Сталкиваясь с кем-то из предков, каждый раз рассматривал — достоин ли тот общения на равных? И пока не столкнулся лично, и не убедился в этом, равными он никого не считал. Даже переписываясь с Марксом и прочими гигантами мысли[8] девятнадцатого века, сложно отделаться от подобного отношения.
Александр может обладать огромным количеством недостатков, но все они перекрываются административными возможностями самодержца. Не знаешь что-то сам? Напряги государственный аппарат, найди нужных людей. Не стоит забывать и о придворном воспитании, когда с детства учатся интриговать, читать лица и разбираться в хитросплетениях политики.
Встав с кровати, зажёг свечи и достал записную книжку с пометками. Простенькая, но действенная шифровка с сокращениями и жаргонизмами, понятными только ему.
— Всё на месте, — пробормотал он, — как разговаривать с императором, на что обращать внимание. Выжимки от посольских на месте, результат мозгового штурма с Патриком и Кейси тоже. Так почему не следую своим же планам, причём спотыкаюсь на одном и том же — на отношениях с людьми. Забываю? Хоть крестик ставь, только ведь опять забуду. Или…
Чуть поколебавшись, открыл аптечку и достал упаковку со стерильным бинтом, и острейший тычковый кинжал из ножен на ремне. Примерившись, сделал на указательном пальце левой руке два глубоких надреза и тут же замотал бинтом.
— Крестик есть, — хмыкнул Алекс, глядя на палец с проступившей на повязке кровью, — надеюсь, в мозгах тоже проявится.
* * *
— Мелочь, — отмахнулся Фокадан утром от расспросов дочери и ближников, завидевших повязку, — полез впотьмах рыться в саквояже, зацепился неудачно. Келли, ты встречу подготовил?
— Да, сэр, — откликнулся секретарь, — в первый же день оповестил ирландскую общину, что вы намереваетесь встретиться с желающими после аудиенции у императора.
— Пап, — Дочка тронула его за рукав, — почему заранее и почему после аудиенции? Почему не сразу?
— Не сразу? Гм… кельтская община в России делится на Ласси и О,Рурков[9], и на обычных мастеровых. Для последних я несомненный вождь — как один из капитанов ИРА и человек, занимающийся беднотой. Для графов О,Рурк и графов Ласси всё сложней. Не придти они не могут, иначе противопоставят себя ирландской общине — вроде как признают, что они не ирландцы, что им чужда судьба Ирландии.
— А придти — значит хоть немного, но признать тебя вождём, так?
— Не меня, тут скорее обещание встать в строй ИРА, помочь общине.
— Они не помогают? — Удивилась Кэйтлин.
— Хм… они в первую очередь дворяне, а уже потом — ирландцы, — презрительно сказал отец, — да и то… скорее формально. Помогают ровно настолько, чтобы не потерять связи. Пусть ирландцы в большинстве своём бедняки, но и от них может быть польза.
— Ага… а на фоне ИРА они будут выглядеть, как ты любишь говорить — бледно?
— Да. Чтобы не потерять лицо, они должны либо влиться в ряды ИРА, либо бухнуть в нашу казну существенные суммы. Вливаться они хотят только на главенствующие позиции, а пускать их туда никто не собирается — заслуг нет. И денег жалко…
— Сходу ссориться не стали, — добавил Келли, — решили им дать возможность сохранить лицо. Ласси и О,Рурки ныне все поголовно разъехались по важным делам и командировкам.
[1] Марка элитных кубинских сигар.
[2] Это образование, направленное на ознакомление с основными принципами всех производств, усвоение знаний о современных производственных процессах и отношениях.
[3] В те годы любое упоминание проблем с психикой чревато большими проблемами. Напоминаю, что в ГГ в начале его приключений хотели признать неполноценным (с соответствующими проблемами) как раз таки из-за амнезии. Пусть амнезия ГГ уже давно не тайна, но такие вещи считались вроде как постыдными.
[4] Устойчивая легенда приписывает императору Павлу встречу с призраком Петра Первого. Были у российских самодержцев и другие мистические моменты, в том числе связанные и с предсказаниями будущего, с виденьями.
[5] Секретариат. Можно также сравнить с администрацией президента.
[6] Сторонники особой роли Николая Второго в роли церкви и России, как искупителя и едва ли не Мессии. В каноническом православии царебожие считается ересью, но широко распространенно не только среди монархистов, но и среди иерархов РПЦ.
[7] В Реальной Истории Александр Второй болезненно переживал уничтожение самых ничтожных немецких княжеств, возмущаясь самим фактом смещения династии. Болезненность эта сохранялась даже в том случае, когда смещение династии происходило мирным путём, при поглощении более крупной монархией.
[8] К Марксу можно относиться по-разному, но даже недоброжелатели признают его одним из самых выдающихся мыслителей того времени.
[9] Дворянские (графские) семьи, выходцы из Ирландии. После аннексии Ирландии большая часть собственности была отобрана англичанами. Представители этих семей эмигрировали сперва во Францию, а потом и в Россию.
Глава 6
В Москву прибыли в середине сентября, заняв трёхэтажный особнячок на Мясницкой улице. Первый этаж заняли консульские службы, на втором расположились ближники, ну а на третьем разместился Фокадан с дочерью.
Потратив два дня на распаковку вещей, отдых и заказы недостающих предметов обстановки, Алекс отправился на беседу с директором Немецкой Женской гимназии, фрау Штайнмайер. Письмо с просьбой о зачислении Кэйтлин отправлено ещё из Петербурга, но требовалось обговорить детали.
Двухэтажный корпус гимназии окружало несколько флигелей[1], где жили пансионеры[2], учителя и прислуга. Сзади имелся небольшой скверик, заставивший попаданца поморщится — пространство для детских игр явно не предусмотрено, вечная беда большинства учебных заведений девятнадцатого века.
Почему-то предполагалось, что воспитанные дети в свободное время должны чинно прохаживаться под неусыпным взором учителей. Двигаться же хоть как-то энергично полагалось лишь на уроках гимнастики и танцев. — Может, ну её, эту гимназию? — Уныло поинтересовалась дочка, без особого восторга обозревая деревья и кустарники, постриженные под геометрические фигуры, да строгие линии дорожек из брусчатки, — дома буду заниматься, как раньше?
— Нужно же тебе подружками обзаводится? — С деланным оптимизмом ответил отец, — да и манеры лишними не будут.
— Ну их! — Повела дочка носиком, — Женевьева научит!
— Женевьева, при всём к ней уважении, прислуга, тем паче из глубокой провинции.
Девочка только вздохнула и взяла отца за руку, поднимаясь по лестнице. Сдав дочку директору, решившей лично проэкзаменовать будущую ученицу, Алекс в сопровождении надзирательницы[3], устроил экскурсию по гимназии.
Вопреки церберской должности, миловидная дама чуть за тридцать, оказалась приятным собеседником с отменным чувством юмора. Экскурсия как-то незаметно перешла во
— Я в некотором замешательстве, — высказалась директор, женщина под пятьдесят с несколько лошадиным лицом, но умными и какими-то тёплыми глазами, — очень неравномерное образование. Языки ребёнок знает хорошо, хотя конечно, акценты довольно специфические, особенно французский.
— Креольский диалект, — проинформировала Кэйтлин, — дома многие на нём говорят, а он очень прилипчив. Даже парижане начинают говорить почти так же, прожив у нас несколько лет.
Штайнмайер чуточку удивлённо глянула на девочку, ведущую себя с взрослым человеком на равных. Снова прокол в воспитании — здесь дети до определённого возраста не просто безгласны, но и права не имеют на собственное мнение. Поведение Кэйтлин по здешним меркам — предосудительное и едва ли не развязное.
— Математика, физика и химия — очень и очень хорошо, — продолжила фрау, — по сути — её учить-то нечему. Полагаю, черчение знакомо столь же хорошо?
— Лучше, — с гордостью за дочку сказал Фокадан, — уровень профессионального чертёжника.
Немка сняла пенсне и протёрла тряпочкой, вздыхая и явно готовясь к неприятному разговору — немного показательно, всеми силами демонстрируя, как ей неловко.
— Домашнее образование, — заполнил паузу Алекс.
— Девочка умная и развитая, но, — вздохнула фрау, — с гуманитарными науками полный провал. Не говоря уже о Законе Божьем! Евангелие и историю знает…
Женщина замялась, не в силах подобрать подходящих эпитетов.
— Толкует своеобразно? Что есть, то есть… образованием-то поначалу занимался Фред Виллем, а потом уже я сам, так что…
— Виллем? — Перебила директор, — извините, генерал. Просто у нас в кирхе много разговоров о его Теологии.
Штайнмайер снова протёрла пенсне и вздохнула.
— Повторюсь: девочка умная, но принять её в гимназию просто не могу. Не поймите меня неправильно, с её математическими способностями она стала бы нашей гордостью…
— Особое виденье истории, — закончил за неё Фокадан.
— Верно, генерал, — чуточку грустно сказала женщина, — откровенно говоря, местами её суждения хотя и непривычны, но интересны. Другое дело, что родителям других девочек эти суждения могут не понравиться.
— Извините за беспокойство, — суховато сказал Алекс.
— Дайте договорить, — попросила фрау, и мужчина сел, чуть смущённый.
— Можно было бы взять с Кэйтлин слово не высказывать иную точку зрения на исторические события. Уверена, она бы его сдержала. Просто… зачем? Ломать пусть и непривычное, но вполне качественное образование, дабы получить на выходе стандартно воспитанную барышню? Скажите, генерал, как вы относитесь к получению университетского образования женщинами?
— Сугубо положительно.
Штайнмайер кивнула и лицо её озарилось светом:
— Если Кэйтлин будет заниматься столь же усердно, то не более чем через два года, она сможет поступить в университет! Пусть как вольнослушатель[4], но зато на математическое или химическое отделение.
— Всего-то уровень математики класса седьмого, да азы физики и химии, — подумал Фокадан, задумчиво глядя на дочь, — что ж, именно в конце девятнадцатого века и началась Большая Наука… почему бы и нет…
— Ты этого хочешь?
Кэйтлин серьёзно задумалась и ответила:
— Да, отец. Мне нравится помогать тебе с чертежами и слушать объяснения. Было бы здорово заниматься такими вещами серьёзно, в качестве профессии.
— Не хочешь быть светской дамой? — Приподнял бровь отец, — приданое у тебя хорошее, найдём тебе мужа — бравого военного, усатого и с орденами.
— Да ну тебя, пап! — Засмеялась девочка, — это же так здорово — работать!
— Здорово, — хмыкнул Алекс, — работать хорошо, когда ты можешь выбрать дело по душе, да не слишком беспокоиться и о доходах.
Девочка задумалась и медленно кивнула, уйдя в свои мысли.
— Фрау Штайнмайер, — обратился попаданец к директору гимназии, — я могу попросить вас порекомендовать подходящих учителей? Точные науки по-прежнему буду преподавать сам, а вот с прочими, как видите, у нас не складывается.
— Безусловно, — горячо откликнулась женщина, — есть у меня на примете талантливые педагоги, которые с радостью возьмутся за огранку такого бриллианта, не ломая мировоззрение и характер. Могу также предложить и социализацию — Кэйтлин может приезжать к нам два-три раза в неделю, учить со сверстницами этикет и музыку.
— Буду премного благодарен.
Выйдя из гимназии, Фокадан остановился и сказал негромко, наклонившись слегка к дочке:
— Надеюсь, не зазнаешься?
— Нет, отец, — уверенно ответила Кэйтлин, — я понимаю, что не гений. Изучить математику, физику и химию на уровне выпускниц женских гимназий невелик труд.
* * *
Набрать служителей для консульства отказалось неожиданно сложной задачей. Попаданец рассчитывал на широкую прослойку образованных людей, обязательную для бывшей столицы[5], но появились проблемы политического характера.
Косяком шли бывшие ишутинцы, нечаевцы и сторонники Народной расправы[6], ищущие не столько места, сколько финансирования и поддержки собственных наполеоновских планов. Что характерно, все они твёрдо убеждены, что консул Конфедерации обязан им помогать.
— Закрывай приём, — устало скомандовал Фокадан секретарю, — недоумки какие-то идут. Полное впечатление, что их кто-то настропалил вести себя подобным образом.
— Возможно и так, — флегматично ответил Келли, — чужеродное влияние не исключено. Но я бы поставил на самоподзавод.
— Как… а, ясно, сами себя накрутили? Возможно, возможно… репутация социалиста и революционера привлекла внимание истериков и кликуш, которые и устроили переполох среди своих. Люди благоразумные могли отстраниться просто из боязни, что их примут за революционеров. Чёрт… неудачно получилось, этак мы персонал до Рождества набирать будем.
— Может, напрямую в университет объявиться? Так мол и так, несмотря на политические взгляды, ныне вы представляете интересы своей страны и потому подчёркнуто не лезете туда, где звучат слова коммунизм и социализм, как бы вам не хотелось обратного.
— С болью в сердце, — подхватил Алекс, сходу начав сочинять речь перед студентами, — да, это может сработать. Вступление о служении интересам только Конфедерации и отчасти ИРА во время дипломатической службы на благо Родине. Затем лекция о том, что такое ИРА, его цели и задачи. Отсюда подвести к Исходу из Ирландии и помощи своим, и наконец — разъяснить, какой мне нужен персонал. Спасибо за идею, Риан. На тебе задача подойти к ректору и договориться по поводу моего выступления.
— Подозреваю, это будет непростой задачей, — осторожно сказал секретарь, — здешние реалии таковы, что нужно будет пройти через сито полиции и жандармерии, да и сотрудники других ведомств могут начать ставить палки в колёса.
— Понимаю, задача не на один день. Упирай на мою близость к императору и достигнутое с ним взаимопонимание по части экономического сотрудничества двух стран. Ступай!
* * *
Власти настороженно отнеслись к идее выступления перед студентами. Чинуши начали тянуть резину, надеясь то ли на взятку, то ли на указ сверху. Пришлось идти на поклон к генерал-губернатору Долгорукову.
— По делу к вам, Владимир Андреевич, — чуть поклонился консул, — да и вы сами наверное, знаете.
— Наслышан, генерал, — сдержанно отозвался Долгоруков, мужчина не первой молодости[7], слегка привстав в кресле, что на грани оскорбления. Фокадана, как социалиста и потенциального смутьяна, он невзлюбил сходу, ничуть этого не скрывая. Очень жаль, потому как человеком князь слыл на редкость дельным, несмотря на все свои чудачества и фанаберии.
Отреагировав на выходку вельможи только приподнятой бровью, консул начал излагать суть проблемы, особенно подробно остановившись на революционно настроенных просителях места.
— Каковы бы ни были мои взгляды, поступив на государственную службу, я оставил их в гражданской жизни, — закончил он речь.
Долгоруков прикусил губу и медленно встал.
— Мне докладывали о вас совсем иное, — сказал он, оглядывая Фокадана, — простите, генерал. Не могу сказать, что разделяю ваши коммунистические убеждения, но обещаю закрыть на них глаза, пока вы не занимаетесь пропагандой оных в Российской Империи[8].
Князь протянул руку и Фокадан пожал её, примирение состоялось.
— Похоже, ваше высокопревосходительство, кое-кто решил стравить нас, как бойцовых псов. Понимаю, что эту схватку вы бы непременно выиграли, челюсти у вас покрепче, — грубовато польстил Алекс собеседнику, — но участь бойцового пса меня как-то не вдохновляет. Вас, я полагаю, тоже.
— Соглашусь, генерал, — кивнул генерал-губернатор, — садитесь.
Разговор получился долгим и непростым. Собеседники из чуждых миров воспринимали друг друга как неприятеля, но считали должным наладить сотрудничество.
* * *
Ректор с некоторым облегчением принял разрешение, подписанное генерал-губернатором, выделив большую аудиторию в главном корпусе, но само выступление прошло тяжело. Часть студенчества принялась освистывать Фокадана, объявив того предателем. Кого он предал, попаданец не понял толком: судя по всему — некие идеалы, причём не собственные, а свистунов.