Минут пять Максим ехал, пытаясь как-то проанализировать только что пережитое, как увидел вдалеке светящуюся точку. «Это мне кажется? Хотя уже не важно».
По мере приближения точка превратилась в прямоугольник. Из-за кромешной темноты источник света определить было невозможно, но было ясно, что бьёт он откуда-то изнутри. Ближе стали различимы очертания небольшого строения. Свет горел внутри и пробивался наружу через большие стеклянные двери, напротив которых Максим и остановил машину.
«Ну, какой же ещё сюрприз меня ждёт? Смысл первого я уже понял — это не бензоколонка». С этой мыслью Максим вышел из машины и направился к входу. Как только он подошёл к дверям, те раздвинулись перед ним. «О как! Цивилизация». Войдя внутрь, он очутился в пустом помещении, потолок, пол, и стены которого были выкрашены в белый цвет. Напротив входа было нечто, очень напоминающее барную стойку. Только Максим решил к ней подойти, как вдруг, словно из-под земли, из-за неё выскочил кто-то и замер, глядя куда-то вниз. Этот кто-то был одет в чёрный пиджак, очень напоминающий фрак; белоснежная манишка и, в придачу, несколько неуклюжая фигура делали его похожим на пингвина. Несколько секунд незнакомец молчал, после чего, не меняя своего положения и не глядя на Максима, как-то растянуто произнёс:
— Макс, ты не помнишь последовательность ходов в игре Фишера с Талем в Бледе, в 61-м? Ферзь Е-5… так, белые соглашаются на размен, но отдают ферзя за ладью…
— Что, не понял? — Максим недоумённо смотрел на незнакомца.
— Да я тут в шахматы играю, с компьютером. — Он наконец-то взглянул на Максима. — Ну, да ладно, после разберусь. Перекусить не хочешь?
Тут Максим ощутил, что он голоден настолько, что готов проглотить слона.
— Пожалуй, не против. А как вы узнали моё имя?
— Элементарно. Кстати, давай на «ты»?
— Хорошо, так как?
— Ну, ты же не Петя?
— Нет.
— Не Ваня.
— Нет
— Ну, вот, я же говорю, элементарно.
— Хорошо, не могу приучить себя ничему не удивляться. А тебя как звать?
— В общем-то, у всех я вызываю ассоциацию с пингвином, так что, так и называй. А чему тут удивляться?
— Да ладно, не важно.
— Как скажешь. Что заказывать будешь?
— А что у вас, у тебя есть?
— Да, что угодно.
— А на прайс-лист, то есть на меню взглянуть можно?
— У нас ночь открытых дверей, всё за счёт заведения.
— Угу, хорошо. Ну, тогда… Шашлык из баранины, не знаю какие у вас порции, в общем, много, гарнир, картошечку там, к примеру, с сыром, в майонезе. Салат овощной, вот, с брынзой, много, и оливье ещё. Вот, знал бы, как всё называется грамотно? Зелени больше, отдельно. Так, грибочков маринованных. Ага, икорочки чёрной и красной, чёрной больше. И рыбу какую-нибудь, осетра давай, и крабов. Так, ну, хлеба, и того и другого. А, вот, на горячее борщ украинский, со сметаной. Что-то не могу остановиться. Так, хватит, а то не влезет. И попить, сок яблочный, красный, и минералки. Всё, пожалуй. Это, наверное, надолго?
— Что?
— Ну, готовить всё.
— Да, вон, присаживайся.
Максим повернул голову и увидел стол, на котором стояло всё, что он только что перечислил. Сервировка напоминала ресторан. Пирамидкой выложенные салфетки, полный набор столовых приборов, ваза с розочкой, зажжённая свечка и даже блюдо с водой для мытья рук. Максим ощутил себя стаей «павловских собак». Не говоря ни слова, он сел за стол и набросился на еду как дикарь. Какое-то время он молча поглощал пищу, после остановился и решил отдышаться.
Пингвин не придал этому всему никого значения, и пока Максим усиленно тренировал свои челюсти, был погружён в шахматы.
— И часто у вас тут дни открытых ночей? — Прервал Максим его игру.
— Всегда.
— Да? Надо полагать, то место, в котором я в данный момент нахожусь, называется коммунизмом?
— Нет.
— А как оно называется? И, вообще, кстати, где я? Вот я выехал из Москвы часов в десять вечера по Ленинградскому шоссе, потом, ну, не важно, что было потом. Сейчас я где-то на северо-западе должен быть. Я часов пять ехал в полной темноте, по совершенно пустой дороге, с какими-то… это тоже не важно. Да и всё это… Короче, где я сейчас?
— Здесь.
— Так, начинается. — Максим продолжил трапезу уже более размеренно, продолжая разговор.
— Это дорога, — сказал Пингвин.
— Куда она ведёт, мне может кто-нибудь объяснить?
— Ты же едешь по ней? Кроме тебя, никто не объяснит.
— Ну да, конечно.
— Ты ищешь.
— Что я ищу?
— Скажу честно, у тебя не очень удачное положение, точнее сказать, состояние. Тебе почти двадцать семь, а ты ещё не знаешь, куда едешь, чего ищешь. Хотя, нет, немного не так. У тебя перелом. Это происходит с далеко не большей частью человечества. Я бы даже сказал, происходит это с очень небольшой частью человечества. Но, в этом случае люди стараются понять, чего они хотят. От других людей, от себя самих, от работы, от жизни. И поняв это, начинают это самое искать.
— То есть, это и есть смысл жизни, искать?
— Это один из его этапов. Человек не останавливается, найдя то, что искал. Перед ним встают новые цели, меняются приоритеты, всё меняется. Но это, скажем так, самый удачный вариант, примитивная схема. А) Испытать перелом (потребность в поиске); В) Понять предмет поиска; С) Решится на поиск; D) Искать; Е) Найти. Ну, а дальше возможно бесконечное количество вариантов. Как можно понять, это далеко не универсальный алгоритм. Слишком упрощенная модель пути. В жизни комбинаций гораздо больше, чем в шахматах.
— И ты хочешь сказать, что все люди идут этим путем? Ну не именно этим, а по этой схеме.
— Конечно, нет. Я же говорю. В пункте первом участвуют далеко не все, второе доступно ещё меньшему числу, и далее, как в игре, в финале оказываются единицы. Самый сложный момент, это, найти то, что ищешь. Ты находишься сразу на втором, третьем и четвёртом этапе. Определить это можно, как неосознанный поиск неизвестного.
— Очень интересно.
— Становление человека на дорогу сугубо индивидуально. Можно рассматривать сходства только в связи поколений. Твою личность нельзя взять, да нарисовать.
— Это понятно, там играют в прятки исторический момент, социально-политическое влияние, морально-психологическое воздействие, гены, и так далее?
— Ну, если, упрощённо, то да.
— Банально.
— Да всё банально, в общем-то. Искать сложное в простом, и наоборот — извечное развлечение людей. Самое ужасное в этой мозаике, это так никогда и не найти того, что искал. Для человека это трагедия всей жизни.
— В этом случае, можно просто позавидовать тем, кто никогда ничего не искал, и не думал об этом. Большинство людей именно такие. Родиться, отучиться, жениться, родить, работать, работать, работать, чтоб прокормиться, с понедельника по пятницу, с 9 до 18, выйти на пенсию, ещё протянуть немного и сдохнуть в постели, прожив лет пять перед этим на лекарствах. Красота!
Пингвин покачал головой.
— Я ужин не закончил, — проговорил Максим.
— Смерть может прервать всех на любом из этапов. Но, не это главное. Способен ли ты понять, что тебе нужно и что ты должен искать? Не найдя этого, в жизни маловероятно добиться чего-то, да и понять, чего ты хочешь добиться, не поняв того, что тебе нужно найти, тоже невозможно.
Несколько секунд Максим и Пингвин молча смотрели друг на друга, после чего Максим вернулся к ужину, а Пингвин к шахматам.
— Значит, говоришь, смерть может прервать всё это дело в любой момент? — всё же продолжил Максим. — А ты какую смерть имеешь в виду, моральную или физическую?
— И ту и другую, — ответил Пингвин. — Моральная страшнее тем, что человек сдаётся в силу каких-то обстоятельств, то есть в силу своей слабости. И не важно, в каком возрасте это происходит. Согласишься ты или нет, но, когда человек, дожив до ста лет, сознает тот факт, что за всю жизнь он так ничего и не сделал, не создал, не добился, вдруг, на сто первом году, открывает для себя свое назначение, или даже нет, не так. Не обязательно назначение, нечего раскидываться такими фразами! Просто решается сделать что-то, на что он не решался всю жизнь, или не знал, что может это сделать! Или, даже так — хочет, и делает, несмотря на то, что жить ему осталось считанные дни. Вот это сила, вот это стремление, вот это уважение к цели! Даже если открылась она слишком поздно. Физическая же смерть обидна сама по себе. Хотя, кто знает, что происходит с человеком после смерти.
— А что с ним происходит?
— А ты знаешь, что такое смерть?
— Нет.
— Вот, видишь.
— Ты должен это понять. Попробуй сконцентрироваться. Ты слишком разбросал самого себя. Соберись. Вот, как йоги, уходят в себя, отрешаясь от мира и…
— И медитируют.
— Ничего смешного. Вообще, сама дорога должна будет подсказать тебе, что ты ищешь, иначе ты бы не попал сюда, иначе перелом не начался бы.
— Не понял, я так и буду рулить тут бесконечно?
— Дорога подскажет.
— Ну, хоть на этом спасибо.
— Что мне тебе ещё сказать? Могу только пожелать удачи. Не сломайся.
— Спасибо. Кстати, о дороге. Я, конечно, всё понимаю, но, что мне по ней теперь пешком идти? У меня бензин кончился. На этом нелёгком пути познания бывают заправочные станции?
— Тебе уже залили полный бак.
Максим уставился на Пингвина.
— Когда?
— Ночь открытых дверей. За счёт заведения.
Максим подошёл к дверям, посмотрел на улицу. Машина стояла на том же месте. Он вышел, огляделся кругом. Никого, ничего. Только дорога, машина и этот дом. Он вернулся обратно. Войдя в дом, он увидел лишь голые белые стены. Ни стойки, ни стола, ни Пингвина там уже не было.
— Пингвин.
Максим взглянул на дом, подошёл к машине, открыл дверь, сел, повернул ключ. «Надо же, бензина под завязку». Он прикурил. Мысли путались в голове, словно застилая туманом его рассудок. Ему снова захотелось оказаться где-нибудь, да где угодно, но не здесь. Хотя, с другой стороны, после знакомства с Пингвином, прибавилось любопытство. Да, сконцентрироваться у него совсем не получалось. Он не заметил, как выбросил только что закуренную сигарету в окно.
— Ё-моё. — Он опустил голову на руль и закрыл глаза.
Часть I. Вступительная. Глава 4
Максим открыл глаза и приподнялся на кровати. В комнате горел свет. Моррисон сидел за столом и что-то листал.
— Что, опять не спится? — спросил он.
— Да что-то, не знаю, сумбурные сны какие-то. Вижу, ещё не утро?
— Или, уже не утро. Совсем не утро, вообще не утро…
— Ладно, хватит себя насиловать, пожалуй. — Максим встал, оделся и присел на кровать.
— «Цель оскверняет человека и его поступок: чистота человека заключается в его сердце и совести».
— Что?
Джим продолжал:
— «Слабые говорят: «я должен»; сильные говорят: «должно». Люди, которые стремятся к величию, обыкновенно бывают злыми людьми; это их единственное средство выносить самих себя. Причинять боль тому, кого мы любим, — вот настоящая чертовщина. Высшее насилие над собой и причинение боли себе, есть героизм. Героизм — это образ мыслей человека, который стремится к цели, перед которой он не принимает в расчёт самого себя. Героизм — есть добрая воля к уничтожению «себя».
— А это ты всё к чему?
— Возможно, скоро, узнаешь. Самопереломление не такая уж безболезненная штука. Выпить хочешь?
— Я же за рулем.
— Да ладно, права всё равно отобрали, чего уж теперь.
— Ну, давай.
Моррисон достал бутылку «Бурбона» и два бокала. Наполнил их, один дал Максиму.
— За что выпьем, за поиск?
— Может, за находку уж сразу?
— Да ладно, не пьют за экзамены перед сдачей. Давай, просто, за дорогу?
— Ok!
Они залпом осушили бокалы. Тепло разлилось по организму, Максим моментально ощутил лёгкость в теле и спокойствие в голове. Он посмотрел за окно.
— Ночь, вечная ночь, тьма и тишина. А ведь это же и есть конец света.
— Мы все живём ассоциациями. В наш век бесконечного потока информации отовсюду, сложно самим мыслить, выражать всё своими словами. — Джим ещё налил. — Конец света? Что это?
— Может и конец света у каждого свой, как у каждого — своя жизнь и своя смерть? А всё остальное лишь символы.
— Ну, Макс, что-то ты увлекся?
— Иногда так хочется, чтобы весёлые сказки были живыми, а реальность серой сказкой… фу ты, «слюни» какие-то, что это со мной?
— Давай ещё по одной, и хватит хандрить.
— Что касается ассоциаций, согласен. Большой поток извне. Книги, кино, телевидение, музыка, и это непрерывно. Ты просто не успеваешь придать своей же мысли форму. Гораздо проще выразить ее словами песни, или ситуацией из фильма, или ещё чем-то, что уже есть, чем напрягаться самому. Мы словно запрограммированы.
— Это сугубо индивидуально! Да и сравнительные моменты верны, только для тебя самого. Скорее, анализируя их, проще высказать своё видение, да, под давлением существующих идей, но проще. Вот в чем беда. В простоте. Замкнутый круг. Из круга можно вырваться. Но, для этого нужно понять, чего ты хочешь, и хочешь ли ты чего-то. — Джим на мгновение замолчал, после добавил: — И для чего ты хочешь. Ладно, тебе уже пора давно, тебя ждут, да и ты много кого ждёшь. Только не знаешь ещё. За разгадку бытия!
— Это как?
— Да в том-то и дело, что, никак. Интересно выпить за полную неизвестность! Поехали!
Они выпили. Моррисон встал и направился к выходу.
— Я пойду, прогуляюсь. Соберись, Макс. Мы ещё снимем фильм про дорогу. Чёрно-белый. Назовём его «Ноль»!
Джим захлопнул за собой дверь.
Максим несколько минут стоял, глядя на дверь, за которую вышел Моррисон. После подошёл к столу, налил себе ещё виски, закинул. «Ну, ладно». Он собрался и вышел из квартиры.
Спускаясь по лестнице, Максим приготовился нырнуть в чёрный мрак ночи, а дальше уж решить, куда и как идти. Но, открыв дверь подъезда, он обнаружил, что никакой тьмы нет. Это была не ночь, хотя и не день тоже. Всё вокруг было окутано туманом, или чем-то напоминающим туман. С обеих сторон возвышались стены каких-то домов, вперёд уходила дорога и терялась в пелене, метров через десять уже ничего не было видно. Определённо, раньше здесь этого не было. Максим обернулся и не обнаружил своего дома, позади та же дорога, заключённая между стен. «Куда я попал и как я здесь очутился? Неужели три бокала виски могли дать такой эффект?» Максим двинулся вперёд. С двух сторон мимо него проплывали затемнённые окна домов, дорога не менялась, но была видны лишь на эти самые десять метров вперёд. Через некоторое время он очутился на перекрёстке. Со всех четырёх сторон просматривалась совершенно одинаковая картина: дорога и дома, теряющиеся в тумане. «Попробовать свернуть? Нет, пройду ещё немного». Дойдя до следующего перекрёстка, Максим повернул налево, потом направо, и шёл, шёл, пока впереди не увидел слабо различимый силуэт человека, идущего ему на встречу. Максим остановился.
— Отличный воздух, только влажный немного. — Это был Джим Моррисон. — Как настроение, Макс?
— Даже не знаю, что сказать. А как ты здесь оказался?
— Мы гуляем?
— Мы?
— Ну, да.
Тут Максим увидел у ног Джима собаку. По всей видимости, это была дворняга. Она весело виляла хвостом и кружилась вокруг Джима.
— Не останавливайся, Макс. Дорога подскажет, поверь мне. Не стану тебя задерживать. Ещё увидимся. Счастливо.
Джим Моррисон с псом направились дальше и вскоре скрылись из вида. Максим проводил их взглядом, вспомнив:
— Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Максим на мгновение задумался и вдруг вздрогнул, услышав за спиной:
— Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Максим обернулся. К нему, словно чёрная тень, выплывающая из тумана, медленно направлялся какой-то человек. Он был невысокого роста, хорошо сложён и несколько худощав. На незнакомце была короткий черный легкий плащ, накинутый на чёрный джемпер, чёрные брюки, подпоясанные чёрным ремнем и высокие ботинки. Незнакомец приблизился, что позволило разглядеть его лицо. Ничего особенного в нём не было, но Максиму стало как-то не по себе, он не мог понять почему, и это его смутило. Тёмно-русые волосы, зачёсанные назад, правильные черты лица, тонкие губы с оттенком лёгкой ухмылки, из-под чёрных бровей на него пристально смотрели чёрные глаза.