Я уже заканчивала трапезу, когда командир Вейр спустился из кабинета, чтобы поприветствовать меня.
— Боюсь, тебе придется сегодня самой себя занимать, — добродушно сказал он, окончательно сменив гнев на милость. — Но можешь воспользоваться моей небольшой библиотекой.
— С радостью!
Книги, чашечка горячего взвара, записка от Даниеля с забавным рисунком — что еще надо для счастья!
В кабинете командира крепости в основном хранились труды по военному делу, но случайно затесались и пара томиков поэзии, и даже «Приключения юного аристократа» — книга, так любимая мною в детстве. Я уединилась с ней на диване, и время до обеда пролетело незаметно. Рекруты уже принялись накрывать на стол, когда я услышала в коридоре веселые голоса, и сердце мое сначала пропустило удар, а потом помчалось галопом.
— Сколько миражей сегодня убил? — весело интересовался Кайл.
— Три или четыре. Не запомнил, — ответил Даниель, явно рисуясь, наверное, он знал, что я подслушаю разговор.
«Мальчишки!» — мысленно фыркнула я.
Даниель вошел в столовую. Не знаю, сколько он на самом деле убил миражей, патрулируя территорию, но выглядел уставшим. Одежда пропиталась пылью, светлые волосы слиплись от пота, на лице темные разводы. Увидев меня, Даниель отсалютовал мечом, лишь после этого убрал его в ножны.
Меч сверкнул синим отсветом, и на секунду я забыла, как дышать. Колдун. Это его работа. Однажды он держал руку над этим мечом, заряжая его магией… Ну почему, стоит только на секунду забыть об этом страшном человеке, как напоминания о нем лезут из всех углов!
Даниель принял мою мрачную гримаску на свой счет. Похлопал по брюкам, выбивая пыль, посмотрел, как она, кружась, оседает на пол.
— М-да… Пойду приведу себя в порядок.
Уверена, в любой другой день он уселся бы за стол в том самом виде, в каком явился в крепость. Именно так поступили Блейз и Кайл. Даниель же вернулся спустя четверть часа в чистой светлой рубашке с расстегнутым воротом, волосы он вымыл и пригладил.
Трапезничали мы тесной компанией: командир крепости попросил принести обед к нему наверх. Мы вчетвером смеялись и болтали так, будто находились на светском приеме, а вовсе не в военной крепости за несколько десятков километров от Фловера.
В какой-то момент, когда Блейз был увлечен нарезанием отбивной, а Кайл отошел к камину подбросить дров, Даниель коснулся ладонью моего колена. И это вовсе не было случайностью — он ощутимо сжал его и погладил. А выражение лица его при этом было совершенно невинным. Оно и понятно, ведь никто из парней не должен был догадаться, что происходит, а меня бросило в краску, и руки так задрожали, что я вынуждена была положить столовые приборы, потому что вилка принялась отбивать дробь по фарфоровой тарелке.
— Не скучай тут без меня, — сказал Даниель.
Мой взгляд говорил красноречивее слов: «Буду скучать».
Под конец обеда доставили почту. Из Фловера она добиралась обычно два-три дня. Сначала в гарнизон, а уже после ее отвозили в крепость. Гонец вручил Даниелю письмо, и он чуть нахмурился, разглядывая обратный адрес.
— Что это ему вздумалось мне писать… — пробормотал он.
Я не видела адресата, но, кажется, узнала почерк отца Даниеля с вычурными завитками. У отца с сыном были не самые теплые отношения, видно, поэтому Даниель удивился, получив послание из дома.
— Что там? — не удержалась я.
— Потом прочитаю.
Даниель опустил конверт в карман брюк и поднялся. Через некоторое время он заглянул в столовую, уже переодетый в форму, кивнул на прощание. Лицо его было каким-то застывшим, а выражение глаз, когда он посмотрел на меня, сделалось странное. Так смотрят… Так смотрят, прощаясь. На мгновение мне стало страшно.
— Даниель!
— Да? — он вернулся и остановился на пороге.
— Будь осторожнее, пожалуйста.
Губы Даниеля дернулись в полуулыбке.
— Что ты, галчонок, я всегда осторожен.
Не знаю почему, но после нашего неловкого прощания в душе ненадолго поселилась тревога. Однако я успокоила себя тем, что мои нервы расшатаны после всего, что пришлось пережить в последние дни, вот и вижу опасность на ровном месте.
Я ждала его допоздна, но Даниель задерживался. Уже и ужин закончился, но компания Кайла и Блейза меня больше не радовала.
— Ты переживаешь за этого ухаря? — догадался Кайл. — Уж поверь, скорее миражи на Границе закончатся, чем с ним что-то случится. Видно, далеко забрались с отрядом. Не волнуйся, к утру он точно будет на месте, чтобы отвезти тебя домой.
Я выдавила улыбку и пробормотала слова благодарности.
Дочитывать книгу я поднялась в свою комнату. Зажгла свечи, одну поставила на подоконник. Не знаю, что я хотела этим сказать. Просто подумала, что Даниель, подъезжая к крепости, будет рад увидеть свет в моем окне. Будто это знак, что я его люблю и жду.
Вечером переоделась в рубашку, стыдливо стянула панталончики, решив, что их не помешает простирнуть. Хотя прежде я ничего не стирала на руках, с такой малостью справилась. Повесила их в неприметном месте, надеясь, что утром не придется натягивать на себя влажное белье.
Устроившись в постели, я немного погрустила о том, что Даниель не смог пожелать мне спокойной ночи, но успокоила себя тем, что завтра нам предстоит долгая дорога в город, и за эти часы мы успеем обговорить нашу будущую жизнь.
В книге оставалось несколько последних страниц, поэтому я решила закончить с ними прежде, чем усну, и сама не заметила, как погрузилась в дрему, даже не погасив свечей.
Разбудил меня стук в дверь. Наверное, я спала недолго, потому что, хоть некоторые свечи оплавились, превратившись в сталагмиты из воска, кое-где еще тлели огоньки, неярко освещая комнату.
— Кто там? — хрипло спросила я.
— Это я.
Даниель? Так поздно?
— Входи.
Я пригласила его в комнату прежде, чем сообразила, в каком неподобающем виде нахожусь. В постели, в рубашке, да еще и без панталончиков. Я быстро приподняла подушку, села, а одеяло по бокам заправила под себя.
Даниель уже привел себя в порядок, переоделся в знакомую рубашку, на глаза свесилась мокрая челка, и капельки воды блестели на лбу.
— Ты не возражаешь? — спросил он, демонстрируя курительную трубочку, зажатую между пальцев.
Вопрос меня удивил. Папа никогда не вдыхал запаха ароматных трав, находясь с нами в одной комнате. Не принято было это делать при дамах. Но в крепости царили простые нравы, мужчины успели позабыть о манерах, навязанных обществом, и к тому же Даниелю после трудного дня наверняка хотелось расслабиться. Пусть. Главное, что он рядом.
Я покачала головой: «Не возражаю». Даниель прикурил от огонька свечи, присел на край постели, вытянул ноги и долгое время молчал, стряхивая пепел в блюдце, на котором тлел огарок. Красный огонек курительной трубочки казался глазом какого-то невиданного зверя, который медленно перемещался то вверх, то вниз: Даниель курил не торопясь, надолго задерживая дым. В воздухе запахло пряностями и горечью.
Интересно, о чем он думал, пока тлела завернутая в тонкую бумагу травяная смесь. Он смотрел на меня не улыбаясь, но очень внимательно. Так, будто впервые увидел и я была незнакомкой, а не Агатой, которую он знает всю свою жизнь.
Конечно, это мне мерещилось. Даниель устал, вымотался, и, вероятно, в голове его не было ни единой мысли, когда он скользил по мне бездумным взглядом.
— А ведь я помню тебя в люльке, — сказал он и наконец улыбнулся. — Твой папа с гордостью демонстрировал орущий сверток, а я думал: какая ты страшненькая!
— Что?! — деланно разозлилась я и подпихнула его ногой через одеяло. — А ну повтори!
На самом деле я не верила, что Даниель, в ту пору двухлетний мальчишка, мог запомнить этот момент. Скорее всего, он решил затеять нашу любимую игру «Разозли Агатку и получи подзатыльник». Я обрадовалась, что он снова превратился в прежнего, беззаботного Даниеля.
Он шутливо отпрянул от моего тычка, затушил окурок о блюдце.
— Но потом из маленькой колючки ты внезапно превратилась в очаровательную девушку, — заметил он, уже серьезно.
Я разулыбалась — много ли внимания нужно влюбленной девушке, чтобы почувствовать счастье, — и замерла. Такие слова казались прелюдией к чему-то важному. После обычно следует признание: «Стань моей женой, Агата. Я люблю тебя и всегда любил».
Я ждала, а Даниель молчал. Смотрел. И будто бы снова видел не меня, а кого-то другого.
А потом что-то словно неуловимо изменилось. Его напряженные плечи расслабились, лицо разгладилось, точно он принял какое-то решение.
*** 20 ***
— Скучала без меня? — весело спросил он.
— Нет, не очень, — в тон ему ответила я.
«Скучала, ужасно скучала, ты же знаешь!»
— Я провела вечер в компании юного аристократа.
Я гордо продемонстрировала книгу, которая укатилась под бок и уже давно натирала кожу острым углом.
— Ах, этого аристократа! — воскликнул Даниель. — В таком случае я вызываю его на мужской разговор!
Он отобрал у меня книгу, а я, хохоча, принялась с ним бороться, пытаясь ее вернуть. Одеяло сбилось, оголив ноги, но в пылу сражения я совсем забыла о том, что мне уже не десять лет и что Даниель не должен видеть мои обнаженные икры до свадьбы. Я лягалась и смеялась, вспомнив, как в детстве в похожем сражении наставила Даниелю синяков.
Я смеялась до тех пор, пока Даниель не сжал одной ладонью мою ступню, останавливая ее на подлете, а другой — икру. Мои ноги были полностью в его власти. А я оказалась беспомощной, лежащей перед ним на спине. Да еще вспомнила, что панталончики сейчас сушатся у окна, и кровь бросилась к лицу. От взгляда Даниеля меня скрывал край одеяла, но стоит ему подняться чуть выше, мой конфуз станет очевиден.
Я замерла, тяжело дыша под его пристальным взглядом. Но вот Даниель пощекотал мою пятку, и я фыркнула.
— Какая сладкая ножка.
Даниель наклонился и куснул меня за большой палец на ноге. Я вздрогнула и вскрикнула. Не от боли. От необычности происходящего. Во всех наших играх и сейчас, и прежде мы не заходили так далеко.
— Пусти… — прошептала я, придавливая одеяло к бедрам.
— Не бойся, галчонок. Чего ты боишься? Это же я.
Это был Даниель. Мой Даниель. И все же раньше он не смотрел на меня так… Так… Я не могла подобрать слов.
Даниель медленно-медленно убрал мои руки с одеяла, освобождая его. Мое горячее бедро было в паре сантиметров от его пальцев. Свечи в комнате почти все погасли, продолжала светить только та, что стояла на окне, ведь я специально выбрала самую большую.
Я быстро дышала, в груди сделалось горячо, и я никак не могла остудить этот жар. Я слышала, что и дыхание Даниеля сбивается, а еще он иногда сглатывает, будто что-то мешает в горле.
Я знала, чего он хочет. Я была невинной, но все-таки не дурой.
— Не могу, не могу… — пробормотала я. — Нельзя ведь… Нельзя…
— Почему же нельзя?
И голос у Даниеля был какой-то новый, лукавый.
— Ну, ну, ну… — сказал он уже тише. — Ведь ты меня любишь…
— Люблю…
Это было чистой правдой. И в принципе, какая разница, когда это произойдет — сейчас или позже, когда мы произнесем необходимые клятвы? Ничего уже не изменится, я стану ему настоящей женой.
Он потянул одеяло, будто спрашивая разрешения, и я позволила ткани скользнуть по ногам, обнажая их до самых бедер. Мы оба приглушенно ахнули.
— Тихо, тихо…
Даниель положил обе руки мне на бедра и потихоньку заскользил по коже, которая вмиг покрылась пупырышками.
— А где твои панталончики, хитруля? — улыбнулся он. — Знала, что я приду?
Я замотала головой, готовая начать оправдываться, но Даниель запечатал мой рот поцелуем еще более страстным, чем вчера. Одна его рука легла на мой обнаженный живот и обжигала, точно была горящим углем. И этот второй поцелуй вышел у меня неловким, но Даниель только рассмеялся и снова сказал, что я открываю рот, будто птенец.
После того, как одеяло больше не укрывало меня, он вдруг сделался гораздо смелее и будто старше. Он точно знал, что делать, в отличие от меня. И хотя он часто дышал, охваченный желанием, не терялся и все дальнейшее взял на себя.
Хотел приподнять мою рубашку еще выше, но я вцепилась в подол и закусила губу.
— Ладно, — согласился он. — Это после.
Зато свою рубашку стянул через голову, обнажая крепкий торс. Меня наполнила нежность, когда я посмотрела на его белые плечи. Почему-то снова вспомнила маленького Даниеля в брызгах воды — летом нас иногда вывозили на озеро, где мы резвились на мелководье.
— Приподнимись-ка.
Я не поняла зачем, но послушалась. Он подсунул рубашку под мои бедра.
— Потом выкину. Не менять же белье.
Я опять задохнулась, испугалась, а Даниель с каждой секундой становился все увереннее.
— Надо тебя немного подготовить. Не пугайся.
Не пугайся? Я охнула, выгнулась дугой, когда пальцы Даниеля тронули тайное, стыдное. Неосознанно я попыталась отстраниться, но он удержал мои колени, надавил, раздвигая.
— Ты ведь хочешь, чтобы все прошло хорошо? Будешь послушной девочкой?
Не знаю, что я должна была чувствовать по мнению Даниеля, но я ощущала только стыд, и самую капельку было больно. Не знаю, как так получилось и почему я начала плакать, но Даниель глянул даже сердито.
— Плакса…
Но потом нежно погладил по щеке.
— Ну что ты, что… Разве ты этого не хочешь?
Я не знала ответа. Разве этого вообще можно хотеть? Этого вообще кто-нибудь хочет? Но я любила Даниеля, мечтала прожить с ним жизнь, и если для этого требуется немного потерпеть, что же, от этого еще никто не умирал…
Я судорожно кивнула несколько раз. Щеки мои горели, сердце стучало.
Поцелуй, страстный, обжигающий, меня уже не удивил. Я даже, кажется, приспособилась и делала робкие попытки ответить. Даниель целовал меня довольно долго, так что голова начала кружиться. Я не заметила, как рубашка оказалась задрана и как сам он уже освободился от одежды.
Он взял меня за бедра, притягивая к себе. И было в этом жесте что-то животное, что-то собственническое, древнее и опасное. Я вздрогнула, стремясь сжать колени, но он не позволил.
— Тихо, тихо, тихо…
— Ой, как больно…
— Ну потерпи, что же поделать, — сказал он строго, а мне так хотелось, чтобы он прошептал нежное, чтобы утешил.
Нелегко мне дались эти первые минуты. Я стонала и всхлипывала, пока Даниель уверенно продолжал присваивать меня себе.
— Я люблю тебя, — прошептала я сквозь слезы, и сразу стало как-то легче, поэтому я принялась повторять, как заклинание: — Я люблю тебя. Я люблю тебя…
— Да, да, да… — отвечал Даниель. — Тихо, тихо, галчонок.
Все продолжалось, к счастью, не очень долго. Тяжело дыша, Даниель навалился на меня, сжал в объятиях, застонал. Но не так, как стонала я. Ему было хорошо, и я порадовалась, что доставила ему удовольствие.
Минуту или больше мы лежали, переплетя ноги и руки. Я чувствовала горячее дыхание Даниеля на своей шее. Его кожа покрылась капельками пота, и сбившаяся, измявшаяся рубашка пропиталась этим потом.
— Вот умница, — сказал он, целуя меня в щеку, но поцелуй вышел быстрым, как будто случайным. — Все девчонки одинаковые. Пищат, плачут, а потом довольные.
Когда все закончилось, меня начала колотить дрожь, и я теснее прижалась к Даниелю, чтобы чувствовать его тепло. Он лежал сонный, расслабленный и лениво накручивал на палец прядь моих волос.
— Давай спать, — предложил он.
А потом, опомнившись, вытащил свою рубашку и, зевая, кинул на пол. На белой ткани темнели пятна. Только сейчас я до конца осознала, что Даниель сделал меня женщиной.
Кажется, я вздрогнула, и Даниель погладил меня по руке, которой, оказывается, я все это время судорожно сжимала уголок подушки, цеплялась за нее, будто за спасательный круг.
— Сейчас уже не больно? — спросил он, и голос стал прежним, голосом моего Даниеля.