— Ты ездил на ранчо Ноя с Грейс Салливан и даже не сказал мне? — визжит Анни. Я держу трубку подальше от себя, потому что она такая громкая.
— Я не сказал тебе, потому что это было не так уж важно, — вру я. Это было очень важно. — Это всё из-за благотворительности и…
— У меня же политико-научное направление, Ной! Ты тусовался с дочерью Президента, и это не имеет для тебя большого значения?
— Скажи что-нибудь, — говорю я, свирепо глядя на Ноя и указывая на телефон.
Ной пожимает плечами.
— На самом деле мы не так уж много с ней общались.
Технически, это правда. Мы не столько тусовались на ранчо, сколько трахались. И обнимались. И ещё немного трахались.
А потом мы вернулись в «реальный мир», к нашей обычной жизни в Денвере, к новому району Ноя и к тому месту, где Грейс Салливан была его ближайшей соседкой. Та самая соседка, с которой мы, кажется, не можем перестать «встречаться» в нашем доме или у неё — это явно дерьмовое оправдание для её службы безопасности. Та самая соседка, которую я трахнул, пока она разговаривала по телефону с Первой Леди.
Мы определённо не просто «тусовались» с ней.
— Так, значит, вы друзья? — спрашивает Анни.
Мы с Ноем слишком долго молчим. Кто мы такие, чёрт возьми?
— Да, наверное, — говорю я, стараясь говорить небрежно. Но мы ведь не просто друзья.
Я не хочу выпускать эту девушку из нашей постели. А ещё больше мне начинает нравиться, что она рядом. Это то, что я никогда раньше не мог сказать о женщине.
— Мы её почти не знаем, — произносит Ной. — Прости, что разочаровали тебя.
— Я имею в виду, что она соседка Ноя, так что на самом деле это всё…
— Она твоя соседка? — спрашивает Анни. — Вы, ребята, мне ничего не говорите. О Боже, ты должен попросить её прийти на празднование четвёртого июля!
— Бананни, этому не бывать, — начинаю я, прежде чем Ной вмешивается.
— Грейс не захочет приезжать в Вест Бенд на четвёртое июля, — твёрдо говорит Ной.
— Почему нет? — спрашивает Анни. — Подождите. Ты называешь её Грейс?
— Так её зовут, — отвечает Ной. — А как мне ещё её называть? Её Королевское Высочество? Она обычный человек, Анни.
— А ещё она дочь Президента, — говорю я. — Уверен, что она поедет в Белый дом на четвёртое июля.
— Ну, может быть, если ты её спросишь… — предлагает Анни.
— Разве ты только что не слышала, как мы сказали, что не дружим с ней? Мы же просто знакомые.
Знакомые. Я самый большой грёбаный лжец в мире.
— Мы её почти не знаем, — снова вмешивается Ной.
Мы оба лжецы — худшие лжецы на свете.
Анни тяжело вздыхает.
— Прекрасно. Но ведь вы оба придёте, верно? Это ведь и мой прощальный ужин тоже, помнишь?
— Очевидно, мы его не пропустим. Каким бы я был старшим братом, если бы пропустил его?
— Лучше бы тебе этого не делать, кретин. Потому что я ЕДУ В ЕВРОПУ! — она кричит последнюю часть, и её голос эхом разносится по всему нижнему этажу.
— Спасибо за лопнутые барабанные перепонки, Бананни.
— В любое время.
Повесив трубку, я смотрю на Ноя.
— Уверен, что Грейс поедет в Белый дом на четвёртое июля.
Он пожимает плечами.
— В словах Анни есть смысл. Мы могли бы спросить её.
— И что, привезти её в Вест Бенд? «Эй, мам, это та самая девушка, которую мы с Эйденом вместе трахаем в моём доме. Мы подумали, что ты захочешь с ней познакомиться».
Ной закатывает глаза.
— Это не совсем то, что я себе представлял.
— Это Вест Бенд. Никто не может хранить чёртов секрет в этом городе, а мы все трое должны держать это в секрете. Чёрт побери, ты же в самом разгаре переговоров. Если бы что-то подобное вышло наружу, это погубило бы нас. И что ещё важнее, это погубит её.
— Мы соседи, — напоминает мне Ной, отвлекаясь на то, что он читает на своём планшете. — Нет никаких причин притворяться, что мы её не знаем. Я уверен, что она могла бы придумать легенду для прикрытия, если бы захотела приехать в Вест Бенд. Чёрт, я уверен, что мы могли бы придумать легенду для прикрытия.
— Ты просто не хочешь расставаться с ней на четыре дня, — понимаю я. Чёрт, не уверен, что я хочу быть вдали от неё так долго. С тех пор как мы переспали в первый раз, мы виделись с Грейс каждый день. За последние несколько недель я провёл с ней и Ноем больше времени, чем с кем-либо другим за последний год.
Самое странное, что мне это совсем не надоело. Обычно я терпеть не могу слушать слова, которые слетают с уст девушек, с которыми встречаюсь. Но Грейс? Чёрт возьми, это всё, что я хочу.
Ной тяжело вздыхает.
— Прекрасно. Я признаю это. Я не хочу расставаться с ней на несколько дней, пока мы будем в Вест Бенде. А ты? Она постоянно была в нашей постели с тех пор, как мы отправились в поход.
— До четвёртого июля ещё несколько недель, — говорю я. — До тех пор она будет постоянно лежать в нашей постели. И ты до сих пор не сказал ей о том, что может навсегда разлучить тебя с ней. Когда ты собираешься сказать ей, что рассматриваешь предложения за пределами Колорадо?
По лицу Ноя пробегает тень раздражения.
— Ничего не ясно, — ворчит он. — Так что я скажу ей, когда всё прояснится.
Я качаю головой.
— Это нечестно.
— Она никогда не спрашивала, и это не такой уж большой секрет. Об этом пишут все средства массовой информации. Тебя ведь волнует только моя честность, верно? — спрашивает Ной. — Твоё беспокойство не имеет ничего общего с тем фактом, что ты, возможно, захочешь, чтобы Грейс была только твоей, не так ли?
Ной отправляется в спортзал, не говоря больше ни слова, как он всегда делает, когда действительно расстроен. Но он знает, что я прав. Он знает, что должен ей сказать.
Чёрт, я вообще-то даже не пытаюсь заполучить Грейс в своё полное распоряжение. Я уже привык к тому, что мы втроём вместе. Мы вошли в привычный ритм. Конечно, быть с ней в тот день, когда мы были одни, было чертовски жарко, но быть с ней после того, как Ной трахнул её, было ещё жарче.
Впрочем, это не просто секс. То, что она рядом — смеётся, небрежно растянувшись на нас обоих после того, как кончила три раза, её лицо светится, когда она рассказывает нам историю о детях, с которыми работала через свои благотворительные организации. То, как она дышит по ночам, когда спит, этот маленький почти храп, издаваемый ею, это так чертовски мило.
Я думаю, что наконец-то смогу понять термин «подкаблучник». Вчера одна бывшая подружка прислала мне снимок своих сисек, и я ответил, что меня больше нет на рынке. Сама мысль о том, что я, Эйден Джексон, исчезну с рынка, просто нелепа. Но это было единственное, что я хотел сказать.
При мысли о том, что мать Грейс знакомит её с каким-то мудаком в костюме, мне хочется задушить его голыми руками. Всё, что я знаю, это то, что я хочу, чтобы Грейс была нашей — моей и Ноя. Я хочу, чтобы она была в нашей постели, и я не хочу отпускать её.
33
Ной
— Ты никогда не пробовала самогон? – спрашиваю я.
Грейс одаривает нас своей широкой улыбкой, которая, кажется, всё чаще и чаще появляется на её лице в последнее время. Может быть, всё дело в сексе — я говорю себе, что это, скорее всего, просто секс и ничего больше, — но она выглядит более спокойной и расслабленной в эти дни.
— Я жила в особняке губернатора Колорадо и в Вашингтоне, округ Колумбия. И училась в школе-интернате в Швейцарии. Неужели это действительно вас шокирует?
— Эта женщина не пила самогон, не ходила на рыбалку и не принимала грязевые ванны, — подхватывает Эйден, усаживаясь в огромное мягкое кресло на заднем дворе и закидывая ноги на кофейный столик. — И не была в походе.
— Как так вышло, что ты никогда не ходила в поход? — спрашиваю я. — Я думал, ты каждый год отправляешься в благотворительный лагерь.
Грейс драматично вздыхает и откидывается на спинку длинного уличного дивана, изо всех сил стараясь выглядеть раздражённой, но очевидно, что это не так. Выражение лица, которое она делает, чертовски милое. Она чертовски милая, с волосами, стянутыми сзади в хвост, в джинсах и тонкой белой хлопковой футболке, которая практически прозрачна.
— Это долгая история.
Эйден фыркает.
— Нет. Не позволяй ей одурачить тебя. Здесь буквально нет никакой истории. Она никогда не спала в палатке, потому что…
— Заткнись, болтун. Я рассказала тебе это по секрету, — протестует Грейс.
— Она никогда не спала в палатке, потому что земля слишком твёрдая, — заканчивает Эйден, подражая голосу Грейс. Она показывает ему язык.
— Неужели? — спрашиваю я, качая головой. — Это действительно ужасно.
— Итак, я пропустила рыбалку, грязевые ванны, походы и употребление самогона. Неужели это действительно так важно?
Я шикаю ей.
— Это очень важно. На самом деле, это то, что нужно немедленно исправить.
Грейс поджимает под себя ноги.
— Я не уверена, что упустила что-то из того, что не выросла, рыбача.
Эйден ахает.
— Возьми свои слова обратно прямо сейчас.
Грейс смеётся.
— А разве это не означает в основном сидеть и пить пиво, почёсывая свои яйца? И если ты ещё не заметил, у меня нет яиц, чтобы их чесать.
— Ну, если бы ты росла рядом с нами, тебе пришлось бы пить самогон и чесать яйца, — говорю я ей.
— Ну что ж, тогда я исправлюсь.
— К счастью, я могу позаботиться об одной вещи из твоего списка вещей, которые ты никогда не делала. Ты сейчас сядешь и выпьешь немного самогона, — произносит Эйден.
— А где же ты возьмёшь самогон?
— Эйден просто идиот-учёный, когда речь заходит о выпивке, — отвечаю я ей. — Он её перегоняет. Он занимался этим с тех пор, как мы учились в школе.
— Со времён школы?!
— Чертовски верно, — говорит Эйден.
— А я думала, что это делают в Кентукки, а не в Колорадо.
Я тихо выдыхаю и качаю головой.
— Ну вот, ты сделала это. Готовься к лекции.
— Существует долгая и благородная история о бутлегерстве3, прославленная на всю нашу прекрасную страну, — начинает Эйден, его интонация официальна.
— Просто сходи и принеси ей это, — перебиваю я. — Я не хочу сегодня слушать громкую речь о бутлегерстве, если тебе всё равно.
— Не волнуйся, — говорит Эйден, глядя на Грейс. — Я приберегу это на другой раз.
Она смеётся.
— Мне повезло.
Эйден возвращается с двумя стеклянными банками для консервирования и ставит их на середину кофейного столика.
— Лимонадный и ежевичный, — говорит он.
— Ты сам это сделал, — скептически произносит Грейс, подняв брови.
— Совершенно верно. Лимонад и ежевика, потому что скоро наступит лето. Я изготавливаю на основе сезонных ароматизаторов.
Я киваю.
— Если ты член нашей семьи, то на Рождество получишь от Эйдена банку самогона.
— Чувак, как бы там ни было, ты говоришь так, будто я раздаю уголь. Я дарю и другие подарки тоже.
— Разве ты не должен не делать это? Разве это не незаконно? — спрашивает Грейс.
— Ты спишь с мятежником, детка, — отвечает Эйден. — И соучастница моих преступлений.
— Но ведь эта штука может убить тебя, не так ли? Разве правила существуют не просто так?
Эйден закатывает глаза и громко вздыхает, плюхаясь на своё место.
— Да, если ты сам не знаешь, что делаешь. С другой стороны, я точно знаю, что делаю.
Грейс поднимает брови и смотрит на банки с самогоном.
— Ты уверен?
Эйден вздыхает.
— Чувак, скажи ей, что я знаю, что делаю.
Я киваю.
— Он действительно знает, что делает. Серьёзно. Он просто чудак с тем, как много знает о таких вещах.
— Я учился у лучших, — гордится Эйден.
— Он научился этому в Вест Бенде.
— Ты научился гнать самогон, когда был ребёнком?
Эйден пожимает плечами.
— Я научился этому у старика Джонсона. Он нанял меня к себе на ферму на несколько лет, и у него был свой дом. Раньше он сам это делал. В конце концов, и у меня появился талант в подобном деле.
— А если серьёзно, то мы были старшеклассниками, имевшими доступ к бесплатной выпивке — чёрт возьми, с возможностью сделать её самим, — говорю я ей. — Лучшего хобби у него и быть не могло.
— Я думала, ты святой, — произносит Грейс.
— Да, но в субботу вечером я всё равно пил по-чёрному, — отвечаю я. — В городе больше нечего было делать.
— Мой самогон ещё не убил ни одного человека, — говорит Эйден. — Я ещё никого не ослепил.
— Ну, это весомый комплимент, если я когда-нибудь такое слышала, — шутит Грейс. — Но я всё же легковес.
— Да? — интересуется Эйден. — Значит, если ты сделаешь несколько глотков, то будешь танцевать на столе и раздеваться?
— Существует большая вероятность.
— Ну, чёрт возьми, тогда пей, — говорю я ей, и Грейс хлопает меня по руке.
— Ладно, — вздыхает она. — Не найдётся бокала?
Эйден закатывает глаза.
— Я и не предполагал, что дочь Президента будет с такими запросами. Сейчас ты хочешь бокал. В следующий раз тебе понадобится столовое серебро.
— Отлично, — произносит Грейс, протягивая руку к одной из банок. — Неужели я пью эту противозаконное зелье прямо так?
Она берёт банку, но прямо перед тем, как поднести её к губам, Эйден кричит:
— Подожди!
— О боже, у меня чуть не случился сердечный приступ. Что!?
Эйден хохочет.
— Если это убьёт тебя, то будет ли считаться это политическим убийством дочери Президента?
— Я бы, конечно, не возражал, если бы тебя засадили куда-нибудь в секретную камеру ЦРУ, — говорю я ему.
— Определённо. Если это меня убьёт, то это будет убийство по политическим мотивам. Возможно, даже измена, — невозмутимо отвечает Грейс.
— Окей. Я просто проверял. Продолжай. — Эйден усмехается.
Грейс делает глоток лимонадного самогона, её лицо морщится.
— О Боже, самогон действительно крепкий. Крепкий и хороший. Я же говорила тебе, что я легковес, верно?
***
Полчаса спустя, и мы теперь уверены, что Грейс — легковес. Она очень пьяна, несмотря на то, что выпила всего несколько глотков самогона. Она сидит на садовой мебели, её вытянутые ноги лежат на мне, а Эйден откинулся в кресле напротив нас, положив ноги на стол. Мы передавали друг другу самогон, и в результате щёки Грейс слегка порозовели, и она стала гораздо более оживлённой и хихикающей, чем обычно.
Мы сидим и говорим о вещах, которые никогда не делали, а Грейс никогда не купалась нагишом.
— Я никогда не купалась нагишом, — произносит она. — Разве это не глупо?
— Ты слишком защищённая, — говорю я.
— Не правда, — протестует она, наморщив лоб. — Хорошо, да. Но это не так. Есть ли в этом смысл? Я встречалась с главами иностранных государств. Я встречалась с Далай Ламой.
— Но ты никогда не купалась нагишом, — говорит Эйден.
Грейс садится и показывает на него пальцем.
— Я также никогда не прыгала с парашютом.
Я пожимаю плечами.
— И я никогда не прыгал с парашютом.
— Это потому, что ты боишься высоты, — услужливо подсказывает Эйден.
— То, что я не хочу выбрасываться из самолёта, вовсе не означает, что я боюсь высоты, — протестую я.
— Ты боишься высоты? — спрашивает Грейс.
— Я не боюсь высоты!
— Прыжки с парашютом не для меня, — произносит Грейс. — Эйден, ты следующий. Чего же ты ещё не сделал?
Эйден на секунду задумывается.
— Я уже всё сделал.
Грейс встаёт и берёт со стола банку с ежевичным самогоном.
— Эта штука становится все менее крепкой, — размышляет она.
Эйден удивлённо поднимает брови.
— Смотри мне. Мы не будем отдирать тебя от пола в ванной.
— Я никогда не была пьяна, — замечает она.
— Ты была немного навеселе, когда мы познакомились, — говорит Эйден.
— Знаю! — восклицает Грейс, отхлебывая из банки и широко раскрывая глаза. — Это было от двух бокалов вина.
— Ну, отлично. Я просто возьму это у тебя на некоторое время.
— Нет, нет, — протестует она. — Это, должно быть, не очень крепкое. Я ничего не чувствую.
Эйден бросает на меня быстрый взгляд.
— Мы будем держать её волосы, когда она потом блеванет?