, и, дав клятву защищать этот народец, теперь хранил верность своему слову так же твёрдо, как верность присяге Эддонам и их трону, данной им ещё при поступлении на службу.
– Вот мой план, – высказался Феррас, когда остальные наконец угомонились. – Я намерен добиваться мира.
– Мира!? – рыкнул Медь. – С народом сумерек? С эттинами и подлыми предателями? Это безумие!
Вансен невесело усмехнулся.
– Если так, безумие – единственное, что может нас спасти.
Одинокая краюшка луны висела в небесах, когда они тихонько выбрались через боковую дверцу обсерватории Чавена, притулившейся у старых стен. Сланец уже несколько недель не поднимался на поверхность, и с первым же вдохом свежий пряный воздух ударил в голову и перед глазами всё поплыло. Он сделал два нетвёрдых шага, покачиваясь, будто оглушённый, не сразу обретя равновесие. Ночь казалась… такой огромной!
Кремень, напротив, вроде бы ничего такого не ощущал. Он быстро глянул в одну сторону, в другую – и побежал вниз по ступеням, а у подножия лестницы без колебаний свернул на ту дорогу, что вела вдоль стены прямо к Лагуне скиммеров, будто заранее видел, куда придёт по ней. Сланец непроизвольно вздрогнул. Откуда мальчик мог знать такие вещи? Этому не было разумного объяснения – более того, это противоречило всем доводам разума. Но вписывается это всё в рамки здравого смысла или нет, а если Сланец потеряет парнишку, Опал непременно его запилит. И он поспешил за ребёнком.
– Куда мы идём? – шёпотом поинтересовался Сланец у Кремня, пока тот вёл его по Пастбищной дороге у основания Новых стен, мимо будто какого-то нескончаемого лагеря беженцев, сбившихся в кучи у жалких костерков. Некоторые из них проводили путников взглядами – Сланцу оставалось только надеяться, что и его примут за ребёнка. Он схватил Кремня за руку:
– Назад, в тень, малыш!
Жителям Города фандерлингов было запрещено появляться на поверхности в ночное время – в основном именно из-за него, Сланца, – так что не только цена, назначенная за его голову, но и одно то, что он фандерлинг, грозило мужчине заточением в тюремную клетку в крепости. Так или иначе, если стражники схватят его, он обречён.
«Что я творю? Как я дал себя на это уговорить? Опал с меня шкуру спустит, если узнает!»
Внезапно его посетила жуткая мысль – что, если пока его нет, Опал вернулась в храм? Что он скажет жене? Она же его изничтожит!
«Хотя если к тому моменту, как она узнает, я ещё буду жив, то Опал и стараться не надо – я уж сам попал, как кур в ощип», - сказал он себе уныло, а вслух повторил свой вопрос мальчику:
– Кремень, куда мы идём?
– Через мост на Торговой улице, повернуть к сторожевой башне и остановиться у пятого фонаря.
– Но откуда ты это знаешь? Кто сказал тебе?
Мальчик посмотрел на Сланца так, будто тот спросил, зачем он втягивает воздух в лёгкие.
– Никто не говорил мне, отец. Я видел это.
Когда они приблизились к мосту, Сланец постарался как можно лучше скрыть лицо ото всех прохожих.
Короткий и крутой мост на Торговой улице оглоблей изгибался над каналом между двумя лагунами Внешнего круга. Там, где канал пересекал топкое поле, спеша соединиться с Северной лагуной, раскинулась небольшая дельта, обычно служившая домом для множества птиц, но в наступившее тяжёлое время, собравшее в замке голодные толпы, большую часть пернатых давно изловили и съели. Факел на мосту погас; небольшой клочок травы и песка с водяными оконцами лежал в безмолвии, практически неразличимый в темноте, даже для острых фандерлингских глаз, рождая ощущение, будто они бредут в пустоте между звёзд.
На противоположном конце моста они сошли с дороги на узкую, едва заметную дорожку, выложенную из грубо обтёсанных горбылей по самой кромке воды. Пройдя по этой ненадёжной тропке, они попали в бледное пятно света покрытого рыбьей кожей фонаря, подвешенного на столбе у края канала. Когда позади остались ещё четыре таких светильника, впереди показался почти необитаемый участок Лагуны скиммеров, однако последний, пятый, выхватывал из темноты не одну только чёрную воду и береговую дорожку: хлипкий мостик из канатов и досок протянулся над тёмной лагуной от лужицы пролитого фонарём света к неясной чернильной тени, помеченной несколькими красноватыми точками-светляками, похожими на мерцающие угли догоревшего костра. Лёгкие волны похлопывали по краю мостика у их ног.
– Зачем мы здесь? – прошептал Сланец. – Откуда ты узнал про это место? Я и шагу дальше не сделаю, пока ты не расскажешь мне хоть что-нибудь, парень.
Кремень поглядел на него – по-рыбьи бледный отсвет лампы выбелил лицо ребёнка. Сланец вдруг ощутил страх – не перед мальчиком, но перед тем, что тот может сказать, и какие перемены сказанное может принести.
Но Кремень только покачал головой:
– Я не могу ответить тебе, отец – я не знаю ответов. Я увидел это место, когда спал, и понял, что мне нужно прийти сюда. Я знаю, что я должен сделать. Тебе придётся поверить мне.
Сланец всмотрелся в маленькое личико – такое знакомое и всё же такое неуловимо чужое.
– Что ж, я доверюсь тебе. Но если я скажу «Уходим», значит, уходим. Понятно?
Мальчик ничего не ответил, но развернулся и ступил на шаткий мостик. Баржа, к которой он вёл, была низкой, но широкой, на палубе теснились хижины и пристройки – так что она больше походила на кладовую, чем на пригодное плавать по морю судно.
Огоньки мерцали в нескольких крошечных окошках, но Кремень без раздумий направился к пятну непроглядной темноты с одной стороны баржи; и к тому времени, как Сланец нагнал его, мальчик успел дважды стукнуть по двери стоявшей там хибары. Дверь со скрипом приоткрылась.
– Чего тебе здесь нужно? – вопросил тихий голос.
– Поговорить с вашим старостой.
– И кто же это хочет говорить с ним?
– Посланец Киё-а-пу.
Сланец непонимающе уставился на мальчика. Киё-а-пу? Что – или кто – это? И что, во имя Старейших Земли, тут происходит?
Дверь отворилась, выпуская в ночь янтарный свет. Сланцу никогда не доводилось видеть кого-то из её племени так близко. Серьёзное лицо девушки походило на лица со старинных барельефов, виденных им в пещерах ниже Города фандерлингов, что никак не укладывалось в голове – в самом деле, зачем бы фандерлингам древности вырезать изображения скиммеров?
Девушка провела их по длинному тёмному коридору. Сланец чувствовал беспрестанное покачивание корабля под ногами – невыносимое ощущение для того, кто всю жизнь опирался на крепкий камень. За ней они вошли в низкую просторную каюту, где вокруг стола, чья высота только подчёркивала, как низко опускается потолок, сидели на полу, поджав ноги с высоко поднятыми коленями, шестеро скиммеров. Когда они повернулись к вошедшим, их большие, широко расставленные глаза и безволосые лица довершили сходство со стайкой лягушек в пруду.
– Мой отец, Турли Длиннопалый, – сообщила девушка Сланцу и Кремню, указав на одного из мужчин. – Он и есть здешний староста нашего народа.
– Что такое, дочь? – Турли, похоже, был раздосадован внезапным вторжением и выглядел почти пристыжённым, будто он и другие скиммеры затевали здесь что-то дурное.
– Он говорит, что пришёл как посланец Киё-а-пу, – ответила девушка. – И не задавай мне новых вопросов, поскольку я ответить не в силах. Пойду, принесу напитки, – она пожала плечами и, сделав небрежный книксен в сторону мужчин, вышла.
– Почему ты заявляешься сюда от его имени, юнец? – спросил Турли. – От тебя смердит запашком северного короля – старого Иннира Серого Ветра. Мы не служим ни ему, ни его издыхающему господину. Слишком много нарушенных обещаний лежит между нашими народами. Мы – дети Эгье-Вара, господина морей, так что нам за дело до Киё-а-пу? Что нам до того, кого прозывают Горбуном?
Услышав ответ скиммера, Кремень повёл себя странно: впервые с тех самых пор, как Сланец с женой подобрали его в мешке у Границы Тени, фандерлинг увидел, как выражение ярости мелькнуло на детском личике. Только на миг – краткая вспышка, подобная белому сполоху молнии, пересёкшему тёмное небо, – но в этот миг Сланец действительно боялся ребёнка, которого привёл в свой дом.
– Это всё пережитки прошлого, староста, – ответил Кремень скиммеру. Его ярость улетучилась – или же он хорошо её скрыл. – Принимать сторону одного из Великих, отринув всех прочих – так поступали в те времена, когда мир был юн и у смертных не могло быть другой доли, нежели та, какую Всемогущие определяли для них. Всё изменилось. Эгье-Вар и другие были наказаны за дело, и ты, да и остальные наследнички не обрадовались бы, если б они вернулись, чтобы потребовать себе своё.
– О чём ты говоришь? – удивился староста. – Что ты пришёл рассказать нам?
– Важно не то, о чём я пришёл рассказать, а то, о чём мне нужно спросить, – мальчик оставался невозмутим. – Отведите меня к хранителям Чешуи.
В изумлении глава скиммеров отшатнулся, будто странный ребёнок ударил его, и несколько мгновений только беспомощно разевал рот.
– Что… что ты только что сказал? – наконец выдавил он, но прозвучало это не требовательно, а жалко.
– Я говорю о двух сёстрах, как ты и сам уже понял, – повторил Кремень. – Многое может зависеть от этого. Отведи меня к ним, староста, хватит терять время попусту.
Турли Длиннопалый беспомощно оглянулся на других скиммеров, но они, похоже, растерялись ещё больше и теперь взволнованно глядели на него вытаращенными от удивления глазами.
– Мы… мы не можем этого сделать, – наконец промямлил староста. Сопротивление было сломлено. Сейчас он не отказывал, просто сообщал о том, что разрешить им это невозможно. – Мелководный плескун не может встретиться с сёстрами…
– Им нужно идти, а моего Рафа нет здесь, – вмешалась дочь старосты. – Если ты не можешь отвести их, отец, это сделаю я.
Сланец подумал, что Турли Длиннопалый, наверное, разозлится на дочь, ударит её или выставит вон, но он ошибался. Напротив, отец заговорил с ней почти извиняющимся тоном:
– Но, дочь, сегодня не тот день, чтобы тревожить сестёр… Сегодня не день исповеди, мы не рассыпали соли…
– Чепуха, отец, – она покачала головой, как будто староста был ребёнком, который сочиняет небылицы. – Послушай! Этот малыш говорит о таких вещах, о которых не может знать ни один посторонний, не то что сухопутный ребёнок. Он говорит о Чешуе! Как будто мы уже не знаем о том, что грядёт время перемен.
– Но Эна, мы не…
– Можешь наказать меня позже, если пожелаешь, – она встала. – Но я отведу их в сушильню.
Словно плотину молчания прорвало после этих слов: остальные скиммеры загалдели все разом, споря, шикая, борясь за внимание Турли и тыча длинными пальцами в сторону дочери старосты, будто она вошла в комнату голой. Шум всё усиливался, и наконец Турли хлопнул длинными ладонями, призывая к тишине, но не его голос заставил их онеметь.
– Тогда отведи нас, – промолвил Кремень. – Мы не можем терять время. До Средины лета осталось меньше одного лунного цикла.
– Что ж, следуйте за мной, – не обращая внимания на возмущённые взгляды откровенно сбитых с толку скиммеров, девушка сняла с крючка платок и накинула на плечи. – Но ступайте осторожно – местами путь небезопасен.
К изумлению Сланца, девушка увела их недалеко: всего только в ближний плавучий док, принайтованный к корме рассохшейся баржи.
Луна канула куда-то за внешние стены замка, и воцарилась ночь столь непроглядная, что если бы не тусклое мерцание звёздочек, когда ветер раздувал облака, можно было бы подумать, что они спустились в глубочайшие туннели Мистерий.
Эна указала на вёсельную лодку, покачивающуюся на волнах у края дока.
– Полезайте.
Сланец полагал, что ничего не может быть страшнее, чем плыть на лодке, где над тобой только небо, а под тобой лишь вода. И быстро обнаружил, что жестоко ошибался.
– Теперь возьмите это, – велела Эна, протягивая им обоим по куску ткани. – Завяжите себе глаза.
– Ослепить себя? – Сланец аж задохнулся. – Да ты в своём уме?!
– Если вы этого не сделаете, я вас не повезу. Путь в сушильню незачем знать сухопутным, даже если они и утверждают, что служат Киё-а-пу.
– Пожалуйста, отец, – попросил Кремень. – Всё будет хорошо.
«А, ну конечно, – проворчал Сланец про себя. – Почему бы и нет? Может, когда мы свалимся в воду, мальчишка и акул заговорит, как какой-нибудь святой пророк».
С большой неохотой он затянул жёсткую просоленную тряпку поверх глаз; и тут же почувствовал, как лодка отходит от причала. Что же на самом деле произошло с этим ребёнком за Границей теней – и когда он побывал подле Сияющего Человека?
Сияющий Человек. Сланец не мог забыть той картины: ребёнок, лежащий у ног гигантской статуи. Как и всех из его народа, Сланца учили, что Сияющий – это изображение их создателя, Повелителя горячего мокрого камня. Во время Мистерий им – ему и другим фандерлингам, вступающим в пору взросления, – намёками дали понять, что кристаллический колосс в некотором роде живой – что в нём заключена мощь их божества. Но зачем было мальчику в одиночку отправляться на его поиски? И что он проделал с тем странным зеркалом – тем самым, которое Сланец потом, рискуя быть казнённым, отнёс той страшной женщине-квару? И ещё один, не менее важный, вопрос: что, во имя Старейших Земли, теперь-то малыш задумал? Кремень своими допросами довёл древнего старика брата Серу до белого каления, а теперь потребовал – и получил разрешение! – дать ему доступ к какому-то сокровищу скрытных скиммеров. Сёстры, Чешуя – Сланец и понятия не имел, что бы всё это значило, зато понимал со всей определённостью, что может управлять событиями не больше, чем человек, увлекаемый вниз каменной осыпью, которому остаётся только крепиться и молиться…
Эти и ещё сотни мыслей проносились в голове Сланца под скрип вёсел да лёгкий плеск волн о борт лодки. Какую-то часть пути они плыли по длинному каменному туннелю, в котором плясало эхо. Когда оно затихло где-то позади, волны, прежде спокойные, какими они обычно и бывают в лагунах, вдруг начали биться о лодку с такой силой, что фандерлинг в панике потянул с глаз повязку.
– Нет! – прикрикнула Эна. Девушка буквально выдыхала слова, как человек, говорящий не прерывая тяжёлой работы. – Оставь тряпку на месте, или я разверну лодку!
– Что происходит?
– Не волнуйся, фандерлинг. Просто сиди спокойно.
Сланец почувствовал, как Кремень, дотянувшись, сжал его запястье, и неохотно оставил попытки содрать повязку. Да что же творится? Они вышли в открытое море? Но как они могли пересечь гавань и выйти за перекрывающую её цепь? А как же осаждающие их квары? Нет, как-то не вяжется одно с другим.
Наконец, после того как они, по ощущениям, провели на воде уже час, а последняя успела попихать и пораскачивать их во все стороны, вызвав лёгкую тошноту, Сланец почувствовал, как лодка ткнулась носом во что-то твёрдое. Девушка выпрыгнула из неё и помогла обоим пассажирам сойти на причал, а с него – на сухую землю.