У окна раздался скрип. Хоть сознание мое и было сонным, я среагировала мгновенно. Резко повернула голову, не обращая внимания на резкую боль в затылке. Посмотрела в окно, и мое сердце ухнуло в пятки. Сюда, на третий этаж роддома, взобрался крупный мужчина в темной одежде, полностью скрывающей его тело и лицо. Раздался лязг металла, и в следующую секунду меня пробрала дрожь: окно открылось, и в комнату с новорожденным младенцем проник морозный воздух.
Хотелось закричать. Я должна закричать! Позвать на помощь, ведь у палаты наверняка дежурят Манкуловы. Не могли же они меня бросить одну? Что могу сделать я, слабая девушка после операции, против этого бугая? Да он меня один раз в живот ударит, и все кишки наружу вылезут. Но страха за себя не было и в помине. Я боялась за своего сына. Малыш мирно спал в своей кроватке, а акушерка опять куда-то вышла. В конце концов, ей тоже нужно поспать, но здесь мой ребенок остался абсолютно беззащитным! Тем временем, мужчина в маске спрыгнул с подоконника в палату и плотно закрыл окно. Я лежала, не шевелясь, судорожно соображая, что можно предпринять в такой ситуации.
Даже если за дверью кто-то дежурит, он не успеет вовремя. Проникшему сюда мужчине ничего не стоит перерезать горло мне и моему ребенку, а потом скрыться через окно. Нужно как-то помешать ему, преградить путь, задержать хотя бы на тридцать секунд, которые спасут меня и моего сына. Мужчина в темных одеждах остановился в трех шагах от меня и ребенка. Хорошо, что кувез с малышом стоит так близко ко мне. Я могу видеть своего малыша, который спит крепким младенческим сном и даже не подозревает о том, что ему и маме угрожает опасность.
К моему носу подкрался запах. Это удивительно, но почти сразу после пробуждения я начала ощущать оттенки запахов. Заложенность носа не исчезла полностью, но я ощущала ароматы. И сейчас я точно могла сказать, кто стоит в трех шагах от меня. Я узнала его. Не по фигуре, не по злобному сопению, не по сверкающим в ночи волчьим зрачкам, а именно по запаху. По тому самому, который я учуяла еще в пещере, будучи в заточении, сходя с ума от страха и безызвестности.
Глава 41
Борис. Это он. Фигура, показавшаяся мне в полумраке мощной, на самом деле была просто жирной. Прежде я старалась не думать об этом человеке плохо, но сейчас всерьез задалась вопросом: насколько же нужно было запустить себя и подавить волчью ипостась, чтобы так располнеть? Что-то подсказывает мне, что тут не обошлось без каких-то препаратов. Просто так невозможно растерять свою волчью природу, в основе которой — сила.
Я старалась дышать ровно, чтобы подлец принял меня за спящую, но нахлынувшее осознание заставило дыхание сбиться. Это ведь он, склизкий червяк, похитил меня! Он держал меня в пещере, вливал в мое тело какую-то дрянь и едва не убил. Подлый, мерзкий, никчемный пес! И сейчас явился в роддом явно не для того, чтобы поздравить с рождением сына. Если поначалу мной завладел липкий страх, то сейчас кровь разогрела ярость. Нет, я не позволю этому уроду вредить себе и ребенку! Будто услышав мои мысли, эта вшивая собака бросилась на меня. Тело не парализовало от страха, а, напротив, оно будто получило прилив энергии.
Я ощутила, как Борис своей огромной тушей навалился на меня, сжав на горле крупные пальцы. Сама не понимаю, откуда у меня взялись силы, чтобы противостоять этому бугаю. Одно я понимала точно: убив меня, этот урод разделается и с моим сыном. Он сделает все, чтобы причинить Роману как можно боли и страданий. Странно, но именно в это мгновение я как никогда отчетливо поняла: я и Рома-младший — это самые дорогие люди в жизни альфы Манкуловых.
Моя волчица пришла в неописуемую ярость. Несмотря на боль и слабость, она нашла в себе силы на частичную трансформацию. Мои ногти превратились в острые, как бритва, волчьи когти. Одно движение — и мне на лицо закапала теплая кровь Бориса. Похоже, рана получилась достаточно глубокой, и этот шакал ослабил хватку. У меня были доли секунды, чтобы вырваться. Короткие мгновения, которых должно было хватить, чтобы хоть кто-то за дверью услышал шум. Не могут же меня бросить?! Роман, хоть и ушел, не мог оставить сына без защиты.
Будто отзываясь на мою немую молитву, дверь с палату с грохотом распахнулась. Уличив момент, я от души пнула Бориса в живот — благо, он не догадался блокировать мои ноги, навалившись лишь на шею. Мой похититель согнулся, злобно пыхтя, как огромный еж. Я сама от себя не ожидала такой прыти! Как обезумевшая, била его изо всех сил везде, куда могла попасть, до тех пор, пока пальцы на моей шее не разжались окончательно. Кто-то оттащил Бориса от меня и ребенка. Будто в замедленной съемке я видела, как его красное, тучное, перекошенное злобой лицо удаляется от меня, а пальцы-сосиски тянутся, не желая расставаться со своей жертвой. Эта картина еще долго будет сниться мне в кошмарах.
Все смешалось в какой-то сумбур. Я ощущала запахи Манкуловых, звуки борьбы с другой части палаты. Кто-то кричал, матерился. Кажется, раздался даже хруст костей. Встав с кровати, я трясущимися руками взяла из кроватки спящего Рому и быстро выбежала вместе с ним. Перед глазами мелькали синие стены коридоров роддома. Я слышала какие-то голоса, но не слышала, что они мне кричат. Лишь когда мои плечи обхватили сильные руки, уверенным движением заставив стоять на месте. Я крепко прижимала к себе сына, который, на удивление, все еще спал на моих руках.
— Всё, — голос Романа обжег мое ухо. — Всё, успокойся, — прошептал он, бережно прижимая нас с сыном к себе. — Он больше тебя не тронет. Ты больше никогда его не увидишь, обещаю.
Объятия Романа дарили потрясающее чувство защищенности. Его руки буквально прогоняли из души страх, давали возможность почувствовать себя в безопасности. Его запах — родной, терпкий, пробирал меня до костей. Войдя через нос, он вызвал мурашки по всему телу, которые перекрыли дрожь от пережитого страха. В тот момент я даже не думала о страшной обиде на него. Просто доверилась сильным рукам, всей душой веря, что он защитит своего сына и его мать.
Роман подхватил меня на руки прямо вместе с ребенком. Он держал меня, а я держал нашего сына. Только теперь заметила, что мои босые ноги подрагивают, будто по ним пропустили электрический ток. Я плохо соображала, не могла сориентироваться в пространстве. Если бы не Роман, то, наверное, бегала бы по роддому как умалишенная. Муж занес меня в одну из палат и крикнул, чтобы позвали медперсонал. Он уложил нас с сыном на кровать, но стоило его рукам отпустить меня, как из горла вырвался испуганный стон. Нет, только не это! Он не может оставить меня! Только не сейчас, прошу, только не в эту страшную минуту!
— Не бойся, я не уйду, — будто услышав мои мысли, Роман сочувственно улыбнулся. — Дай мне его, — с каким-то затаенным стеснением попросил он, с волнением глядя на малыша. — Что сделал с тобой этот слизняк? Ты ранена? — альфа метнул в меня обеспокоенный взгляд.
Я опустила на сына растерянный взгляд. Отдать его кому-то сейчас, когда я едва не рассталась с малышом навсегда? Но ведь речь идет об его отце, о том, кто не причинит ему вреда никогда. Никто, кроме Романа, никогда не даст нашему сыну той заботы и любви, какую может дать только родной отец.
— Хорошо… — разжала руки, позволяя Роману принять из них малыша.
— Это чудо, — Манкулов не отошел от кровати, с нежной улыбкой глядя на сына. Он покачивал спящего малыша, не отрывая от него влюбленного взгляда. — Как мы его назовем? — шепнул он.
— Роман, — ответила я, хотя от волнения зуб на зуб не попадал. — Я назвала его Роман.
— Роман Романович? — Манкулов поднял на меня изумленный взгляд. Такого он точно не ожидал услышать. — Юля, ты уверена? — он метнул в меня скептический взгляд.
— Абсолютно, — нашлись силы, чтобы сверкнуть глазами на мужа. Пусть даже не думает спорить! Я этого мальчика носила, в муках рожала, а теперь мне кто-то будет указывать, как сына назвать? По традициям оборотней, это право принадлежит отцу ребенка и его старшим родственникам, но сейчас мне плевать на правила. Ни одна традиция не оградила меня от того, что я осталась одна с ребенком на руках, была вынуждена ограбить собственного отца, а отец моего малыша все это время, как оказалось, был жив! Пусть катится все к черту. Я назвала его Романом! И пусть попробуют оспорить это.
— Манкулов Роман Романович, — альфа прокатил имя сына на языке. — Неплохо, — хмыкнул он, с трудом сдерживая ехидную усмешку. Я видела, что такого Роман не планировал и не предполагал. Более того, мое решение кажется ему смешным. Что ж, пусть смеется, сколько хочет. Я не собираюсь менять свое решение! — А как ты будешь звать нас? — он попытался разрядить обстановку, отвлекая меня милыми семейными разговорами. — И он Роман, и я Роман. Как понять, кого именно мама сейчас будет ругать? — рассмеялся альфа.
— Его я буду звать по имени, а тебя исключительно по фамилии, Манкулов, — прошептала я, жестким нажимом выделив обращение к мужу. Вновь сердце обожгла обида. Не могу ничего с собой поделать. Одна половина моей души радуется тому, что Роман жив. Я чувствую, как затягивается рана, образовавшаяся от известия от его смерти. В то же время, другая ее половина сгорает от чувства предательства. Я разрывалась между двумя такими разными эмоциями. Одновременно хотелось броситься в объятия Романа и в то же время хотелось отпинать его. Манкулов уложил малыша в стоящий неподалеку кувез и присел рядом со мной.
— Он не причинил тебе вреда? — повторил свой вопрос Манкулов. — У тебя следы на шее, — привычным движением он коснулся моей шеи, очерчивая сильными пальцами саднящие следы нападения. Меня будто молния пронзила. Кожа покрылась мурашками, дыхание участилось, сердце екнуло в груди. Перед глазами встала наша первая брачная ночь, нежные поцелуи, страстное соединение обнаженных тел.
— У меня живот разрезан, — шепнула я, с трудом совладав с собой. Роман будто нарочно продолжал поглаживать мою шею. Я чувствовала себя кошкой, которую хозяин решил поласкать. Стоило сказать про живот, как поглаживания тут же прекратились.
— Покажи, — тут же потребовал Манкулов, задирая на мне сорочку. Я не стала сопротивляться. Пусть видит. Не понимаю, какой смысл скрывать последствия рождения нашего общего ребенка. — Ого, — прошептал Роман, увидев мой заштопанный живот. Благодаря обезболивающим шов почти не болел, но сейчас, после всех приключений, борьбы с Борисом, беготней по коридорам, я чувствовала, как пошатнулось мое самочувствие. — Больно? Тебе нужен врач, — его глаза загорелись страхом. — Юля, прости, — неожиданно попросил Роман. — Я выставил охрану только у двери. Мне в голову не пришло, что кто-то может проникнуть через окно, — мотнул головой он. — Я идиот. Подверг опасности тебя и ребенка. Обещаю, такого больше не повторится!
— Что такого ты сделал этому Борису, что он возненавидел тебя? — спросила я, только сейчас увидев всю картину целиком. Борис не ненавидел меня. Он мечтал отомстить Роману. Даже не представляю, что нужно было сделать с оборотнем, чтобы в нем настолько укоренилась обида, смешанная с желанием убивать. После моего вопроса Роман сник. Беспокойство в его глазах сменилось болью и каким-то раскаянием.
— Думаю, в молодости я был слишком импульсивен с ним, — вздохнул альфа. — Мы вместе учились. Сама понимаешь, у нас была компания лидеров: наследник Высших, я, еще несколько альф из сильных и престижных кланов. Мы были очень молоды, — будто оправдывался Роман. — Энергия требовала выхода, и вскоре обычные способы усмирения силы нам надоели. Мы часто срывались на младших, на более слабых. Борис был именно таким. Наш одногодка, но слабый до крайности, не способен за себя постоять. Мы издевались над ним, — со вздохом сознался он.
— Не верится, что ты мог так поступать, — покачала головой я. — Ты же так чтишь законы и справедливость, — что-то после его признаний я начала сомневаться в том, является ли поведение Романа искренним. Он ведь не всегда был таким взрослым и серьезным. Перед глазами предстал молодой, ветреный, вспыльчивый парень, который не упускает случая задеть более слабого и приударить за красивой девушкой.
— Повзрослел, — хмыкнул Манкулов в ответ. — Я не оправдываю себя. Не нужно было так поступать. Но и поведение Бориса тоже нельзя оправдывать. Он напал на тебя, причем дважды, пытался убить, и бог весть какие еще преступления на совести этого шакала. Мне жаль, что из-за моих ошибок молодости пострадала ты, — Роман потерся лбом и мою ладонь, будто щенок, напрашивающийся на ласку. — Прости…за все. Иногда мне кажется, что уж лучше бы я и вовсе не появлялся в твоей жизни. Слишком много боли принес тебе наш брак.
А вот от этих слов я оскорбилась. Что именно он считает болью?
— В нашем браке родился Рома, и это самое главное, — с вызовом отозвалась я, гордо вскинув подбородок.
— Ты подарила мне самый ценный подарок, какой только может сделать женщина мужчине, — завладев моими пальцами, Роман поцеловал тонкие женские пальцы. — Спасибо тебе. Первенец, сын, альфа. О таком я и мечтать не смел.
— Я тоже, — призналась ему и впервые с момента нашего воссоединения послала мужу улыбку. На сердце будто растаяла крошечная льдинка. Я начала оттаивать. Понемногу, потихоньку, но лед тронулся. — Это ведь ты убил Тимура там, в парке, несколько дней назад? — в голове воскресли страшные звуки разрываемой плоти и предсмертные хрипы двоюродного брата. Меня передернуло.
— Да, и не жалею об этом, — уверенно ответил Манкулов. — Он причинил вред беременной женщине, своей сестре, моей жене! За это только одно наказание — смерть.
— Да, но смертный приговор выносит суд, — напомнила я. — В нашем случае — суд Высших. Ты взял на себя обязанности судьи, а это играет против тебя и меня, — вздохнула, осознавая наши мрачные перспективы. Если бы Роман избил Тимура и представил того перед судом, то это сочли бы законным поступком. Вспышку гнева альфе простили бы. Но он убил напавшего на меня парня. Этот факт играет против нас. Как доказать, что Тимур напал на меня? Его ведь теперь не допросить. Роману могут назначить наказание. Не смертный приговор, конечно, но приятного будет мало.
— Я понимаю, — кивнул Роман, поглаживая мои пальцы. — Но о своем поступке не жалею. Он заслужил смерть из моих лап, — он посмотрел на меня с ожиданием, будто думал, будто я начну защищать родственника. Нет, не буду. У меня нет обиды на Тимура — смерть нас рассчитала. Но и боли от кончины брата не испытывают. Он хотел навредить, а возможно, что и убить моего ребенка. Свою смерть он заслужил, в этом Роман прав.
— Что теперь? — вздохнула я, глядя в белый больничный потолок. — Вернешься в стаю? Вновь станешь альфой? — это самое логичное, что пришло мне в голову.
— Нет, пока не планирую, — Роман решительно покачал головой. — Я хочу побыть со своей семьей, — от его нежного взгляда что-то в моей груди сжалось. Не сразу я поняла, что дает о себе знать волчица. Она уже начала таять от присутствия своего самца, и это настроение невольно передавалось мне. Она — животное, ей не свойственна та гамма чувств и эмоций, которые испытываю я. Самец пришел после долгого отсутствия? Волчица прыгает от счастья, ведь он выразил желание быть с ней!
— Я не представляю, что будет дальше, — честно призналась ему, устало качая головой.
— Вас выпишут, и тебе не нужно будет думать ни о чем, кроме как о нашем сыне, — склонившись, Манкулов поцеловал меня в лоб.
— За последние месяцы я привыкла думать о своей жизни сама, — уколола мужа, напомнив о том, что жить мне пришлось без него и его поддержки.
— Придется отвыкать, — пожал плечами Роман. — Потому что я больше не позволю тебе волноваться. Я сам разберусь со всеми проблемами, а ты…ты просто будь счастлива. Нашему малышу нужна счастливая и довольная мама.
Я ничего не ответила. Просто закрыла глаза, пытаясь отстраниться от происходящего, и сама не заметила как начала засыпать. Уже почти погрузившись в забытье, смогла выскользнуть из него и прошептала, не открывая глаз:
— Рома… Положи сына ближе, — даже сквозь сон я чувствовала запах своего малыша и слышала, как он сопит. Когда он проснется, я мгновенно пойму это по изменившемуся дыханию младенца. Только тот факт, что с нами находится его отец, помог мне спокойно уснуть.
Эпилог. Суд