— Тогда я тебя расстрою, — плотно, спиной прижимаю я её к себе. — Я всегда буду стоять за тобой, хочешь ты этого или нет. Но от этого твоё мнение не станет менее ценным. Хочешь ещё что-нибудь сказать?
— Да. Что это всё. И это ничего не меняет. Я люблю тебя. Я люблю твою дочь как свою. Я вернулась ради тебя. И только ради тебя. Но я рядом с тобой не потому, что должна. Не потому, что мы связаны какими-то обязательствами, обещаниями, клятвами, обетами. Я рядом, потому что хочу.
— Ты знаешь, — обнимаю я её двумя руками, — мой отец говорил много умных вещей. Некоторые я недопонимал по малолетству. До некоторых ещё не дорос. Но у меня всегда была хорошая память. И я запомнил одну его фразу, смысл которой понял только что. «Если предашь одну женщину, — сказал он как-то, — то потеряешь весь мир». Так вот, ты можешь соглашаться или нет, но я тебя всё равно не предам.
— Твой отец был просто краснобаем, Гош, — усмехается она. — Но жизнь слишком сложна, чтобы бросаться такими обещаниями. Так что не надо этого пафоса. Не надо громких слов про предательство, про верность, про то, что ничего не изменится. Все меняется, Гош. Всё!
— Только за то, что она посеяла в тебе эти сомнения мне хочется придушить Феодору. Да и Катарину заодно, — вот теперь я точно понимаю откуда ноги растут у её неожиданного упрямства.
— И зря. Потому что Феодора права, Гош. Возможно, тебе придётся выбирать. Я не поеду с тобой на эту встречу с Шарлотой, — освобождается она из моих объятий и снова разворачивается лицом. — Не хочу знать, о чём вы будете с ней говорить. И на самом деле я не хочу знать о тебе всё. Некоторые вещи так просто категорически не хочу слышать, например, про Катарину. И даже заткну уши, если ты об этом заговоришь. Главное не то, о чём ты сказал или не сказал. Главное — доверие. Знай, — закрывает она мне рот, когда я снова пытаюсь возразить. — Просто знай, что как бы ты ни поступил, я верю, что у тебя были на это причины. Значит, иначе ты не мог. И я всегда буду думать именно так. Какое бы решение ты ни принял, оно правильное.
Я понимаю всё, я же не дурак. И этот карт-бланш жениться на какой-нибудь принцессе, что она мне дала, не приняв и не отвергнув моё предложение. И про молчание и предательство — чтобы я не смел признаваться ей в своих грехах. А как изящно она посоветовала мне засунуть в задницу свою категоричность. Да, я никогда не знаю, чего от неё ожидать. Но как же плохо она знает меня!
— Да, жизнь сложна, опасна и непредсказуема, Даш, ты права. Но я уже сделал тебе предложение. И я буду ждать ответа сколько потребуется. Хоть всю жизнь. Как бы ты ни была упряма, я упрямее.
Я встаю сам и помогаю подняться Дарье.
— Прости, — вздыхаю, обращаясь к скромному кольцу из белого металла с голубым прозрачным камнем, зажатому у меня в пальцах.
— Оно дорого тебе?
— Его дала мне мать. И сказала надеть на палец той девушке, с которой я буду готов прожить до старости. Но, не поверишь, ни разу ни на чьём пальце оно так и не побывало, — снова подкидываю я кольцо, ловлю и зажав в кулаке, засовываю в карман.
— А как же Аурелия? — оглядывается Дарья по сторонам. — Вас ведь венчали в этом храме.
— Ты знаешь, что это был за брак.
— Но твоя жизнь не началась с коронования и Катарины. Сколько тебе тогда было? Тридцать? Неужели до этого ты никого не любил?
— И всё же этому кольцу не повезло быть подаренным.
— Почему?
— Для той, которая не хочет связать со мной жизнь, ты задаёшь слишком много вопросов.
— Прости.
— Ничего. Просто всё ещё не могу поверить, что ты меня вот так, — пожимаю я плечами. — Как там говорят в вашем мире? Отшила? Бортанула? Отправила в пешее эротическое путешествие?
— Я дала тебе шанс принять взрослое обдуманное решение, а не бежать скорее жениться потому, что у тебя «женилка» выросла. Или ты боишься, что меня уведут у тебя из-под носа?
— Мн-н-н… — понимающе мычу я. А я всё думал, намекнёт или не намекнёт она про Брина.
— Ладно, сказочка моя, — целомудренно целует она меня в щёку. — Выше нос, Георг Пятый! Мы не прощаемся. Не расстаёмся, — отступает она назад. Пытается шутить. Пытается улыбаться. Но улыбка, в которую тянутся её губы, кажется приклеенной. — Знаю, тебе о многом нужно поговорить с Эрминой, поэтому я вас оставлю. Люблю тебя. Всё ещё люблю, — пятится она к выходу, словно не хочет уходить, но всё равно переставляет ноги.
— Даш!
— Встретимся дома! — запрещает она мне приближаться, предостерегающе выставив руку.
И дверь за ней закрывается.
А я не нахожу в себе сил даже стоять. Я просто падаю перед гобеленом на колени как подкошенный.
— Прости меня, Эрмина. Я так много всего хотел тебе сказать, но сейчас всё это уже неважно. Надеюсь, ты и так всё про меня знаешь.
И роняю голову на сложенные на возвышение руки.
«Она отказалась… Моя Дашка. Она…» — такая пустота, что я даже слов не нахожу. Меня словно растоптали, размазали, разбили как глиняную куклу. Я даже не знаю как с этим дальше жить, с ощущением, что я ей не нужен. Что в любой момент она сделает шаг назад, отпустит руку, и я полечу в эту пропасть... один.
Дверь снова открывается. Наверно, Барт. Очередной раз пришёл проверить как я.
— Барт, я… — разворачиваюсь, — сейчас… Даша?
— Я тут подумала, — решительно вытирает она обеими руками слёзы, шагая ко мне. — А не пошли бы они все на хер! Давай сюда своё кольцо!
Глава 54. Даша
Нет, сначала я его заобнимаю, зацелую, затискаю, а потом уже позволю залезть в карман за кольцом.
Да как я вообще могла уйти! Целых два шага сделать от двери!
На большее правда меня не хватило, но это невыносимое ощущение, этот ужас снова его потерять, я никогда не забуду.
А уж когда я увидела, что он лежит как Чудище из «Аленького цветочка», у меня чуть сердце не остановилось.
— Кого я обманываю, Гош, — опускаюсь с ним рядом и прижимаю к себе так, что аж руки немеют. — Не могу я без тебя. И никогда не смогу. И не хочу. И не буду.
— И не надо, — улыбается он грустно. — Можно подумать, я без тебя могу.
— Так глупо, — вытираю я глаза. — Мы ведь не расставались. Я ведь даже «нет» не сказала, но нас словно разлучили. У меня словно тебя забрали.
— Нас никто и никогда не разлучит. Я здесь. Я с тобой, — обнимает он меня. — И меня никто у тебя не заберёт, если только ты сама меня не бросишь.
— Прости меня, — задираю я голову.
— И ты меня прости, но второй раз на колено я вставать не буду, — шепчет он, склонившись к моему уху.
— Нет, ну как так-то? — притворно возмущаюсь я.
— Этот шанс ты, увы, упустила, — помогает он мне подняться. — Как и свой шанс сбежать, — улыбается он, и не думая снова вручать мне кольцо.
Более того, под моим недоумённым взглядом он идёт мимо, к выходу. И я было иду за ним, но теперь он останавливает меня рукой. И, конечно, я понимаю, что он обиделся. Что это было для него потрясением, ударом, шоком. И что он мне, наверно, этого никогда не простит. Но он кому-то что-то говорит в приоткрытую дверь и возвращается такой довольный, с такой коварной улыбкой, что я не знаю, что и думать.
— Прошу, — церемонно приглашает он меня в увитую цветами арочку снова. И даже любезно предоставляет свою руку, чтобы меня туда сопроводить.
И руку мою не отпускает, когда в дверь первым забегает запыхавшийся священник, следом влетает Карл, а потом и сладкая парочка — Барт и Гриф. Как же мы без них-то!
— Ваше Величество, — остановившись перед нами, поправляет белый воротничок старичок священник, седой, опрятный и похожий на доброго гнома, пока я ошарашенно моргаю, откровенно открыв рот и по-настоящему растерявшись.
— Может, всё же не будем торопится? — второй раз делаю я слабую попытку не выйти за него замуж.
— Нет, спасибо, — уверенно возражает он. — Этой херни я уже сегодня наслушался. Но не волнуйся, с лошадками я тебя не кину.
— А эти двое, видимо, для того, чтобы я снова не сбежала?
— Да я и без них бы справился, — довольно улыбается он. — Теперь, когда знаю, что свободу выбора тебе давать нельзя.
— Ну вот что за дикарь, а? — укоризненно качаю головой я.
— Я — дикарь? — возмущается он. — Нет, вы слышали? Я в кои веки решил предложение сделать как нормальный человек. Она меня послала, а я ещё и дикарь. Станешь тут дикарём, когда только под страхом смертной казни, а иначе ты не соглашаешься. Так что не будем откладывать.
— Тиран нисчастный, — притворно дую я губы.
— Нет, я очень счастливый тиран. Но по поводу всех твоих возражений я всё же тебе отвечу, — разворачивает он меня лицом, заставляя посмотреть на себя. — Я не тороплюсь, Даш. Я не боюсь никаких соблазнов. Я вообще ничего не боюсь больше. Но я хочу, чтобы ты не просто была рядом. А однажды назвать тебя своей женой. Женой, слышишь? Матерью наших детей. Хозяйкой нашего дома. Потому что люблю тебя. Потому что ты моя. Моё всё: свет, воздух, сила, поддержка, опора, ум, честь, совесть… моя жизнь. Жизнь, которой я без тебя не представляю. Всё просто, Даш. В этом мире постоянно что-то происходит: то война, то зима, то враги, то заговоры, то голод, то болезни, но моего решения это не изменит. Я люблю тебя. И перед лицом людей и магических существ, перед ликами богов и в присутствии святого отца, с чистыми помыслами и открытым сердцем я спрашиваю тебя, Дарья Смирнова: ты выйдешь за меня замуж?
Он протягивает ладонь, на которой лежит кольцо, и ждёт. Снова ждёт моего ответа.
Так вот зачем был нужен священник, Карл и эти двое молчащих и лыбящихся истуканов. В качестве свидетелей. Чтобы впредь у меня, как минимум, не было соблазна отказаться от своих слов.
И, наверно, это очень долгие секунды в его жизни. В нашей жизни.
«Но, нет, родной мой, ты прав, второй раз за день я одну и ту же ошибку не совершу», — поднимаю я на него глаза.
— Да, Георг Рекс Пятый... — и у меня аж горло перехватывает, когда он с облегчением выдыхает и закрывает глаза. — Да, Гош, тысячу раз «да», — накрываю я его ладонь своей. Он открывает глаза. Наши взгляды встречаются. — Я выйду за тебя замуж.
И ровно в тот момент, когда он сжимает мою ладонь, с арки срывается белый лепесток и падает точно на наши сцепленные руки. А потом ещё один, и ещё, ещё…
Лепестки летят и летят, ложатся на волосы, руки, плечи, опускаются под ноги, покрывают белым ковром пол.
— Эрмина, — выдыхаю я, поворачиваясь к гобелену.
— Она благословляет нас, — кивает Георг.
— Ваше Величество, — смущённо покашливает священник, — кольцо.
— Чуть не забыл, — вытаскивает он перстенёк из-под моих пальцев.
— Подожди, но у меня же уже есть кольцо, — достаю я из кармана то, что Георг мне однажды уже подарил. Именно за ним я ходила «переодеваться». — Я всё искала удачный повод сказать, что я его тоже храню.
Глава 55. Даша
— Мы отдадим их ювелиру, — снимает Гошка своё и кладёт рядом в мою руку, — и они станут обручальными. А пока примерь вот это.
И мне так не хочется его сегодня снова расстраивать, но мамино кольцо, что он одевает на мой безымянный палец, мне большое. Да он и сам это видит.
— Орт! — разочарованно выдыхает он. И знаю, у него есть оправдания почему он не подогнал его по размеру, но они не успевают сорваться с его языка.
— Ну, наконец-то! — восклицает где-то у меня над ухом Карл. — Думал, так и проторчу здесь всю ночь без дела. Пиано! — осыпает он снопом зелёных мою руку и не дрогнувшего священника. — Обращайтесь! — с гордым видом засовывает в ножны свою мелкую шпажку, когда тонкий ободок с голубым камнем по центру, плотно обхватывает мой палец.
И рука у меня дрожит, когда, согнув её, я предъявляю моему упрямцу украшение. И мой король после всех волнений этого дня наконец довольно выдыхает и вот сейчас, вижу, действительно полноценно, убедительно счастлив.
— Я ведь могу поцеловать свою невесту? — поднимает он моё лицо за подбородок.
— Да целуйте уже, Ваше Величество, целуйте, — улыбаясь, подсказывает Гриф.
— Пора бы уже, — поддерживает его Барт, переступив с ноги на ногу.
— Я даже отвернусь, — сотрясает арку Карл, осыпая нас новым градом лепестков.
— Не слушай их, — шепчет мой король, прежде чем накрыть мои губы своими, но эти сволочи всё равно свистят, улюлюкают, хлопают в ладоши. В общем, мешают как могут, потому что мы ржём вместо того, чтобы целоваться.
— Так всё, пошли все вон отсюда, — бросив безнадёжное в таких условиях занятие, выгоняет их Георг. — Благодарю вас, святой отец! — пожимает руку священнику. — Карл, не вздумай лететь сам. Гриф, проводите его до самого дома.
А потом поднимает меня на руки.
— Да куда уже я денусь с подводной лодки, — обнимаю я его за шею. — Ни к чему снова так напрягаться, Гош.
— Нет, я тебя сюда принёс, я тебя и унесу, — выходит он в дверь со мной на руках.
И упрямо несёт вниз по лестнице. И даже в карету, пригнувшись, вносит меня на руках. И опускает не на ледяное сиденье, а так и оставляет у себя на коленях.
— Что написано на этом кольце? — кручу я блестящий ободок одного из парных колец, что остались у меня.
— А ты не знаешь? — удивляется он. — Тогда скажу за поцелуй.
— Говори сейчас. А поцелуй дома верну. Здесь всё же церковь… рядом, будем вести себя прилично.
— Ага, щаз, — кивает он, подставляя губы.
— Судя по твоему хитрому лицу, — я тоже и не думаю сдаваться. — Тут написано: «Осторожно, злая собака!»
— Ничего-то от тебя не утаишь, — ржёт он.
— Говори, а то сама узнаю, — прищуриваюсь я.
— Пять минут как невеста и уже даже целовать не хочет, — усмехается он, стуча по крыше кареты в знак того, что можно ехать, а потом прижимает меня в себе. — Ты правда не знаешь?
— Иди сюда, — устав спорить, облизываю я его губы. Такие родные. Такие желанные. Любимые. Требовательные. Мои. И честное слово, они стали слаще.
Как всё же он был прав, что настоял. Что-то действительно в этом есть — почувствовать себя невестой. Что-то глубокое, правильное, настоящее. И восхитительно, опьяняюще приятное — быть невестой Георга, мать его, Пятого.
— Спасибо! — разрываю я поцелуй, чтобы сказать ему это. — Спасибо, что предложил.
— Спасибо, что согласилась, глупышка моя, — целует он мою окольцованную руку. — Нет, на самом деле ты, конечно, очень умная. Но такая глупышка.
— Да, — покорно соглашаюсь я. — Я даже не знаю, что здесь написано, — снова показываю я кольцо.
— Здесь написано: «Собственность Георга Рекса Пятого». Вот видишь, — показывает он на надпись «Pos.GRV».
— А дальше? «Прошу вернуть за вознаграждение?» — улыбаюсь я.
— Какое ещё вознаграждение? Немедленно, безоговорочно, под страхом смертной казни вернуть!
— А у тебя на кольце? Что ты моя собственность?
— А ты сомневаешься? — усмехается он.
— Можно я тебе кое в чём признаюсь, Георг Рекс Пятый, в качестве подарка к помолвке? — разворачиваюсь я к нему всем корпусом. — Я ни черта не понимаю по твоему лицу. Когда ты шутишь, а когда нет. Когда врёшь, а когда говоришь правду. Так что знай, если ты мне изменишь, я всё равно не пойму это по твоей невозмутимой роже.
— Тогда я признаюсь сам, — подтянув меня к себе, шепчет он в самое ухо. — Я её даже не поцеловал. Слышишь? Даже не поцеловал. Не смог.
Я зажимаю уши, но уже поздно: я всё слышала. И он даже не уточняет о ком он говорит, потому что понимает, что я это понимаю.
— Но хотел? — не могу я, конечно, промолчать.
— Да. Но она не ты, — упирается он лбом в лоб. Скользит по виску, по щеке, зарывается носом в ямочку ключицы. И замирает там, тяжело, устало, печально вздохнув.
— А про ту девушку, что ты любил раньше, расскажешь?
— Я расскажу тебе всё. Ты ведь не угомонишься, пока не узнаешь, хоть и будешь усиленно отрицать это, — улыбается он. — Ведь я даже не сказал, что любил её.